Личность и Абсолют - Страница 183

Если учитывать, что мифология и диалектика в конечном счете сближаются Лосевым, то применительно к первому уровню его предикативной концепции можно, следовательно, говорить не о трех, а о двух основных и уже, по–видимому, принципиально различаемых направлениях развертывания имени (или, что то же, самопорождения и саморазвития смысла)—в сторону диалектики и в сторону логоса.

Саморазвитие смысла в логосе. Хотя логос вторичен по отношению к эйдосу, являющемуся его основанием, в том числе—и с точки зрения развития смысла, однако мы начнем рассмотрение именно с него, поскольку он «теснее», чем диалектика, соприкасается с непосредственно языковыми формами «естественной речи» и тем самым предоставляет возможность установить более конкретные и устойчивые критерии для сопоставления первого и второго уровней лосевской концепции предикации в их целом.

Именно и только в сфере логоса (а не в диалектике) семантические результаты «разворачивания» имени совпадают у Лосева с общеимяславским тезисом о предложении как «распустившемся слове» и о слове как «свернутом предложении». В логосе происходит саморазвитие смыслов, которые, будучи аналитически вложены друг в друга или соположены в рамках единого эйдоса, не теряют при этом своей раздельности. Когда раздельная в себе, но целостно–единичная внутренняя смысловая структура эйдоса–имени «ощупывается», по Лосеву, логосом, отвлеченным по определению от эйдетической интеллектуальной наглядности, то в результате такого развертывания эйдоса получается смысловая фигура, аналогичная по семантическому типу логическому суждению. Понятие же логического суждения сразу требует введения в сферу рассуждений оппозиционных категорий субъекта и предиката, которые, будучи функционально связаны с рассмотренными выше оппозиционными категориями имени и предиката, не могли не претерпеть в лосевской концепции аналогичных изменений. И действительно: терминологическая пара «субъект—предикат» также имеет в лосевских текстах, как мы увидим, особую судьбу.

Уже упоминался тот в общем–то поразительный факт, что в лосевской «Философии имени», имплицитно построенной на корреляции понятий энергии и предиката, понятие предиката практически не встречается. Это, безусловно, было связано с тем, что, толкуя соотношение имени и предиката, Лосев иерархически возвышал понятие имени, однако главным в его концепции тем не менее была идея синтетических взаимопереходов имени и предиката друг в друга—идея, снимающая жесткое терминологическое разграничение этих понятий. Аналогично поступает Лосев и при рассмотрении категории логического суждения: хотя и в более мягкой форме, но он все же ведет рассуждение к размыванию обычно свято соблюдаемой категориальной границы между логическими субъектом и предикатом.

Вывод из системы аргументов лосевской «Философии имени» по данному поводу может быть в намеренно обостренном виде сформулирован как тезис об отсутствии необходимости специально выделять в сфере эйдетического логоса категорию суждения [993]. Лосев, вероятно, считал вполне возможным ограничиться рассмотрением суждения как особой разновидности понятия, т. е., в лингвистическом смысле, как разновидности имени (или как разновидности определения в виде цельной именной группы, которое само является, по Лосеву, частным случаем понятия). Намеченная в «Философии имени» идея сближения суждения с понятием, связанная с принципиальным имяславским тезисом о способности имени и предиката «сворачиваться» в единое смысловое целое, разрабатывалась Лосевым и в 40—80–е годы; более того: перестав избегать категории предиката, Лосев впоследствии развивал ее гораздо подробнее.

Так, в статье о номинативном строе предложения как о своего рода вершине развития синтаксического строя языка (статья отражает позицию автора 40—50–х гг., но в ней излагается та же концепция, хотя уже и на новом терминологическом и понятийном фоне) Лосев вводит и обосновывает положение о сущностном различии между логическими и грамматическими категориями [994]. Грамматические категории всегда, по Лосеву, интерпретируют, что и отличает предложение от суждения, поскольку логическое мышление не интерпретация, а в конечном счете онтологически обоснованное саморазвертывание смысла, в частности переход от основания к следствию [995]. Здесь Лосевым зафиксирован важный момент его концепции: логика как теория развития, а значит, и движения, смысла занята выявлением обоснованных и инвариантных форм перехода от одного смысла к другому. Высказывания же «естественной» речи наполнены самым разнообразным ситуативно текущим содержанием, в том числе и даже чаще всего не имеющим отношения к инвариантным формам саморазвития логического смысла.

Так, любое предложение, включая номинативное как самое синтаксически развитое, может, по Лосеву, явиться суждением только в том случае, если в нем мыслится или по крайней мере предполагается то или иное основание, т. е. та или иная обоснованная форма перехода от одного смысла к другому. «Человек строит дом» будет действительно логическим суждением, а не «просто» указанием на чувственно воспринимаемый материальный факт, если оно будет пониматься как содержащее в себе принцип своего собственного обоснования. Если же здесь нет никакого подвижного и развивающегося смысла, если оно ни На чем не основано и само не является принципом обоснования, то это не суждение, а только обозначение слепого, изолированного и никак не осмысленного факта [996].

И далее Лосев целенаправленно обыгрывает в связи с этим положением понятия субъекта «и предиката:

«Можно сказать и так. Что является предметом или субъектом суждения Человек строит дом'? Конечно, отнюдь не человек, поскольку в данном суждении мы мыслим не только человека, но и построение им дома. Другими словами, в логическом смысле субъектом является здесь все суждение целиком. Но если мы спросим себя, что же именно говорим здесь о субъекте, что именно ему приписываем… или, попросту говоря, спросим о предикате этого суждения, то совершенно ясно, что «Этим предикатом суждения окажется опять–таки само же суждение. Все суждение, взятое целиком, есть и свой собственный субъект, и свой собственный предикат». Отсюда и делается Лосевым искомый вывод: «Поэтому либо в логическом суждении вообще нет никакого субъекта и предиката, либо они различаются между собой только как этапы обоснования, как разные степени логической оформленности и конкретности, как разные этапы логического развертывания некоего одного логического принципа» [997](выделено мною. — Л. Г.). Логика мысли узнаваема: имя и предикат тоже понимались Лосевым не как две разные сущности, а как разные этапы или степени развертывания одного и того же процесса.

Однако эта логика претерпевает здесь некоторые изменения. Если эйдос как бы «одномоментно» вбирает в себя как в замкнутую целостность именную и предикативную составляющие, то логос, напротив, располагает эти составляющие в некой обоснованной смысловой последовательности. Логос устанавливает способы связывания смыслов и тем самым состав всех возможных форм обоснованного перехода от одного смысла к другому в пределах смысловой членимости и одновременно цельности одного и того же исходного эйдоса.

В том числе логос утверждает в качестве одной из таких инвариантных форм перехода и функциональную связь смысловых компонентов эйдоса по типу субъекта и предиката, но утверждает ее только как принцип, как «пустую» в конкретно–грамматическом и синтаксическом отношении «оболочку». Если в грамматике позиции субъекта и предиката знаменуют два разных лингвистических действия, то в логическом суждении распределение смыслов по субъектным и предикативным позициям не нарушает исходного единства процесса саморазвития смысла. Это происходит потому, что суждение, будучи «единицей» первого уровня лосевской концепции, соответственно является по своей природе самопредикацией, т. е. тем, что имеет «точку взаимной трансформации» с субъектом–именем (а не грамматической «предикацией со стороны», свойственной единицам второго уровня лосевской концепции).