Личность и Абсолют - Страница 187
Этот вывод предполагает много интересных следствий, в частности невозможность адекватной постановки вопроса об истинности языковых выражений применительно к предикатам второго и последующих порядков, которые не имеют «самоличного» выхода на область реальных референтов. С точки зрения лосевской философии языка получается, что весь огромный пласт современной лингвистики, посвященный проблеме выявления условий истинности высказываний, основан при всей аналитической и практической важности его разработок на неотчетливом, плавающем, а иногда и прямо ложном фундаменте. Любое реальное высказывание представляет собой клубок референциальных, синтагматических, предикативных и прагматических свойств, не говоря уже о случаях дополнительного к ним подключения конкретно–психологических, ситуативных и чувственных параметров речи, которые низбежно наполняют инвариантные в смысловом отношении грамматические и синтаксические формы инородным содержанием. Будучи таковым, реальное живое высказывание не может напрямую верифицироваться по критерию истинности, — это в принципе известно. Но, как следует из изложенного выше, не могут верифицироваться на истинность, по Лосеву, и те высказывания, которые хотя и освобождены посредством ряда абстрагирующих и типологизирующих процедур от психологчески–чувственной конкретики, но сохраняют в себе такой глагольно–предикативный акт, в котором произвольно объединяются два разноприродных семантических действия. Прямой, без промежуточных звеньев, верификации на истинность подлежит, по Лосеву, только сфера самопорождающегося и саморазвивающегося смысла, т. е. эйдетическилогосная сфера (первый уровень предикации); и только в этой сфере соответственно могут быть найдены действительно конститутивные для языка и имеющие реальное отношение к проблеме истинности правила семантического согласования. Все остальное надстроено и потому зависимо от этой сферы; без связи с областью саморазвивающегося смысла «естественная речь» отношения к проблеме истинности не имеет; без такого вектора она представляет собой сплошной и «слепой» поток ни на чем не основанных и ни в чем не фиксированных, плавающих предикаций, поскольку в ней как таковой нет ни реальных субъектов, ни реальных референтов.
Не противоречит этой лосевской оценке ситуации, а косвенно подтверждает ее и тот—один из наиболее влиятельных на сегодня— подход к проблемам референции, истинности и предикативности, который ориентирован на языковые примитивы, т. е. на базовые случаи максимально конкретизированного (и психологически, и чувственно) использования языковых фраз. Языковые примитивы—это полюсно противоположная лосевской эйдетике сфера использования языка, т. е. его нижний, максимально меонизированный уровень, на котором по закону зеркальной обратностй имеются частичные функциональные заменители эйдоса и логоса, их абсолютно меонизированные (психические и материально–чувственные) «двойники», которые способны иммитировать фундирующие языковой смысл функции эйдоса и логоса. Чередующиеся колебания по амплитуде между тем, что воспринимается как «метафизика», и «примитивами» естественны для рационализма. Обращение лингвистики к полюсу примитивов как раз и свидетельствует о ее неудовлетворенности результатами своих предшествующих сугубо «промежуточных», т. е. освобожденных от всяческой «метафизики», разысканий, висящих, с лосевской точки зрения, «в пустоте» и потому не имеющих возможности для выхода к реальным онтологическим референтам.
На фоне предложенной здесь реконструкции лосевской концепции предикативности отчетливо проявляется значимость той ключевой для всей лосевской философии идей о сущностном сближении мифа с диалектикой, о которой говорилось выше и которая максимально, как теперь выясняется, проблематизйрует отношения мифа с языком. Действительно, с одной стороны, миф, сущностно сближаемый с диалектикой, безусловно, относился Лосевым к эйдетической сфере, т. е. к первому—непроизвольному и способному к адекватной референции—уровню предикативности, но, с другой стороны, будучи всегда, по Лосеву, облачен в непосредственно языковую форму, более того — всегда включая в себя глагольный предикативный акт, миф приближен тем самым и ко второму уровню предикативности. Здесь «во весь рост» встает одна из самых острых и весьма перспективных для лингвистики проблем, поднятых русским символизмом, — проблема своего рода «эйдетизации» в мифе предикативного акта, т. е. проблема «скрещения» в мифе первого и второго уровней лосевской предикативности, но это—особая тема, требующая отдельного рассмотрения.
Л. А. Гоготишвили
ПРИМЕЧАНИЯ
Том под названием «Личность и Абсолют» включает в себя большею частью работы, не появлявшиеся в печати (подробности см. в послесловии А. А. ТахоГоди). Как и в предыдущих томах, при подготовке текста издатели старались максимально сохранить особенности авторской (пусть даже устаревшей) орфографии и пунктуации. Явные опечатки в тексте машинописи или рукописи исправлялись без специальной оговорки. Редкие конъектуры (в связи с неразборчивостью й пропуском текста) поставлены в квадратные скобки. Если в тексте встречались квадратные скобки, принадлежавшие автору, они набраны полужирным шрифтом. Пропуски в тексте, которые невозможно восстановить, или неразборчивое написание обозначены <.,.>. В угловых скобка* особым шрифтом приведены полностью большие цитаты русских переводов, обозначенные автором начальными и конечными словами. Примечания ограничены текстологическим комментированием и переводом иноязычных текстов.
Комментарии выполнены А. А. Тахо–Годи. Комментарии к гл. ГУ «Из истории имени» в основном принадлежат К. Ю. Бурмистрову и М. И. Эндель. Они же участвовали в подготовке текста этой главы. Текст математической работы А. Ф. Лосева подготовлен В. П. Троицким, снабдившим его примечаниями. Переводы выполнены А. А. Тахо–Годи и Д. О. Торшиловым («Исследования по философии и психологии мышления»). Подготовка текстов А. А. Тахо–Годи.
Приношу глубокую благодарность за ряд важных советов И. И. Маханькову, Л. А. ГЪготиШвили, Е. А. Тахо–Годи и В. П. Троицкому. Неоценимую помощь при перепечатке рукописей А. Ф. Лосева оказали О. А. Остроумова и А. В. Остроумова.
А. А. Тахо–Годи