Социологический ежегодник 2011 - Страница 24

Конкретизируя свое понимание проблемы социальной кооперации как основы социального порядка, Симпсон и его соавторы настаивают на том, что решающей предпосылкой просоциальных актов являются желание и умение субъектов интеракции встать на точку зрения другого, или «принять его перспективу». Именно эти желание и умение позволяют каждому из них не только увидеть происходящее глазами своего vis-a-vis, но и воздерживаться от действий, которые могут нанести ему вред. Поэтому симпатия, по определению Симпсона, есть «аффективная реакция, проистекающая из понимания эмоционального состояния другого», но, в отличие от эмпатии, «не как тождественного или аналогичного собственному, а как такого, которое возбуждает либо может возбуждать сострадание, участие, заботу или печаль (Irvin, McGrimmon, Simpson, 2008, p. 380). В качестве механизма, облегчающего принятие перспективы другого, симпатия становится важнейшей предпосылкой успешного решения социальных дилемм, помогая преодолеть столкновение (противостояние, конфликт, борьбу) личных и общественных интересов.

Для эмпирической проверки гипотезы о социоструктурном генезисе отношений симпатии между незнакомыми людьми в ситуации взаимодействия Симпсон, Ирвин и Макгриммон провели серию лабораторных экспериментов. Сценарии этих экспериментов, участниками которых стали студенты-первокурсники, были разработаны таким образом, чтобы сделать наглядной (статистически подтвержденной) гипотетическую связь между уровнем симпатии и специфической структурной организацией контекста интеракций – с учетом степени итоговой кооперации испытуемых. Кроме того, в экспериментах предполагалось выявить опосредующую функцию симпатии (как структурной переменной социального порядка) применительно к некоторым описанным в литературе индивидуально-личностным факторам просоциального / эгоистического поведения в конфликтных ситуациях (обобщенное доверие, или априорная вера в благие намерения партнера; ориентация на социальные ценности в ущерб личным интересам). Результаты экспериментов в целом подтвердили теоретические допущения авторов: уровень симпатии между испытуемыми в паре (один из которых был виртуальным партнером) повышался в тех случаях, когда решение задачи требовало их взаимодействия или по крайней мере действий в одном направлении. При этом симпатия действительно оказалась тем фактором (генерализованным структурой интеракции), который коррелировал с индивидуальной склонностью участников к просоциальному поведению в ситуациях социальной дилеммы.

По мнению Б. Симпсона и его коллег, ценность проделанной ими работы связана с наглядной демонстрацией частичного социоструктурного генезиса отношений симпатии, во-первых, и с разрешением «парадокса социальной кооперации» – во-вторых. «Теория, которую мы предлагаем к рассмотрению, – пишут в заключение психологи из Южной Каролины, – позволяет понять, как ситуация, представляющая собой проблему с точки зрения социального порядка, может содержать в себе свое собственное решение. Иными словами, конфликт индивидуальных и коллективных интересов, заключенный в социальной дилемме, может стать катализатором отношений симпатии» и последующей социальной кооперации (Irvin, McGrimmon, Simpson, 2008, p. 380).

В статье Дж. Друри (Университет Суссекса, г. Брайтон), К. Кокинга (Метрополитен-университет, Лондон) и С. Райхера (Университет Сент-Эндрюс, Шотландия) акцент сделан на просоциальных аспектах «психологии толпы» (Drury, Cocking, Reicher, 2009). Британские психологи предлагают новый подход к осмыслению массового поведения в чрезвычайных ситуациях, который базируется на классической теории социальной идентичности и Я-категоризации (Social categorization and intergroup behavior, 1971; Turner, 1987). Свою задачу Друри и его соавторы видят в эмпирической верификации выдвинутой ими гипотезы о массовом поведении в обстоятельствах, чреватых реальной угрозой для жизни, как о «преимущественном проявлении отношений солидарности… которые вырабатываются в контексте самой чрезвычайной ситуации» (Drury, Cocking, Reicher 2009, p. 488). В обосновании своей гипотезы исследователи усматривают продолжение и развитие полемики с защитниками иррационалистического толкования коллективного поведения перед лицом опасности в терминах массовой паники. Подобные толкования, берущие начало в классических трудах пионеров социальной психологии (Тарда, Лебона, Росса, Макдугалла), констатировали очевидное различие в поведении больших скоплений людей в повседневных и чрезвычайных обстоятельствах. При этом в фокусе внимания оказываются эгоистически-соревновательные действия индивидов, составляющих толпу, их стремление спастись любой ценой, в том числе – за счет жизни других. Поведение толпы как проявление массовой паники объясняется диктатом инстинктов и простейших (первичных) эмоций (страх), обладающих эффектом психологического заражения и побуждающих людей подчинять свое поведение задаче личного выживания.

В академической социологии и психологии теория массовой паники давно не принимается всерьез. Однако она сохраняет свое влияние в смежных областях научного знания (например, в сравнительной биологии), в обыденных интерпретациях чрезвычайных происшествий, их освещении СМИ, а также при проектировании публичных пространств, предназначенных для большого скопления людей, и при разработке программ массовой эвакуации службами спасения.

Традиционные установки массового сознания, обусловленные стереотипом массовой паники, противоречат эмпирическим данным, которые накоплены за последние десятилетия психологией и социологией чрезвычайных ситуаций (disaster research). Речь идет о готовности людей, ставших заложниками обстоятельств, которые опасны для жизни, прийти на помощь друг другу, оказать поддержку, проявить сочувствие и сострадание в отношении тех, кто разделил с ними судьбу. Эти данные свидетельствуют также о стремлении попавших в беду придерживаться социальных норм и правил поведения, принятых в обычной жизни (вежливость, уважение к старшим, гендерные роли, попытки соблюдать очередность при экстренной эвакуации и т.п.). Для объяснения этих феноменов, противоречащих иррационалистическим трактовкам массового поведения, были разработаны две социально-психологические модели (нормативная и аффилиативная, или «присоединительная»), которые, по мнению Друри и его коллег, дополняют друг друга, но не исчерпывают самого феномена.

Согласно нормативной модели, поведение больших групп людей перед лицом опасности обусловливается теми же социальными нормами и ролями, которыми они привыкли руководствоваться повседневно. Эти нормы не исключают вероятности возникновения паники и в то же время составляют ее серьезную альтернативу, помогая людям в экстремальных обстоятельствах ориентироваться на привычные поведенческие паттерны (Johnson, 1987). Аффилиативная модель базируется на двух теоретических предпосылках, согласно которым: а) поведение людей перед лицом массовой угрозы жизни мотивировано их стремлением к контактам с теми, кто им дорог, близок или хотя бы знаком, причем это стремление является более мощным поведенческим стимулом, чем поиск выхода из сложившегося положения; б) присутствие близких (друзей, знакомых, родных) оказывает гипнотически-успокаивающее действие, притупляя инстинкт самосохранения; этим, в частности, объясняется готовность людей скорее погибнуть вместе с любимыми, чем выжить в одиночку (Mawson, 2005).

Нормативный подход служит основным инструментом критики иррационалистических моделей коллективного поведения. Однако он лишь констатирует массовую приверженность повседневным социальным нормам и поведенческо-ролевым стереотипам в чрезвычайных ситуациях, но не выявляет причин происходящего. Кроме того, названный подход, как и аффилиативная теория, не может объяснить таких особенностей массового поведения в чрезвычайных обстоятельствах (засвидетельствованных многими очевидцами в последние десятилетия), как эмпатия и взаимопомощь между совершенно незнакомыми людьми, их стремление прийти на выручку чужим, зачастую с риском для собственной жизни. Ограниченность существующих моделей массового поведения в экстремальных ситуациях авторы статьи связывают с ориентацией их сторонников на социальные отношения и связи, которые предшествовали таким ситуациям, т.е. сложились до их возникновения. Если адепты гипотезы о массовой панике констатировали разрыв прежних связей между людьми, попавшими в беду, то их оппоненты настаивают на сохранении или репродукции в экстремальных обстоятельствах отношений, принадлежащих сфере обыденного. Задача социально-психологической теории, однако, состоит в том, чтобы «сделать понятной саму возможность создания социальных связей», т.е. психологического продуцирования просоциальных форм поведения и социальной солидарности, в экстремальных ситуациях ее участниками (Drury, Cocking, Reicher, 2009, p. 488).