Лондон, любовь моя - Страница 22

Когда он доехал до Фаррингдона, у него было еще пятнадцать минут, чтобы добраться до Каннон-стрит. В своем маскарадном костюме он выглядел экзотично в толпе высыпавших на обеденный перерыв клерков, поглядывавших на него с нескрываемым любопытством. Слегка запыхавшись, он поднялся на Ладгейт-Хилл и, пройдя мимо собора Святого Павла, обрел второе дыхание, поравнявшись с блестящими на солнце фасадами новых зданий. Он намеренно не стал заглядывать на Олд-Бейли. То и дело ему встречались группы ярко одетых молодых людей, направлявшихся в сторону Английского банка. Народу на демонстрацию собиралось много.

Повернув за угол на Кэннон-стрит, Патси оказался в самом, по его мнению, настоящем лондонском Сити: здесь, в «Капитане Джеке Кейде» — здании со средневековым фасадом, расположенном прямо напротив железнодорожного вокзала, он выступал в фолк-клубе «Новых социалистов». Паб был построен на месте камня, который разбил своим мечом, приведя в город повстанческую армию, герой Джек. Паб «Джек Кейд» был символом надежд и идеалов поколения Патси, и, может быть, поэтому он решил встретиться с Рини здесь, а не в Сохо и не в Ист-Энде. Там была вероятность наткнуться на какую-нибудь знакомую физиономию, которая тут же напомнила бы ему о долгах или, наоборот, попросила в долг. Словно герой вестерна, Патси толкнул ногой дверь «салуна» и протолкался сквозь толпу горожан, игнорируя их шуточки по поводу своего костюма. Он знал, что с тех пор, как прославились «Битлз», в этом самонадеянном сердце консервативного Сити к «художникам» стали относиться с подозрительным почтением, потому что клерки больше не были уверены в том, кто из волосатиков революционер, а кто миллионер. Для Патси это был еще один повод цинично относиться к идеалам хиппи.

За столом у дальней стены Рини читала «Пентхаус» и тянула портвейн с лимоном. Волосы ее сверкали свежей хной. Она была одета в бесформенный фиолетовый балахон, на груди болталось несколько бирюзовых, яшмовых и малахитовых ожерелий. Патси уловил аромат духов, смешанный с дымом «житана». Она подняла голову, кашлянула в знак приветствия и подвинулась, дав ему место рядом на скамье.

— Припозднился, Пат. Что будешь? «Гиннес»?

Она взяла было сумочку и хотела встать, но Патси остановил ее:

— Я сам. Тебе повторить?

— Давай. — Она сунула ему фунтовую бумажку. — Смотри только, чтоб я потом на ногах стояла.

Вернувшись, Патси спросил, как поживает ее вечно держащийся в тени супруг. По слухам, Гораций, зная в деталях все о любой контрабандной сделке от Дувра до Макао, редко появлялся на людях.

— Прихворнул. — Рини была тронута. Мало кто понимал ее привязанность к мужу. — Когда я уходила, он сидел в постели с чашкой горячего апельсинового сока, двумя сухариками и новым атласом, который я подарила ему на день рождения. У него болит горло и нос заложен.

Она почесала себя под мышкой и запустила карминные ногти в рыжие волосы. В том углу паба, где они сидели, было шумно.

— Ну, как съемка? Он протянул сумку.

— Не вынимай. Пленку нужно проявить и распечатать.

— Это он сам. — Достав кошелек, она вытащила пять скрепленных друг с другом десятифунтовых банкнот. — Держи, Пат. Но если получилось плохо, в течение недели придется переделать.

— Как договорились. — Вздохнув, Патси сделал глоток.

Министерство — ни к черту. Спекуляции стали обычным делом. Я боюсь, что никогда не был особенно принципиальным. Бюст? Как ты сказал — бюст? Просто неописуемый, старина. А что супруга? Ха-ха-ха, ха-ха-ха, ха-ха-ха.

Джудит Парк, одетая в строгое выходное платье, вытерла губы салфеткой и улыбнулась Джеффри Уорреллу, чтобы показать ему, как ей понравилась «пастушья запеканка».

— Я действительно не ожидал, что здесь будет столько народу. — Он прикусил нижнюю губу. — В следующий раз пойдем в ресторан.

Намек был многообещающим, потому что ему понравились ее рисунки и он хотел опубликовать десять из них на поздравительных открытках, а в случае, если они пойдут хорошо, заказать еще. Довольная предложенной суммой, Джудит была огорчена тем, что это был разовый гонорар. Мэри Газали советовала ей потребовать «тиражные». Теперь она не могла найти подходящий момент, чтобы попросить об этом. Она признавалась себе, что при виде Джеффри, его черных волос, голубых глаз, мягкой загорелой кожи и сильных рук у нее подгибаются колени, к тому же он каждым жестом демонстрировал ей свое восхищение. К удивлению, она обнаружила, что ее совершенно не заботит, женат он или нет. С недавних пор она устала от компромиссов, последние десять месяцев ни с кем не знакомилась и даже перестала ругаться со своим «бывшим». Но сегодня она была готова на все: у нее участился пульс, и она испытывала тот ликующий ужас, с которым в юном возрасте отправлялась гулять с мальчиками. Тем не менее ее восторженная реакция на Джеффри, готовность с жаром отвечать на самые дурацкие вопросы застали ее врасплох. Она попыталась взять себя в руки и, пока он рассуждал о проблемах современной цветной печати, решила сама проявить инициативу.

— Может, мы продолжим на улице? То есть, если вы хотите, конечно. Сейчас так тепло, так чудесно. Мы бы могли пройтись.

— А как вы относитесь к хорошей деревенской харчевне? — И он рассказал ей о трактире в нескольких милях от Оксфорда и о том, какое там замечательное пиво. Потом фамильярно помахал бармену и распахнул перед ней дверь. Взял папку. — Я понесу? — Ласковая улыбка, слабый сладковатый запах дорогого табака.

— Она не тяжелая.

Они направились к улице Королевы Виктории и к набережной. Заказ был важным, и Джудит тщательно подготовилась. Она знала, что стрижка под Мэри Куант делает ее моложе, что она правильно сделала, надев черные выходные туфли, потому что Джеффри на добрых три дюйма выше ее. Год тому назад она твердо решила, что в следующий раз потеряет голову лишь из-за абсолютно неотразимого мужчины. Джеффри, в твидовом пиджаке, в строгих брюках и в хорошо начищенных ботинках, был идеален. Когда они шли под подернутым дымкой небом, Джеффри продолжал говорить, а она тихонько поддакивала и была близка к тому, чтобы взмахнуть ресницами. В эту весеннюю погоду она была терпелива. Еще слишком ранний час для того, чтобы отваживаться на что-то серьезное, но она знала, что, когда настанет время, она сможет оказаться на высоте.

Джеффри часто останавливался и неуверенным тоном спрашивал, не надоел ли ей, а она с откровенным лицемерием отрицала саму возможность такого предположения, и казалось, что все ею сказанное доставляет ему удовольствие. Они вышли на набережную, где кружили чайки, а дикие утки громко ссорились друг с другом. Он начал говорить о том, как хотел бы показать ей весенние пейзажи Оксфордшира, а она, даже не покраснев, объявила, что Оксфордшир — самое любимое ее место во всей Англии.

Они постояли у военных кораблей, навеки застывших у бетонных причалов: это были «Президент», «Хризантема», «Веллингтон». Он знал немного о каждом.

— Как это удивительно хорошо, — сказала она, — прогуливаться вот так с кем-то, с кем тебе действительно легко!

Она добавила, что чувствует себя так, словно знает его много лет, что он напоминает ей ее брата. Раз заговорили о родственниках, он спросил, замужем ли она, и она вскользь упомянула о разводе.

— Вы смелая, — воскликнул он, — раз отважились начать новую жизнь!

Его собственная жена была, по его словам, чудесная женщина, но вместе их держали только дети.

— Моя работа для нее что-то вроде соперницы, — объяснил он. — И она ею нисколько не интересуется.

Несмотря на внезапный укол совести, Джудит посочувствовала ему и мысленно сожгла все мосты. Теперь будущее целиком зависело от нее.

— У нас разные интересы.

Когда они шли вдоль покрытых листьями газонов Темпл-Гарден, Джудит захотелось на минутку присесть, но все скамейки были заняты. Она холодно взглянула на нищего старика, кормившего с ладони воробьев.

— При всем при том она, конечно, замечательная мать. Детям с ней повезло.