Знаменитые Водолеи - Страница 30
Читаем далее в гороскопе Крысы на год Обезьяны (1956): «Год, подходящий Крысе для того, чтобы определиться со спутником жизни…» Вот Ромм и определился: прежнего «спутника жизни», Сталина, из своего сердца вычеркнул и вписал туда другого – Хрущева. Правда, и в последнем он быстро разочаруется, что тоже закономерно: Крыса и Лошадь (Хрущев) не понимают друг друга. Как вещает гороскоп: «Непременно эти два эгоиста должны избегать заводить какие-либо отношения между собой. Вместе Крыса и Лошадь будут идти в неправильном направлении. Терпеливую Крысу будут постоянно раздражать внезапные эмоциональные вспышки Лошади».
В самом начале 60-х Ромм загорелся идеей стать постановщиком грандиозной эпопеи «Война и мир», которую затеяло осуществить советское правительство (на этот проект была выделена беспрецедентная сумма в 8 миллионов рублей!). На руках у Ромма было много козырей: во-первых, он был одним из самых фанатичных знатоков прозы Л. Толстого в среде кинематографистов, во-вторых – являлся одним из авторитетных киношных руководителей (был 1-м замом руководителя Союза кинематографистов Ивана Пырьева (кстати, последний также претендовал на место постановщика «Войны и мира»). Но оба мэтра оказались биты более молодым коллегой Сергеем Бондарчуком из когорты молодых державников, которому и было предоставлено право осуществить эту грандиозную экранизацию.
С точки зрения астрологии шансы переиграть Бондарчука были только у Пырьева, для которого его «именной» год Быка (1961) сулил большую удачу. Но Пырьев сам охладел к этой экранизации из-за неурядиц в личной жизни. Он тогда всерьез был увлечен молодой актрисой Людмилой Марченко (даже мечтал на ней жениться) и хотел именно ее снять в роли Наташи Ростовой. Но Марченко дала Пырьеву «от ворот поворот», после чего тот заметно утратил интерес к постановке «Войны и мира».
Что касается Ромма, то у него шансов выиграть спор у Бондарчука не было никаких. Дело в том, что молодой режиссер родился в год Обезьяны (25 сентября 1920 года, Весы-Обезьяна), а та является векторным «хозяином» Крысы. Кроме этого, решающее сражение происходило не в самое лучшее время для последней: после удачного для нее «именного» года (1960) наступил менее удачный год Быка. Зато для Обезьяны это было хорошее время. Цитирую: «Приятный год, сулящий большие перспективы. Надо только найти хорошего посредника».
Такой посредник для Бондарчука нашелся в лице министры культуры СССР Екатерины Фурцевой, а также руководителей Министерства обороны, которые совместными усилиями и сделали молодого режиссера из числа державников постановщиком «Войны и мира» (напомним, что Ромм был лидером другого течения – либерального).
А что же Ромм? Он тоже без дела не остался и впрягся в новую работу – взялся снимать остросовременное кино про ученых-ядерщиков под названием «Девять дней одного года». По словам самого Ромма, это была «картина-размышление». В ней научные поиски неотделимы от нравственных оценок деятельности человека, его ответственности за судьбы мира. Вот почему внешний фон в фильме Ромму был не очень важен (отсюда и ошибки: в реальной жизни ученый никогда не входил в реакторную зону), а важна внутренняя суть сюжета.
Этот фильм стал настоящей сенсаций: он был удостоен Государственной премии РСФСР, завоевал множество наград на различных международных кинофестивалях. Кроме этого, он стал поводом к тому, чтобы тысячи молодых людей по всей стране захотели стать учеными-ядерщиками. Например, академик Александр Румянцев (ныне он руководитель Федерального агентства по атомной энергии) пришел в эту профессию именно под влиянием фильма Ромма. По словам Румянцева: «Меня в фильме привлекли не столько перспективы науки, которых я не сознавал, сколько идея самопожертвования. В моем поколении многие пошли в науку под влиянием этого великого романтического фильма».
Однако в год выхода фильма на широкий экран Ромм вновь оказался в эпицентре грандиозного скандала, причем опять на националистической почве. Дело в том, что после того как хрущевское руководство взяло курс на поддержку Египта (с конца 50-х), советская еврейская элита стала горячо сочувствовать Израилю. На этой почве в СССР вновь резко обострилась борьба между представителями двух течений – державниками и либералами-западниками. Ромм принадлежал к последним, причем был одним из их лидеров. Вот он и решил дать бой оппонентам, хотя время на дворе было далеко не его. Читаем в гороскопе Крысы:
«В год Тигра (1962) Крысе желательно сузить сферу своих интересов и не влезать ни в какие авантюры. Не стоит вмешиваться в чужие дела и обращаться за помощью. Лучше ограничиться кругом собственных проблем и решать их своими силами».
Ромм всем этим пренебрег, что вполне объяснимо – астрология и тогда считалась лженаукой. В итоге в декабре 62-го, выступая в ВТО на творческом семинаре под названием «Традиция и новаторство», он произнес речь, где обрушил свой гнев на державников, причем не только на советских. В частности, Ромм попенял покойному П. И. Чайковскому за его увертюру «1812 год». А сказал режиссер следующее:
«Насколько я понимаю, эта увертюра несет в себе ясно выраженную политическую идею – идею торжества православия и самодержавия над революцией. Ведь это дурная увертюра, написанная Чайковским по заказу. Это случай, которого, вероятно, в конце своей жизни Петр Ильич сам стыдился. Я не специалист по истории музыки, но убежден, что увертюра написана по конъюнктурным соображениям, с явным намерением польстить церкви и монархии…»
На самом деле великий композитор абсолютно не стыдился этой увертюры, поскольку воспевал в ней не самодержавие, а патриотизм и мужество русского народа, который одолел супостата Наполеона и его многотысячную армию. Кроме этого, негоже было Ромму уличать Чайковского в приспособленчестве, поскольку сам он был не без греха: если Чайковский написал всего одну увертюру, которую можно заподозрить в конъюнктурщине, то Ромм снял несколько фильмов в угоду властям, за что и был удостоен четырех Сталинских премий. В двух из этих фильмов («Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году») фигурировал Сталин, которого теперь Ромм всячески поносил и проклинал (даже собственноручно вырезал эпизоды с его участием из своих картин).
Далее в своей речи Ромм выступил в защиту итальянского неореализма, а также смешал с грязью писателя Всеволода Кочетова и других державников, которые, в отличие от большинства либералов, от Сталина не отреклись.
Заметим, что Кочетов был астрологическим «клоном» Ромма – тоже Водолей-Крыса (4 февраля 1912 года). Как же объясняет астрология сей парадокс? Читаем в гороскопе: «Союз двух Крыс может быть очень хорошим или чрезвычайно плохим». В данном случае случилось последнее.
Речь Ромма станет поводом к серьезному скандалу. Горячо поддержанная либеральной общественностью (речь отпечатают на машинке и распространят в интеллигентской среде), она будет осуждена руководящей элитой. Так, 1-й секретарь МГК КПСС Николай Егорычев (3 мая 1920 года, Телец-Обезьяна) на одном из совещаний в горкоме объявил, что «Ромм поднял грязное знамя сионизма» (мы уже отмечали, что Водолей и Телец – непримиримые антагонисты). Обвинение более чем серьезное, однако на судьбе Ромма оно отразилось не сразу: с преподавательской работы во ВГИКе он ушел только спустя восемь месяцев после выступления в ВТО – в июне 1963 года.
Ромм в те дни жил на даче под Москвой и пытался объясниться с власть предержащими с помощью эпистолярного жанра – писал письма «наверх». Приведу отрывок из одного такого письма:
«…О сионизме. Сионизм – это буржуазный еврейский национализм, с ярко выраженным антисоветским характером. Тов. Егорычев не творческий, а политический работник, руководитель московских большевиков. Я не понимаю, как он мог позволить себе такое. Я не сионист, а коммунист. После 1917 года я вообще надолго забыл, что я еврей. Меня заставили вспомнить об этом в 1943 году, когда возник проект организации «Русфильма». По этому проекту в Москву допускались работать режиссеры Пырьев, Александров, Петров, Герасимов, Савченко, Бабочкин, Жаров, а Эйзенштейн, Райзман, Рошаль, Ромм и прочие, носящие аналогичные фамилии, должны были остаться на национальных студиях – в Алма-Ате, Ташкенте. Проект этот не был осуществлен, но в последующие годы мне частенько напоминали разными способами о том, что я – еврей: и по случаю космополитизма, и в связи с организацией судов чести, и при формировании моей съемочной группы, и во времена врачей-убийц.