Юная особа - Страница 2

— Ну, хорошо дайте и мне одно, — сказала она.

Серебряные щипцы подхватили одно, второе, третье — и вишневую тарталетку.

— Не знаю, зачем вы положили мне всё это, — сказала она и почти улыбнулась. — Я же не съем так много, просто не смогу!

Я почувствовал себя гораздо уютней. Я пил маленькими глотками свой чай, отклонившись назад, и даже спросил, могу ли я закурить. При этом она сделала паузу. Вилка застыла в ее руке, она открыла глаза и действительно улыбнулась.

— Конечно, — сказала она. — Я привыкла, что все курят.

Но в этот момент с Хенни произошла трагедия. Он слишком сильно проткнул рожок, и тот разлетелся пополам. А одна половинка оказалась на столе. Ужасное дело! Он покраснел. Даже уши его вспыхнули, а одна рука стыдливо двигалась по столу, чтобы собрать то, что осталось.

— Вы настоящее маленькое чудовище! — сказала она.

О, боже! Я вынужден был спасать положение, и выкрикнул торопливо:

— Вы долго пробудете за границей?

Но она уже забыла о Хенни. Обо мне она забыла тоже. Она пыталась что‑то вспомнить… словно находилась за сотни миль отсюда.

— Я — даже, не знаю, — медленно проговорила она из того далекого места.

— Я предполагаю, что вам понравилось здесь больше, чем в Лондоне. Здесь более — более …

Так как я прервался, она возвратилась на землю и посмотрела на меня озадаченно.

— Более …?

— В конце концов — веселее, — выкрикнул я, взмахнув сигаретой.

Но чтобы ответить, потребовалось съесть целое пирожное. Даже после этого…

— Ну, это как сказать! — вот и всё, что она могла благополучно произнести.

Хенни закончил. Он всё ещё был разгорячен.

Я подхватил меню со стола.

— Что скажешь насчёт мороженого, Хенни? Может быть, мандаринового или имбирного? Нет, что‑нибудь попрохладнее. Как насчёт свежего ананаса со сливками?

Хенни решительно одобрил. Официантка наблюдала за нами. Заказ был принят, и только тогда она подняла глаза от своих крошек.

— Вы говорили о мандариновом или имбирном? Мне нравится имбирное. Можете принести мне одну порцию. И затем быстро добавила. — Хоть бы оркестр играл такое старьё. Мы танцевали под это всё прошлое Рождество. Меня уже тошнит от этой музыки!

Но все‑таки атмосфера создалась очаровательная. Теперь, заметив это, я воодушевился.

— Мне кажется, это довольно приятное местечко, правда, Хенни? — произнёс я.

Хенни сказал:

— Круто! — Он хотел произнести это низким голосом, а вышло очень высоко и походило на писк.

Приятное? Это место? Приятное? Она впервые осмотрелась, пытаясь понять, где находится… Затем заморгала; в ее прекрасных глазах появилось удивление. Очень приятного вида пожилой мужчина смотрел на неё в монокль на черной ленте. Но она просто не могла его заметить. Вокруг него в воздухе как будто образовалась дыра. Она смотрела сквозь эту дыру и сквозь него.

Наконец, плоские ложечки упокоились на стеклянных тарелках. У Хенни был весьма утомлённый вид, но она снова надела свои белые перчатки. У неё вызывали неудобство ромбовидные наручные часики, всё время цеплялись. Она их подёргала, пытаясь сломать эту глупую вещицу, но та не ломалась. В конце концов, ей пришлось перчатку натянуть поверх неё. После этого я понял, что она не может вынести здесь больше ни минуты — и в самом деле, она вскочила с места и отвернулась, пока я проходил заурядную процедуру оплаты за чай.

А затем мы снова оказались на улице. Смеркалось. Небо было усыпано маленькими звёздами; ярко сияли большие фонари. Пока мы ждали автомобиля, она стояла на ступеньке, так же, как прежде, что‑то чертила своей ногой и смотрела вниз.

Хенни ринулся вперед, чтобы открыть дверцу, и она нырнула и уселась сзади, о боже, с таким вздохом!

— Скажите ему, — выдохнула она, — чтобы ехал как можно быстрее.

Хенни усмехнулся своему другу шоферу.

— Гони вовсю! — сказал он. Затем он успокоился, усевшись на маленькое сиденье, и оглянулся на нас.

Снова появилась золотая пудреница. Снова взлетела маленькая бедная пуховка. Снова тот мимолётный, убийственно — таинственный взгляд обратился к зеркалу.

Как ножницы, разрезающие парчу, мы промчались сквозь золотисто — чёрный город. Хенни изо всех сил старался не смотреть по сторонам, как будто ожидал чего‑то.

А когда мы добрались до казино, разумеется, миссис Реддик там не было. На лестнице не было никаких признаков её присутствия — ни малейших.

— Может, посидите в машине, пока я схожу и посмотрю?

Но нет — на такое она не пойдёт. Боже правый, нет! Остаться может Хенни. Она терпеть не может в машине сидеть. Она подождёт на лестнице.

— Но мне совсем не хочется оставлять вас, — пробормотал я. — Я бы предпочёл не оставлять вас здесь.

При этом она распахнула свое пальто. Она обернулась и посмотрела на меня, ее губы раскрылись.

— О боже — почему! Я — я не совсем понимаю. Мне — мне нравится ждать. — И внезапно её щеки зарделись, глаза стали темными — на мгновение я подумал, что она сейчас заплачет. — Ах, позвольте мне, пожалуйста, — запинаясь, проговорила она, теплым, нетерпеливым голосом. — Мне нравится. Я люблю ждать! Честное слово — действительно я подожду! Я жду всегда — где бы ни оказалась…

Её темное пальто распахнулось, и её белая шея — все её нежное юное тело в голубом платье — походило на цветок, который только что появился из своего темного бутона.