Воскресение Христово видевше. Беседы на воскресные евангельские чтения / 2017 - Страница 7

Ин. 1: 43–51

В первое воскресенье Великого поста Церковь совершает чин Торжества Православия.

Исторически этот чин совершается в память восстановления иконопочитания в VIII веке. Но на самом деле, конечно, он очень далеко выходит за пределы этого вполне локального, хотя и очень важного исторического события.

Что такое вообще торжество Православия? Неужели то, что мы сегодня празднуем, относится лишь к тем событиям, которые случились очень давно? Но ведь есть торжество Православия в нас самих! В чем оно состоит? Это торжество победы над собственным эгоизмом, хотя бы в частных его проявлениях. Кто такой православный христианин? Это человек, побеждающий свой эгоизм, христолюбец. Никак иначе невозможно христианина определить. Если ты, любя Христа, своего эгоизма не побеждаешь, то любовь твоя очень поверхностна и вглубь никогда не пойдет. И не случится встречи со Христом, потому что ты всегда будешь занят своими собственными делами и поглощен своими собственными интересами.

Сегодня за богослужением читается одно из самых трогательных Евангелий. Христос позвал Филиппа. Филипп побаивается один идти ко Христу. Ему хочется, чтобы рядом были какие-то друзья, близкие. И он думает, как привести ко Христу кого-то еще. И зовет Нафанаила. Нафанаил, при всей его простоте, не лишен богословской подкованности. Филипп ему рассказывает: «Все то, что мы читали в Писании, сбывается на Этом, Который пришел из Назарета». А Нафанаил знает Писание. Знает, может быть, лучше Филиппа и говорит: «Какой еще может быть Иисус из Назарета? Разве что доброе оттуда приходит?» Но все же идет за Филиппом. И наталкивается на Христа.

Встреча Христа с человеком всегда неожиданна и всегда задевает ядро существования личности. Христос хвалит Нафанаила за его непосредственность, за его искренность, за то, что тот явил готовность пойти и своими глазами увидеть. Он говорит: «Вот правда израильтянин, в котором нет лжи». И напоминает Нафанаилу о каком-то предельно интимном моменте его жизни. Нафанаил спрашивает: «Откуда Ты меня знаешь?» И отвечает Христос: «Когда ты еще был под смоковницей, Я тебя видел».

У каждого из нас есть своя смоковница, под которой нас уже видел Христос. Какой-то интимнейший момент, важнейший, существеннейший момент, который мы ото всех скрываем. А Христос может сказать: «Вот тогда-то и там-то Я был рядом с тобой, и Я тебя видел». Но почему так не происходит? Возможно, все были бы более обращенными и верующими, если бы Христос подошел и так сказал каждому из нас. Почему так не случается? Потому что мы не спрашиваем: «Откуда Ты меня знаешь?»

Мы в общении с Богом предельно монологичны. Мы выражаем Ему свои требования, мы делимся своей обидой, неудовольствием, бедой; очень редко – радостью. И не спрашиваем: «Господи, каким Ты меня находишь? Где Ты меня видел?» А Бог не будет отвечать на незаданные вопросы.

В Боге, в Творце мира, величие Которого невозможно себе представить, живет совершенно невероятная деликатность по отношению к человеку. Бог никогда на человека не станет давить. Он с Нафанаилом разговаривает – Христос, существующий в недрах Отца, Единый от Лиц Святой Троицы – как израильтянин с израильтянином, как мужчина с мужчиной, как человек среднего возраста с человеком среднего возраста. Но как только Нафанаил задает Ему вопрос и исповедует Его Сыном Божиим, Христос открывает Себя: отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому (Ин. 1: 51).

Надо искать Христа. Надо идти к Нему. Надо спрашивать Его: «Господи, где и когда Ты меня видел?» И тогда завяжется разговор, который не прекратится и в Царствии Небесном. И тогда действительно мы уже не будем рабами, потому что к рабу господин обращает только приказы. Разговоры возможны лишь между друзьями. А нам Спаситель обещал: «Друзьями Моими назоветесь».

Через несколько дней опять пришел Он в Капернаум; и слышно стало, что Он в доме. Тотчас собрались многие, так что уже и у дверей не было места; и Он говорил им слово. И пришли к Нему с расслабленным, которого несли четверо; и, не имея возможности приблизиться к Нему за многолюдством, раскрыли кровлю дома, где Он находился, и, прокопав ее, спустили постель, на которой лежал расслабленный. Иисус, видя веру их, говорит расслабленному: чадо! прощаются тебе грехи твои. Тут сидели некоторые из книжников и помышляли в сердцах своих: что Он так богохульствует? кто может прощать грехи, кроме одного Бога? Иисус, тотчас узнав духом Своим, что они так помышляют в себе, сказал им: для чего так помышляете в сердцах ваших? Что легче? сказать ли расслабленному: прощаются тебе грехи? или сказать: встань, возьми свою постель и ходи? Но чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, – говорит расслабленному: Тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой. Он тотчас встал и, взяв постель, вышел перед всеми, так что все изумлялись и прославляли Бога, говоря: никогда ничего такого мы не видали.

Мк. 2: 1–12

Сегодня удивительным образом сочетаются память святителя Григория Паламы, архиепископа Фессалоникийского, тайнозрителя величайших сокровенных Господних мыслей, и евангельское чтение об исцелении расслабленного. Это в действительности рассказ о человеческих бременах и о том, как христиане эти бремена носят: верно или неверно.

Господь никогда не отрицает надобность людей заниматься бытом. Надо кормить себя, заботиться о домашних, носить мало-мальски достойную одежду – в общем, немало есть земных попечений. Есть и такие вещи, которые не имеют прямого отношения к духовной жизни, но которые подразумеваются. Надо стараться не ссориться, по возможности находиться с людьми в мире, а если этого мира нет – стремиться к нему и достигать его.

Если бы человек на этом и остановился в преследовании своих бытовых целей, то цены бы не было этому человеку и человечеству, состоящему из таких людей. В жизни, прежде всего в своей собственной, мы, однако, видим совсем иное отношение к быту. Мы чрезмерно обременены каждодневными попечениями.

Это как корабль. Он приходит на безопасный рейд и бросает якорь; можно сойти на берег, пополнить запасы воды и продовольствия. Но корабль не для того существует, чтобы стоять на рейде. Он не предназначен для того, чтобы бросать якоря. Якорь – временная ситуация. Надо двигаться дальше, вперед.

А мы бросаем не один якорь, а по меньшей мере десяток, мы все обвешаны якорями – слева, справа, сбоку, сзади. Как плыть? А потом происходит еще более опасное явление: от этих якорей корабль начинает тонуть. Мы этого не видим. Он уже наполовину затоплен, а мы бросаем еще один якорь. А вдруг нас смоет волна?! А вдруг что-то не так сложится? И мы очередным якорем страхуем себя, как нам кажется, а на самом деле сами себя топим. И вот уже вода захлестывает нас. Грубые, примитивные, одебелевшие попечения занимают нас целиком.

Мы пытаемся к Богу обратиться, но вполсилы. В пол-легкого, в полсердца, в полрта. Почему так? Потому, что боимся, что Бог на самом деле ответит. Мы не хотим, чтобы Он нам ответил некомфортно. Нас вполне устраивает, чтобы Бог не отвечал. Потому что, если Он не отвечает, мы можем ныть: «Вот Господь на мою молитву не откликается».

Такого быть не может, чтобы Бог на молитву не откликался. Не откликается – значит, то, что мы говорим, не молитва. Значит, то, что мы делаем, очень ошибочно. А самое страшное состоит в том, что мы перестаем замечать, как материальный мир, которым мы должны повелевать, начинает повелевать нами. И к Богу-то мы идем все чаще с какими-то очень материальными просьбами. Мы с Ним ведем себя как профессиональные вокзальные попрошайки. Он знает, что в действительности наша ситуация не такая уж катастрофическая. Мы сами придаем ей черты катастрофичности, чтобы выцыганить у Бога еще чего-нибудь. И Он видит, что мы, говоря языком примитивным, стараемся Его обобрать. И на все это Он приводит нам сегодня евангельское повествование о расслабленном, у которого было немало действительных проблем.