Воскресение Христово видевше. Беседы на воскресные евангельские чтения / 2017 - Страница 4

Вот такой человек – грешник, мытарь – идет посмотреть на Иисуса. Ничего не сказано о его религиозных устремлениях. Но он хотел увидеть Иисуса и основательно подготовился к этой встрече, залез заранее на дерево, потому что был малорослым, и принялся ждать. И происходит то, что никак не входило в его расчеты. Христос останавливается и говорит: «Слезай, сегодня мне подобает быть в твоем доме». И Закхей принимает Его.

Гость совершенно необычный. Вокруг Него все время толпы людей, вихрь чудотворений и странных слов. «И Этот Человек у меня дома!» – в душе Закхея происходит то, чего мы никогда не поймем до конца. В ответ на посещение Христа, в ответ на осуждающий ропот толпы, достигший, возможно, его слуха, Закхей встает и говорит: Господи! половину имения моего я отдам нищим, и, если кого чем обидел, воздам вчетверо.

Ничего не случилось, не обещал Христос спасения и рая, не дал отпущения грехов, никого не исцелил. Просто вошел под кров Закхеев. И вот, подлинная метанойя без всяких предисловий – перемена сознания, покаяние стало содержанием жизни этого человека. Господь отвечает ему: ныне пришло спасение дому сему, потому что и он сын Авраама, ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее.

Когда Бог говорит со Своим человечеством, когда Христос общается с земнородными, Он входит в их дом, и чудо чудес, таинство таинств в этот момент совершается. Все то, что было уготовано к гибели, полегло как трава, ослабло, изнемогло, готовилось к упразднению, утратило волю и смысл, все то, что можно объединить словом «погибшее», – все это находится, спасается, все это нужно Святой Троице, нужно Христу, нужно Отцу Небесному.

А откликом человека – не нуждающимся в комментарии – становится способность избыть погибшее в себе. И тогда выясняется, что не человек погиб, но враг пытался его погубить. И отпадает враг, и гибнет сын погибельный, и восстает Закхей, и мы с ним в жизни вечной.

Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что́ приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне, грешнику! Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится.

Лк. 18: 10–14

В церковном календаре это воскресенье называется Неделей о мытаре и фарисее. Мы с вами вступаем в полосу недель, уготовляющих каждого из нас к началу Великого поста. И первым из этих евангельских чтений, после того как вчера за всенощным бдением пелось: «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче…» – первым из чтений покаянного содержания, готовящих нас к Великому посту, становится зачало о мытаре и фарисее из Евангелия от Луки.

В этом чтении удивительно вот что. Мы-то, естественно, встаем на сторону мытаря – обладая двухтысячелетним опытом, наученные Церковью. Мы знаем, что мытарь смиренен, мы знаем, что он более оправдан в глазах Божиих и что в конечном итоге он хорош несмотря на то, что занимается презренным делом. Но мы это все знаем не из своего опыта, а из опыта Церкви. Церковь научила нас: посмотрите, вот мытарь скромный, хотя работа у него плохая, а фарисей, хотя и праведный по своей видимой жизни, плохой. Но Писание ни того ни другого не осуждает, а сравнивает двух этих людей.

В жизни наша личная позиция, бесспорно, ближе к позиции фарисея, потому что мы рассуждаем примерно так, как он, если не публично, то наедине с собой или наедине с Богом. Ну а в самом деле? Мы стараемся не совершать совсем уж криминальных грехов, за которые нас немедленно следовало бы отослать в геенну огненную. Если какие-то проделки и были, то более или менее в юности. Мы действительно стараемся бывать в храме. Мы действительно иногда жертвуем. И мы оскорбились бы, сравни нас с убийцами, бандитами, грабителями. Нам бы показалось это сравнение неуместным и обидным. И ничего неверного фарисей не сказал. И мы, кстати, тоже не говорим ничего неверного. Фарисей отдавал десятину с того, что имел, и он действительно не такой, как эти хищники, разбойники и как этот мытарь.

Мытарь – грязный коррупционер, человек, который собирает деньги для того, чтобы отдать их оккупантам своей родины, человек плохой со всех точек зрения. Но он и со своей точки зрения плох, этот человек. И он говорит: «Боже, милостив буди мне, грешному».

Фарисейство нашей позиции чаще всего состоит в том, что, если не на словах, то внутри, мы убеждены, что билет в Царство Небесное у нас в кармане, потому что мы то-то, то-то и то-то делаем. А действительность такова, что делать то-то, то-то и то-то – необходимо, но это лишь предпосылки к твоей жизни в Боге. Как если ты собираешься ехать на поезде, тебе нужно собрать чемодан, должным образом одеться, купить билет, но из этого совершенно не следует, что ты поедешь на этом поезде. Если ты на него опоздаешь, то чемодан не поможет. В нашей земной действительности можно поменять билеты и сесть на другой поезд, а в Царствие Небесное другого поезда не будет. Он уйдет – с тобой или без тебя.

Фарисейство нашей позиции заключается еще и в том, что мы без иронии относимся к собственным усилиям. Мы очень серьезно говорим о себе, и наш язык при этом ломается. Мы говорим: «Забываю читать молитву перед вкушением пищи». Каким таким вкушением? «Забываю помолиться, прежде чем поесть» – так следовало бы сказать.

Все это выглядит очень комично, потому что мы, ни в чем не будучи похожи на аскетов V века, говорим так, как говорили бы они в своих пещерах и пустынях. «Не совершил в полноте молитвенное правило». Давайте на себя в зеркало посмотрим: какая «полнота»? Какое «молитвенное правило»? «Пару молитв поленился прочитать» – вот это ближе к правде. Надо немножко ироничней к себе относиться. Услышал от одного человека: есть, говорит, помехи в совершении молитвенного подвига. Ну ясное дело! Первая помеха – это восприятие собственной молитвы как подвига. Осталось вымолить весь земной шар и перейти на галактику. Но если ты сосредоточиваешь свое внимание на том, что обещал тебе Христос и что ты можешь сделать для того, чтобы получить даруемое Богом, тогда жизнь становится яснее.

Мытарь ведь тоже никакой не идеал. Писание не случайно умалчивает о том, что с ним случилось после его такого благочестивого восклицания. Вот с Закхеем, о котором мы читали неделю назад, все совершенно ясно. Он на происшедшее в его доме отреагировал совершенно по-деловому. Он встал и сказал: «Господи, вот я отдам пол-имения своего нищим, а если я кого чем обидел, верну вчетверо».

О мытаре нам ничего не сказано. Он всплакнул, но мы не знаем, ушел ли он потом со своей работы, захотел ли вернуть украденное, сумел ли переменить свою жизнь. И все же в этих двух религиозных типах – фарисея и мытаря (а каждый из нас в себе сочетает и тот и другой) – симпатии евангелиста более на стороне плачущего, нежели на стороне гордящегося. И слова, сказанные в конце этого отрывка, – страшные и обличающие: всяк возносяйся смирится, смиряяй же себе вознесется.

Это абсолютно не значит, что «не надо высовываться». Надо. И это не значит, что нужно покрыть себя ложным смирением. Мы в XXI веке мастера ложного смирения. «Прости меня, брат», – говорим мы, мечтая, чтобы этот брат ушел с глаз долой. «Прости меня, сестра», – говорим мы какой-нибудь двоюродной родственнице, с которой не хотим видеться уже пятнадцатый год.

Господь, я думаю, в этом отрывке показывает, что Он терпит тех и других: многословного пустодеятельного фарисея и скорбящего мытаря – пока молчаливого, пока в бездействии. Всех терпит. От всех ждет перемены и дела.

Пусть и наш с вами Великий пост будет временем перемены и временем дела.