Волшебники: антология - Страница 90
Из-за спинки кресла Эдварда выполз питон с замысловато раскрашенной шкурой. Эдвард как можно шире — так, чтобы могло пролезть толстое тело змеи, — раскрыл рот и быстро проглотил ее. Собравшиеся в зале сливки общества в очередной раз покатились со смеху, подобно легкомысленным школьницам, надрывающим животики над пикантной сплетней. Вивиан так устала от всего этого, а от Эдварда — в особенности. Чего-то ему недоставало — именно того, что ей отчаянно хотелось в нем видеть, хотя она и сама толком не понимала, чего же именно. Она уже не в первый раз спрашивала себя, что за человек скрывается за его фокусами и чарами. Если она когда-то случайно и видела истинного Эдварда — даже временами от нечего делать наделяя его лицами других мужчин, — то видела перед собой человека, который прикрывался маской юноши с мужественной внешностью. Вивиан и сама следила за собой, защищаясь чарами и магией от превратностей старения, и она догадывалась, что настоящий Эдвард был всего лишь пустышкой. Не более чем продуктом искусного всесильного колдовства.
Хотя он был молод, а не просто казался молодым, он являлся, несомненно, самым могущественным в городе магом — и, значит, самым влиятельным членом Тринадцати Семейств. Они считались наиболее сильными в Константинополе колдунами, способными подкрепить свой статус быстрым крепким кулаком (хотя всегда издалека и только посредством магии; собственных рук они никогда не пачкали). Вивиан ужасно повезло, что ей удалось привлечь к себе его внимание, и даже больше, чем просто внимание, ведь недаром их связь оказалась такой продолжительной. Хотя, узнав Эдварда так близко, как теперь, Вивиан обнаружила, что задача эта была проще некуда. При всем своем магическом величии, в повседневной жизни Эдвард хитростью не отличался; его легко было сбить с толку и сделать орудием в руках изобретательной Вивиан. Ей приходилось долгими часами защищать Эдварда, скрывая его наивность от тех, кто его эксплуатировал и всячески маскируя свою главенствующую роль в семье. Эта забота всегда лежала на плечах Вивиан.
Но даже эта привилегия со своим возбуждающим эффектом давно для нее поблекла и стала чем-то вроде домашней рутины, — подумаешь, оберегать трон Эдварда от всевозможных недругов, тайных и явных…
Внезапно кресло Вивиан провалилось сквозь пол. Дыра в нем разверзлась мгновенно — так вырываются со дна бутылки пузырьки шампанского, чтобы с хлопком вышибить пробку. Вивиан лениво подумала, стоит ли ей напрячься в поисках заклинаний, которые спасут ее жизнь и не дадут разбиться насмерть при падении с высоты этого замка. Но она верила, что Эдвард уделит ей минутку и спасет (если, конечно, не отвлечется на какую-нибудь очередную шалость).
Вивиан воспользовалась моментом, чтобы насладиться передышкой от общества своих собратьев, членов Тринадцати Семейств, которых она всегда считала довольно скучными и едва ли забавными. Болтаясь в подвешенном состоянии, она глядела на раскинувшийся внизу город.
Справа возвышалось Великое собрание — сердце Константинополя — и врата, через которые проходят все посетители. Над его куполом земным солнцем сиял золотой глобус. Чуть левее громоздился Кафедральный собор — творение человеческих рук, столь же величественное в своем лишенном магии каменном могуществе. Два этих сооружения соперничали между собой, взметнувшись по обе стороны дороги, которая тянулась между ними — Великим собранием и Кафедральным собором. И все же они казались Вивиан ничтожными, иллюзорными продуктами фантазии…
Ее мысли прервал Эдвард, обняв ее сзади из-за кресла.
— Неужели ты ничуть не обеспокоилась? — спросил он, пряча лицо в ее черных локонах и продвигаясь пальцами от живота к груди. — Ты выглядела там, наверху, так восхитительно, что я не мог удержаться, чтобы не выкрасть тебя оттуда. Давай займемся любовью в воздухе, — прошептал он ей на ухо.
— У всех на виду? Как какой-нибудь простой моряк и его шлюха?
— Мы невидимы, — сказал он, комкая кружева на ее платье, и Вивиан знала, что даже их он только что сделал.
— Пожалуйста, Эдвард… понимаешь, не то чтобы я не верила, что твои заклинания удержат нас в воздухе, но я действительно предпочитаю удобства. Мне больше нравится, когда под ногами твердая земля, и кровать, и…
У Вивиан был в запасе длинный перечень предпочтений. Она надеялась, что сможет таким образом отделаться от Эдварда, но внезапно они очутились в его земном дворце. Игнорируя свои колдовские способности, Эдвард выстроил дом из природных материалов, и при этом он оказался столь же совершенным и роскошным, как и воздушные замки — предел мечтаний таких же, как сам Эдвард, владык. Если уж Вивиан суждено испытывать неудобство от близости с мужем, пускай это происходит среди земных благ, к которым она привыкла за время супружества.
Эдвард поднял ее на руки, уложил на толстое пуховое одеяло, покрывавшее их двуспальную кровать, и навалился сверху. В голове Вивиан невольно всплыли слова заклинаний, которые обычно меняли внешность Эдварда. Едва она их произнесла, ее скрещенные особым образом пальцы вонзились ему в спину. Эдвард же, решив, что Вивиан таким образом подгоняет его, со всем пылом предался страсти. Он больше не утруждал себя ни объятиями, ни возней с одеждой Вивиан — просто воспользовался своим новейшим хитроумным изобретением, в мгновение ока избавившись от всех этих тряпок, и она оказалась догола раздетой. К счастью, через несколько минут все было кончено, и Эдвард сразу уснул.
Когда он захрапел, Вивиан высвободилась из его рук и соскользнула с кровати. Она зашла в ванную и заперла за собой дверь, хотя знала, что такая мера предосторожности для Эдварда ничего не значила — как практически и для любого жителя Константинополя, если уж на то пошло. В этом городе волшебников умение открыть с помощью заклинаний замок считалось само собой разумеющимся искусством, даже дети обучались ему раньше, чем переставали мочиться в штанишки. И все же Вивиан заставляла себя это делать — своего рода эмоциональный сигнал, означавший, что она защищена от Эдварда и от всех остальных. Перед тем как ступить в бассейн под струю горячей воды и соскрести намыленной губкой со своей кожи запах мужа, она постояла, разглядывая себя в зеркальной стене и стараясь стряхнуть с тела магию иллюзий. Прошло немало времени, прежде чем она вновь почувствовала себя чистой.
Вивиан насухо растерлась полотенцем, хотя вполне могла таким способом лишиться колдовского дара. Не сказать, чтобы она пренебрегала магией и связанными с ней преимуществами, — жизнь Вивиан, как и прочих обитателей Константинополя, была насквозь пропитана магией. Она практиковала ее изо дня в день, она сыпала заклинаниями направо и налево, едва успевая о них подумать. Но именно поэтому Вивиан предпочитала вытираться и выполнять вручную еще сотню других упражнений: она не хотела быть настолько зависимой от колдовства, чтобы утратить в нем свое "я". Эта мысль не давала Вивиан покоя и помогала сознательно не применять магию там, где без нее можно было обойтись. Именно этой тревожностью ума и вниманием к второстепенным жизненным вопросам она и привлекла в свое время Эдварда и поддерживала его страстную влюбленность все эти годы.
Вглядываясь в свое отражение в зеркале, Вивиан невольно спрашивала себя: а стоило ли все это ее усилий? Не сознательное отношение к жизни, от которого она не отказалась бы даже ради могущества Эдварда, а сам Эдвард? По правде говоря, пока она жила в Константинополе, его присутствие обеспечивало ей доступ в общество и привилегии, которых иным способом она не смогла бы добиться. Но, пройдя весь путь к этой вершине, до самых воздушных замков, парящих в небе над башнями Константинополя, Вивиан обнаружила, что ей стало скучно.
Жизнь была слишком спокойной.
Возможно, как раз это и не нравилось ей в Эдварде. По его вине в жизни Вивиан больше не было духа соревнования, теперь она не стремилась решать какие-либо серьезные задачи. Эдвард был способен силой магии дать ей все, чего бы она ни пожелала. Что он и делал, поскольку все эти манипуляции не составляли для него труда. В жизни Вивиан не осталось никаких стимулов, и чувство безысходности вело ее к безумию. И хотя ничто не мешало ей беспрепятственно разгуливать по Константинополю, она каждый миг чувствовала себя в плену.