Влюбленный странник - Страница 1

На верхней, увитой цветами террасе послышались шаги. Рэндал Грэй напрягся и тихо выругался:

– Черт! Черт! Черт побери!

Несмотря на строгое распоряжение никого к нему не пускать, каким бы важным ни показался дворецкому гость, сейчас его покой, кажется, будет нарушен. «Французские слуги все одинаковы, – почти с неприязнью подумал Рэндал. – Если их щедро вознаградить, эти мерзавцы раскроют двери перед самим дьяволом».

– Черт!

Он так устал, так невероятно, неизъяснимо устал, что желание отдохнуть в одиночестве превратилось у него в навязчивую идею. Ему хотелось лишь лежать вот так на солнце, наслаждаться его теплыми лучами, ласкающими спину, и медленно погружаться в сон без сновидений после всех этих бесконечных дней, ночей и недель шума, музыки и болтовни множества языков.

Именно эта болтовня больше всего бесила Рэндала Грэя, доводила его чуть ли не до нервного срыва. Непрекращающаяся болтовня, бесконечная, не смолкающая ни на минуту. В его ушах стоял гул голосов, даже когда он оставался в одиночестве.

Вот и сейчас внизу зазвучали голоса, и голоса эти приближались. Рэндал вдруг почувствовал, как руки его непроизвольно сжимаются в кулаки и откуда-то изнутри поднимается, захлестывая его целиком, волна злого раздражения. Огромным усилием воли он заставил себя расслабиться.

В конце концов, это просто смешно! Что за неуместная театральная патетика, он же не герой мелодрамы! А ведь Рэндал поклялся себе, что никогда не будет неуравновешенным, как многие из тех, с кем ему ежедневно приходилось общаться. Здравый смысл и никогда не подводившее чувство юмора служили ему защитой, но сейчас Рэндал ощущал только чудовищную усталость.

Непрошеные гости между тем приближались. Их шаги и голоса вызывали злость, они словно набрасывались на Рэндала, подбирались все ближе, так что теперь не было никаких сомнений: придется встать, чтобы поприветствовать так называемых друзей. На секунду в голове его мелькнула отчаянная надежда, что, увидев хозяина дома, лежащего с закрытыми глазами, непрошеные гости решат, что он спит, и удалятся. Но еще до того, как мысль оформилась в его мозгу, Рэндал понял, как она нелепа. Никто в его мире не умел уходить просто так, по крайней мере, не от Рэндала. Его гости всегда оставались. Они были неизменно жизнерадостны и чудовищно назойливы. Рэндал вдруг рассмеялся, представив себя со стороны.

«Боже! Я становлюсь занудой», – подумал он.

Сделав над собой усилие, Рэндал сел на красном полосатом матрасе, на котором загорал у бассейна.

Перед ним стояли и смотрели на него в упор двое. Несколько секунд Рэндал пребывал в крайнем изумлении. Он ожидал увидеть кого-нибудь из своих многочисленных знакомых по Каннам или Монте-Карло. Рэндал прекрасно понимал, что есть множество людей, желающих к нему наведаться, когда давал Пьеру указание никого не пускать на виллу ни при каких обстоятельствах.

Он сознавал, что его приказ вряд ли будет выполнен. Пьер не один год прослужил на Лазурной вилле у мадам де Монтье и был знаком с большинством светских бездельников, торчавших подолгу на Ривьере ради жаркого солнца, теплого моря и нескончаемых попоек в обществе себе подобных, приехавших из разных стран.

И не было никаких сомнений в том, угрюмо отметил про себя Рэндал, что Пьер предпочтет интересы тех, в чьей щедрости он уже имел возможность убедиться и кто может и в будущем послужить ему источником дохода, а не странного гостя, которого мадам оставила на вилле, неожиданно уехав в Америку.

Пьеру был непонятен молодой человек, не желавший принимать гостей и предпочитавший проводить время у знаменитого в округе шикарного бассейна в одиночестве, лишь изредка заставлявший себя подняться, чтобы съесть приготовленную для него изысканную еду.

Конечно, Рэндал предполагал, что рано или поздно его благословенное одиночество будет нарушено, и единственным, что удивило его сейчас, было то, что на первый взгляд нарушители его спокойствия показались ему незнакомыми. Высокий пожилой господин в синем блейзере с латунными пуговицами и белых фланелевых брюках словно только что покинул одну из роскошных яхт, пришвартованных в гавани. Рядом с ним стояла девочка, одетая слишком нарядно и выглядящая от этого довольно нелепо. На ребенке было платье из органзы, все в рюшечках и кружевах, которое смотрелось бы куда более уместно в Париже, чем на плавящейся от полуденного зноя Ривьере.

Гости смотрели на Рэндала с мрачным видом. По крайней мере, лицо девочки было насуплено. Но вот мужчина протянул вперед руку и заговорил. И Рэндал сразу распознал в непрошеном госте представителя того типа людей, который был ему хорошо знаком.

– Мой милый мальчик, – произнес мужчина. – Ты должен простить нас за то, что мы врываемся к тебе вот так. Твой лакей сказал, что ты хочешь побыть в одиночестве, но я сумел его убедить, что я – один из самых старых твоих друзей, можно даже сказать, что я отчасти заменил тебе отца. И ты не захочешь от меня отвернуться.

Рэндал медленно поднялся на ноги. Пожимая протянутую руку мужчины, он отчаянно пытался вспомнить, где и когда слышал этот густой бас, где видел это лицо со слегка отрешенным выражением, когда-то бывшее, несомненно, очень красивым. Просто невозможно было представить себе, чтобы он мог забыть эти глубоко посаженные сияющие глаза, обладавшие каким-то странным, почти гипнотическим очарованием, так что, несмотря на раздражение по поводу того, что прервали его отдых, несмотря на тщетные попытки подстегнуть подводившую его память, Рэндал вдруг почувствовал, что, слушая мужчину, он непроизвольно улыбается.

– Я сказал твоему слуге, – продолжал полный драматизма голос: – «Нет, мистер Грэй не ждет нас. А как, ради всего святого, он мог бы нас ждать, если даже не знает, что мы здесь? Ведь с тех пор, как мы встречались последний раз, прошло почти двадцать лет, а двадцать лет в жизни молодого человека – это огромный срок. И все же я смело могу утверждать, что, если бы Рэндал Грэй не знал меня двадцать лет назад, он не сидел бы сейчас здесь, не наслаждался бы заслуженным отдыхом после своего выдающегося успеха на двух континентах. Он бы… о, что же он делал бы тогда? Он сидел бы за конторским столом и сводил счета».

Последние слова сопровождались драматическим жестом, который в сочетании с пониженным для пущего эффекта голосом определенно говорил о том, что говоривший был профессиональным актером. Последовала поистине театральная пауза, затем Рэндал воскликнул:

– Ну конечно же! Вы – Дарси Форест!

– Наконец-то! – пожилой господин рассмеялся. – Неужели ты успел меня забыть?

– Нет, конечно же нет, – с жаром ответил Рэндал. – Но мы ведь так давно не виделись! Если быть точным, четырнадцать лет, а не двадцать.

– Какое это имеет значение, мой дорогой мальчик? – все с тем же апломбом заметил Дарси. – Важно то, что, насколько я помню, я оказал тебе тогда большую услугу.

Рэндал кивнул:

– Вы правы. Если бы не вы, я поступил бы на работу в адвокатскую контору, как хотел мой отец. Но я отправился в Оксфорд.

– И все благодаря мне! – воскликнул Дарси Форест. – Я часто спрашивал себя, что же с тобой сталось. Я увидел, что ты подаешь надежды, еще когда тебе было восемнадцать. И ты не обманул моих надежд. Неделю назад я прочел о тебе и твоем успехе, и когда я узнал из «Континентал Дэйли Мейл», что ты прибыл сюда, я сказал Сорелле: «Я представлю тебя очень известному молодому человеку, моя дорогая, человеку, по поводу которого меня много лет назад посетило озарение». Сорелла отлично знакома с озарениями папочки, не правда ли, моя куколка?

Дарси повернулся к стоящей рядом девочке. И Рэндал тоже взглянул на нее. Она оказалась не такой маленькой, как показалось ему на первый взгляд. Пожалуй, Сорелле было лет двенадцать-тринадцать. Это дурацкое платье делало ее на несколько лет младше. Пышные оборочки на рукавах, вставки из лент и отделанный кружевом подол, – казалось, что Сорелла пришла сюда в каком-то странном маскарадном костюме. Девочка угрюмо разглядывала Рэндала. Ее трудно было назвать милым ребенком. Она казалась маленькой и пугающе худой, почти черные волосы падали на плечи прямыми нечесаными прядями, а щеки, по необъяснимой причине не тронутые загаром, казались болезненно бледными. И только глаза были необыкновенными – глубоко посаженные, обрамленные густыми черными ресницами, они были сине-зелеными, цвета моря перед штормом.