Везуха - Страница 17
– Да, конечно. Хочешь, чтобы я повел?
– Угу. Из меня сейчас хреновый водила получится…
– Мы тоже с вами, – Ромка бросил карты, поднялся. – Может, чего надо будет. А то ты же знаешь, в этих районных даже аспирин не всегда есть.
– Как она? – спросил Егор. – Что-нибудь еще с-сказали?
– Состояние стабильное…
– Ну, – Андрей постарался придать голосу максимальную убедительность, – раз телефон и твои данные вспомнила, значит – все о’кей. Ладно, давай ключи – заведу пока, а вы собирайтесь. Егорка, пойдем, поможешь.
Уже на лестничной клетке, пока ждали лифт, Андрей мрачно пробормотал:
– Хорошо, не критическое…
– Что?
– Знаешь, у врачей вообще всего два ответа – состояние критическое, когда уже и молитва не поможет, и стабильное, когда даже главврач ничего точно сказать не в состоянии.
Впервые Егор не нашелся с ответом. Молча кивнул. И только на площадке первого этажа все-таки спросил:
– Ну как же? Бывает же еще «удовлетворительное», «средней тяжести» и все такое… Шишку какую-нибудь в ЦКБ свезут, так по ТВ каждый второй репортаж о том, что он съел на завтрак и какого цвета был стул.
– В ЦКБ – может быть. Когда есть чем лечить, и пациент начинает постепенно выкарабкиваться, можно начинать осиротевшую страну успокаивать – вчера состояние было тяжелое, сегодня – средней тяжести, там, глядишь, – и удовлетворительное, да и вообще скоро выпишем. А в районной ничего нет, кроме градусников, клизм и грелок. Больные все больше на молитве и добром слове держатся. Надеюсь, Димыч догадается прихватить некоторое количество американских президентов. За пару Франклинов можно и в Урюпинске рай в отдельно взятой палате обеспечить. Не Индия, чай.
– А Индия-то при чем?
Они вышли из подъезда, Андрей снял димкину «Октавию» с сигналки, открыл водительскую дверь.
Немного непривычно после «Синенькой»-то, ну ничего, справимся как-нибудь.
– У меня в Индии с туристом аллергия приключилась. Местные коновалы только руками разводили, они все болезни, небось, йогой да голоданием лечат. Хорошо, у меня на такой случай все припасено было, а то бы неизвестно, чем кончилось…
—Говорит Двенадцатый. Наблюдаю объект. Только что вышел из подъезда, по внешнему виду – спешит.
– Я передвижной-восемь, слышу тебя, Двенадцатый, ждем объект на улице.
– Внимание! Объект сел в машину марки «Шкода Октавия», госномер А-456-НО-99, цвет – светло-серый. Машину завел уверенно, но с места не трогается. Возможно, кого-то ждет… Вместе с объектом мужчина, на вид около тридцати лет, волосы русые, одет в светлый джинсовый костюм, черные ботинки. Рост средний, чуть прихрамывает на левую ногу, приметы…
1999 год, Индия,
Дели – Агра – Варанаси – Патна
2001 год, Австралия, Мельбурн, Альберт-парк
Кризис, по-научному названный своими инициаторами «дефолтом», прокатился по стране, как хороший асфальтовый каток, разом сравняв с общей массой немногочисленные нарождающиеся ростки среднего класса. Народ, раньше не имевший никакого представления о бирже и акциях, за исключением разве что немногих специалистов, теперь вовсю обсуждал в очередях и метро курсы, пункты и индексы азиатских бирж, решая попутно первый и второй великие русские вопросы. Виноватым во всем был назначен опереточный премьер «киндер-сюрприз» Кириенко и почему-то продолжающийся не первый уже месяц экономический спад в Малайзии и Индонезии. Что делать, точно не знал никто, но в одном все были уверены – это пока цветочки, ягодки еще впереди. Люди бдительно закупались солью, крупой и мылом, стараясь обратить стремительно падающий рубль в нечто ценное для грядущего (по слухам) натурального обмена.
Из Института Андрею пришлось уйти. Государство почти полностью прекратило финансирование, а в кризис даже сам Москвин не в состоянии был обеспечить грантами полторы сотни человек. На третий месяц полуголодного существования Григорий Иммануилович плюнул на все и принял приглашение Массачусетского Технологического прочитать годовой курс лекций.
За три дня до отъезда академик собрал своих. Несколько смущенно и без привычных крепких выражений изложил ситуацию, пожелал удачи.
– Извините, друзья, – сказал он в самом конце. – С собой взять никого не смогу. Ни лаборатории, ни даже своего проекта у меня там не будет, а уж референта, наверняка, подберут из местных.
Представить себе Москвина, самого «братца Грима», в роли обычной институтской профессуры еще каких-нибудь полгода назад было решительно невозможно. Для многих в Институте это стало даже более наглядным свидетельством всеобщего краха, чем задержка зарплаты и растущие ежедневно цифры в окошечках обменных пунктов.
– Единственное, о чем хочу попросить, – не бросайте науку. Перетерпите, скоро все образуется.
Группа молчала. Почувствовав, что на фоне собственного поступка его слова выглядят неубедительно, Москвин замолчал. Прощаясь, он попросил его не провожать.
После отъезда академика Андрея больше ничто в Институте не удерживало, и он написал заявление об уходе. Никто его не отговаривал. Вокруг стремительно разваливалось все, и какой-то там аспирант, пусть даже и самый перспективный, мало кого интересовал.
Особого сожаления Андрей не испытывал. Да, скучал по Москвину, по коллегам, по неповторимой институтской атмосфере, но грезить собственным прошлым и впадать в депрессию времени не было. Лучше уж заняться поисками работы. И тут уж пришлось оставить принципы в стороне. Те же йогуртовые спекулянты, при всем презрительном к ним отношении, удары дефолта переносили стойко. Так устроен человек – какие бы катаклизмы ни творились вокруг, кушать хотеть он будет всегда, и продукты, соответственно, останутся ходовым товаром в любом случае. Конечно, без потерь не обошлось: продуктовые экспортеры вынуждены были распродавать свой ассортимент едва ли не ниже себестоимости – лишь бы деньги вернуть. Впрочем, торговцы – народ ушлый, быстро сообразили, что почем, и обратили свои взоры и кошельки на пресловутого российского производителя, к чему их долгое время безуспешно призывали как минимум четыре правительства. Не было бы, как говорится, счастья, да несчастье помогло.
Конечно, Андрею пришлось побегать, рассылать резюме, расфуфыренным франтом изображать умного, инициативного и коммуникабельного на многочисленных собеседованиях. В девятой по счету конторе – туристическом агентстве «Евротур» – Андрей вместо обычного: «Мы вам позвоним» услышал: «Когда можете приступить к работе?» Взяли его младшим менеджером с испытательным сроком в три месяца.
Напуганный многочисленными историями про фирмы с бешеной текучестью кадров, которые как раз и предпочитают таких вот «испытуемых», чтобы по окончании срока, придравшись к какому-нибудь мелкому нарушению, преспокойно их уволить и нанять новых, сэкономив на зарплате, Андрей все три месяца жил как на иголках.
Прогнозы не подтвердились: к середине декабря испытательный срок закончился, и его окончательно зачислили в штат. Как Андрей потом понял – не в малой степени потому, что ему довелось побывать в Британии и Японии. Расписывая недоверчивым клиентам прелести путешествия в туманный Альбион или Страну восходящего солнца, он мог прибавить немалую толику собственных впечатлений.
Клиентам нравился веселый и общительный менеджер. Он не обрушивал на собеседника, как многие его коллеги из других фирм, заученную скороговорку «мы-предлагаем-вам…» и не выслушивал пожелания со скучающим видом «ну что тебе еще надо?», а всегда умудрялся найти к клиенту индивидуальный подход. Довольные туристы не раз и не два благодарили Андрея, а в его лице и весь «Евротур».
– Чем ты их приманиваешь? – спросил однажды будущий шеф, а пока лишь коммерческий директор Март Викторович (лет ему было не сильно больше, чем Андрею, но на фирме все предпочитали звать начальство по имени-отчеству). – Дня не проходит, чтобы Панину о тебе дифирамбы не напели.