Вера, или Нигилисты - Страница 12

Заговорщики. Сегодня ночью! Сегодня ночью! Сегодня ночью!

Михаил (поднимает руку). Минуту! Я хочу кое-что сказать. (Подходит к Вере, и медленно произносит.) Вера Сабурова, ты забыла о своем брате? (Делает паузу, чтобы увидеть эффект от своих слов; Вера вздрагивает.) Ты забыла его молодое лицо, бледное от голода, эти руки, исковерканные пытками, эти кандалы у него на ногах? Разве они дали ему хоть неделю свободы? Разве они пощадили его хотя бы на один день? (Вера падает в кресло.) О да, потом ты красиво говорила о свободе и возмездии. Когда ты заявила, что отправляешься в Москву, твой престарелый отец обнимал тебя за колени и умолял не оставлять его, не дать умереть в одиночестве. Его крики до сих пор звучат у меня в ушах. Но ты осталась глуха к его мольбам, ты была тверда как кремень. Той ночью ты бросила отца, а три недели спустя он умер от разбитого сердца. Ты написала мне и позвала в Москву. Я послушался — сначала потому, что любил тебя, но вскоре ты излечила меня от этого чувства. Ты иссушила и уничтожила всякую нежность, жалость, любовь и человечность, оставшуюся в моем сердце. Ты заставила меня вырвать любовь из груди, как дурную и ненужную вещь; ты превратила мою руку в сталь, а сердце в камень. Ты заповедовала мне жить ради свободы и возмездия. Я так и сделал... а ты, что ты сделала?

Вера. Давайте тянуть жребий! (Заговорщики аплодируют.)

Князь Павел (в сторону). Похоже, великий князь взойдет на трон раньше, чем он сам ожидал. Под моим руководством он станет превосходным царем, если уже сейчас любит мучить животных и не никогда держит свое слово.

Михаил. Теперь ты наконец стала собой, Вера.

Вера (неподвижно стоит посреди сцены). Жребий, говорю я, тяните жребий! Теперь я не женщина. Моя кровь превратилось в желчь, мое сердце холодно как сталь, а рука будет еще более смертоносной, чем раньше. Голос брата взывает ко мне из тьмы и просит нанести один удар ради свободы. Жребий, тяните жребий!

Председатель. Мы готовы. Михаил, ты цареубийца, поэтому имеешь право первым тянуть жребий.

Вера. Господи, пришли его в мою руку! Пришли его мне!

Председатель. Открывайте ваши жребии.

Вера (разворачивает свой листок). Мой жребий! Смотрите, вот кровавый знак. Дмитрий, брат мой, теперь ты будешь отомщен!

Председатель. Вера Сабурова, ты избрана для цареубийства. Господь был благосклонен к тебе. Кинжал или яд? (Подносит ей кинжал и пузырек с ядом.)

Вера. Мне сподручнее кинжал; так не будет промашки. (Берет кинжал.) Я заколю его в сердце, так же, как он заколол меня. Предатель, бросивший нас ради лент, тряпок и безделушек, лгавший мне каждый раз, когда приходил сюда, и забывший про нас, как только взошел на трон. Михаил был прав: он не любил ни меня, ни народ. Если бы я была матерью и выносила сына, то отравила бы собственное молоко, лишь бы он не вырос и не стал предателем или царем.

Председатель. Да, князь, так будет лучше. Вера, сегодня царь будет ночевать в своем покое в северном крыле дворца. Вот ключ от потайной двери; тебе назовут пароль для стражи. Его собственные слуги будут усыплены нашим зельем. Тебе никто не помешает: он будет один.

Вера. Вот и хорошо. Я не подведу.

Председатель. Мы будем ждать под дворцовым окном на Исаакиевской площади. Когда часы на Никольской башне пробьют полночь, ты подашь нам знак, и мы поймем, что жалкий тиран убит.

Вера. Какой знак?

Председатель. Брось в окно окровавленный кинжал...

Михаил. ...обагренный кровью изменника.

Председатель. Иначе мы поймем, что тебя схватили, прорвемся во дворец и отобьем тебя у охраны.

Михаил. А заодно убьем его.

Председатель. Ты поведешь нас, Михаил?

Михаил. Да, я поведу вас. Смотри, Вера Сабурова, чтобы рука не подвела тебя.

Вера. Глупец, разве трудно убить врага?

Князь Павел (в сторону). На моей памяти это девятый заговор. Каждый раз они заканчивались voyage en Siberie[12] для моих соратников, а я получал очередной орден.

Михаил. Это ваш последний заговор, князь.

Председатель. Итак, полночь и окровавленный кинжал.

Вера. Да, обагренный кровью лживого сердца. Я не забуду. (Стоит посреди сцены.) Задушить любые природные порывы, не любить и не быть любимой, не давать себя жалеть и не иметь жалости... да, это клятва, клятва! Кажется, дух Шарлотты Корде сегодня наполнил мою душу. Я впишу свое имя на скрижалях истории и буду числиться среди великих героинь. О да! Дух Шарлотты Корде наполняет мое естество и направляет руку для удара, как я сама склонила свое сердце к ненависти. Пусть он улыбается во сне — я не дрогну. Пусть он мирно спит — я не промахнусь. Радуйся, брат мой, в своей тесной камере; радуйся и улыбайся сегодня ночью. Скоро этот новоявленный царь отправится по кровавой тропе в преисподнюю и встретится там со своим отцом. О этот царь! О изменник, лжец, клятвопреступник, обманувший меня! Изображал патриота среди нас, а теперь носит корону; продал нас за тридцать сребреников, как Иуда, наградил предательским поцелуем! (С еще большей страстью.) О Свобода, могучая мать вечной жизни, твои одежды красны от крови тех, кто умер за тебя! Той престол — народная Голгофа, твоя корона, терновый венец. О распятая мать наша, деспот забил гвоздь в твою правую руку, а тиран — в левую! Их злое железо пронзает твои ноги. Когда ты страдала от жажды, то попросила воды у своих мучителей, и они дали тебе горькое питье. Они пронзили твой бок копьем. Век за веком они смеялись над твоими муками. Здесь, на твоем алтаре, о Свобода, я клянусь служить тебе: делай со мной, что пожелаешь! (Потрясает кинжалом.) Теперь все кончено, и я клянусь твоими святыми ранами, о распятая мать Свобода, что Россия будет спасена!

Сцена: Прихожая перед царским чертогом. Позади большие окна, завешенные портьерами.

Князь Петрович. Наш молодой государь хорошо начинает.

Барон Рафф (пожимает пленами). Все молодые цари хорошо начинают.

Граф Рувалов. И плохо кончают.

Маркиз де Пуаврар. Что ж, мне не стоит жаловаться. По крайней мере, он оказал мне одну добрую услугу.

Князь Петрович. Полагаю, отменил ваше назначение в Архангельск?

Маркиз де Пуаврар. Вот именно. Там я ни минуты бы не чувствовал себя в безопасности.

Барон Рафф. О, генерал! Какие новости от нашего романтичного юного императора?

Генерал Котемкин. Вы совершенно правы, барон, когда называете его романтиком. На прошлой неделе я видел, как он развлекался в мансарде с труппой бродячих актеров; теперь по его прихоти всех каторжников надобно вернуть из Сибири, а политических заключенных, как он их называет, велено амнистировать.

Князь Петрович. Политические заключенные? Да половина из них не лучше, чем обычные убийцы!

Граф Рувалов. А другая половина еще хуже!

Барон Рафф. Вы неверно судите о них, граф. Оптовая торговля всегда была прибыльнее, чем розничная.

Граф Рувалов. Он и впрямь слишком романтичен. Вчера отклонил мое прошение о монополии на соляную пошлину. Заявил, что народ имеет право на дешевую соль.