Великие российские историки о Смутном времени - Страница 177

Тут снова выступила на переднюю историческую сцену все та же земская или мирская сила, но уже объединенная в лице выборных людей ото всей Русской земли, т. е. Великая Земская дума. Она занялась устроением земли, а главное, выбором царя. Кандидатов на престол явилось несколько. Испытав всю горечь иноземного вмешательства, Великая дума прежде всего устранила иноземных претендентов и решила взять царя из коренных русских и знатных родов. Но и все русские претенденты мало-помалу должны были устраниться перед юным отпрыском семьи Романовых. Напрасно предусмотрительный Жолкевский постарался обезоружить эту семью отправкою митрополита Филарета Никитича в числе великих послов к Сигизмунду III, который обратил их в пленников. Возвращаясь к избранию Михаила Федоровича, я считаю нелишним вновь и особенно подчеркнуть следующий свой вывод. Умный митрополит и из своего плена, по всем признакам, сумел влиять на ход вопроса о царском избрании посредством своих многочисленных родственников и приятелей. Но было бы ошибкою со стороны историка решительный успех партии Романовых приписывать по преимуществу ловкой тактике ее руководителей и вообще каким-либо личным проискам. Этот успех главным образом обусловился большим народным расположением к знаменитой семье или так наз. популярностию, которая еще возросла вследствие гонений и бедствий, претерпенных братьями Никитичами от Годунова. (Популярность Романовых подтверждается не только иноземными и русскими источниками, но и таким неподкупным свидетелем, как народная песня.) И другие претенденты также хлопотали, прибегали к разным проискам, даже подкупам; однако их хлопоты ни к чему не привели, потому что не имели под собою благодарной почвы. Трудно сказать, что вышло бы, если бы родственники и приятели Романовых совсем бездействовали. Всякое дело, и самое справедливое, требует хлопот и стараний; но успех зависит от условий, сложившихся за или против него. А тут мы видим, что с момента прекращения династии Владимира Великого кандидатура Романовых, так сказать, висела в воздухе; но стечение разных неблагоприятных обстоятельств отдаляло ее осуществление.

Уже во время кончины Федора Ивановича Романовы в народном понятии стояли к трону ближе других боярских родов. Только власть, фактически находившаяся тогда в руках Бориса, помогла ему захватить корону. Шуйский также захватил власть потому, что фактически она очутилась в его руках; он был предводителем мятежа, низвергшего Самозванца, и ловко воспользовался минутою. Но, достигши престола, семья Годуновых и Шуйских сделались жертвами наступившей Смуты. Единственный, остававшийся серьезный соперник князь Василий Голицын, благодаря предусмотрительности Жолкевского, оказался в плену, и, собственно, путь к престолу для Михаила Федоровича был совершенно очищен. Некоторое разногласие и борьба партий, предшествовавшие его выбору, только ярче оттенили несостоятельность всех других претендентов и невозможность их бороться с народным голосом или влечением, которое решительно склонялось на сторону Романовых. Оттого-то и тактика руководителей их партии так легко удавалась и привела к желанному концу, несмотря на то что фактически власть и распоряжение ратною силою совсем не находились в их руках. Высшая власть в это время принадлежала Великой Земской думе, а ратную силу все еще ведали представители народного ополчения, князья Трубецкой и Пожарский, которые, вначале по крайней мере, отнюдь не были усердными сторонниками кандидатуры Михаила Федоровича.

Относительно ограничительных условий, предъявленных боярами, надобно полагать, что они действительно существовали. Это стремление знатных родов ограничить царскую власть возникло вследствие неистовств Ивана Грозного и усвоенного им азиатского деспотизма. Тирания Бориса Годунова могла только подкрепить такое стремление. Тут несомненно влиял и соблазнительный пример Западной Руси, с ее польско-литовским строем, с ее шляхетскими вольностями и господством вельмож (можновладством). Поэтому естественными являлись выборы на известных условиях Василия Шуйского, королевичей Владислава и Филиппа и наконец Михаила Федоровича. Но меж тем как боярство заботилось о своих привилегиях, измученный бедствиями Смуты народ оставался чужд всяким ограничительным условиям и, не любя боярского многовластия, жаждал бесхитростного восстановления самодержавной царской власти; а потому таким умным людям, как Филарет Никитич, нетрудно было предвидеть недолговечность подобных условий, шедших вразрез с потребностями, привычками и понятиями великорусского племени. Эти умные люди, конечно, понимали, что только смута способствовала боярам ограничивать власть Василия Шуйского; но что в более спокойное время тот же Шуйский без особого труда мог бы обуздать боярские притязания, опираясь на консервативное земство.

Вообще на Смутное время можно смотреть как на историческое горнило или тяжелое испытание, ниспосланное русскому народу, которое он выдержал до конца и в котором еще более закалились его терпение и преданность Божественному Промыслу. От своих внешних и внутренних врагов в эту эпоху Русь освободилась одними собственными силами, без всякой посторонней помощи, как и от татарского ига. Смута дала возможность обнаружиться и высказаться всем отрицательным сторонам государственной и народной жизни и всем дурным сокам, накопившимся в течение предыдущего периода. Но напрасно было бы считать такое явление принадлежностью именно данной эпохи и объяснять его преимущественно испорченными нравами, как это делали некоторые писатели; то же самое явление приблизительно повторилось бы и во всякую другую эпоху при тех же обстоятельствах, т. е. шатание умов, измены и братание с врагами родины, если бы точно так же выступили на сцену действия безгосударное время, партийная борьба за верховную власть, экономически угнетенное положение низших классов и т. п. В свою очередь, и самое шатание умов порождалось, главным образом, непреодолимою для народа трудностию узнать правду, тою темнотой и тою путаницей, посреди которых приходилось действовать даже лучшим людям Смутной эпохи. Например, в настоящее время мы можем на свободе и при помощи исторической критики разобраться в показаниях разноречивых актов и свидетелей относительно первого Лжедимитрия. А каково было положение народной массы в означенную эпоху по отношению к тому же вопросу? Впрочем, и в наше время все еще являются иногда убежденные защитники подлинности названого Димитрия, несмотря на то что совокупность исторических данных говорит решительно против нее.

С другой стороны, Смута несомненно подтвердила ту истину, что в общем Москва воздвигала государственное здание прочно и логично; так что никакие бури и потрясения не могли поколебать его основы. Особенно наглядно эта истина сказалась на окраинных или новоприобретенных областях и восточных инородцах, которые заявили о себе только некоторыми бунтами и враждебными действиями; но ни одна область не воспользовалась обстоятельствами, чтобы воротить прежнюю самобытность. Так, московская политическая система умела ослабить их центробежные силы и связать с своим ядром. А древние самостоятельные княжества, когда-то соперничавшие с Москвою, как Рязань и Тверь, почти ничем не отделялись от коренных московских областей; самые вечевые общины, Новгород и Псков, обнаружили только некоторые признаки старой самобытности и нелюбви к Москве, да и то благодаря вмешательству враждебных соседей. Одно вольное казачество явилось ярым врагом московской государственности; но это была вновь возникшая сила, которая именно в Смутное время получила большой приток из низших классов, недовольных социальным и экономическим гнетом, а особенно наступавшим закрепощением. Однако в критические минуты общее и дорогое всем православие смягчало его вражду к московскому строю; а постепенное умиротворение и служебное подчинение казачества государству предоставлены были последующему периоду.

Что русская государственность до Смутного времени развивалась исторически правильно, это доказывается наглядно последующим ходом истории. Когда Смутное время прекратилось, тотчас же государственная и общественная жизнь поспешила войти в прежнее русло и пошла вперед по тому же направлению. Даже и такое несимпатичное явление, как крепостное право, которое, казалось, могло бы быть снесено со сцены этим бурным потоком, продолжало свое дальнейшее развитие с того самого пункта, на котором оно остановилось в Смутную эпоху.