Уцелевший - Страница 12

Если ты была бидди, ты хотя бы могла мечтать, что когда-нибудь это случится с тобой.

Если ты был тендером, ты даже и не мечтал.

Сегодня мне снова звонят, как всегда. За окном – полнолуние. Люди готовы свести счеты с жизнью из-за плохих оценок в школе. Из-за неурядиц в семье. Из-за проблем с бойфрендом. Из-за дурацкой никчемной работы. Они все звонят и звонят, а я пытаюсь поджарить себе на ужин две украденные отбивные из молодого барашка.

Люди звонят из других городов, причем стараются позвонить за мой счет, и телефонистка спрашивает у меня, согласен ли я оплатить вызов от очередного анонимного страдальца, вопиющего о помощи.

Сегодня вечером я собираюсь опробовать новый способ, как есть лосося en croute[5]: такой эротичный поворот запястья, эффектный и утонченный жест для людей, на которых я работаю, чтобы они смогли поразить остальных гостей на своем следующем званом ужине. Маленькая хитрость. Застольный эквивалент бальных танцев. Я прикидываю, как лучше всего подносить ко рту лук в белом соусе, чтобы это смотрелось изысканно и элегантно. Я уже довел почти до совершенства безотказный прием, как подцепить лук, чтобы не загрести слишком много соуса, и тут опять зазвонил телефон.

Звонит парень и говорит, что он завалил экзамен по алгебре.

Отвечаю ему по привычке: убей себя.

Звонит женщина и говорит, что дети ее совершенно не слушаются.

Говорю, не задумываясь: убей себя.

Звонит мужчина и говорит, что у него не заводится машина.

Убей себя.

Звонит женщина и спрашивает, когда начинается последний сеанс.

Убей себя.

Она говорит:

– Это 555-13-27? Это кинотеатр «Мурхаус»?

Я говорю: убей себя. Убей себя. Убей себя.

Звонит девушка и спрашивает:

– А умирать – это больно?

Больно, милая, говорю, очень больно. Но жить – гораздо больнее.

– Просто мне интересно, – говорит она. – На прошлой неделе мой брат покончил с собой.

Кажется, это Фертилити Холлис. Я спрашиваю, сколько лет было брату? Стараюсь по возможности изменить голос, чтобы она меня не узнала.

– Двадцать четыре. – Она не плачет или что-то такое. У нее совершенно нормальный голос, как будто она не особенно-то и расстроена.

Ее голос наводит на мысли о ее губах, наводит на мысли о ее дыхании, наводит на мысли о ее груди.

Первое послание к Коринфянам, глава шестая, стих восемнадцатый:

«Бегайте блуда… блудник грешит против собственного тела».

Я говорю ей своим измененным голосом: расскажи, что ты чувствуешь.

– Я никак не могу решиться, – говорит она. – Никак не выберу подходящий момент. Весенний семестр уже на исходе, и я ненавижу свою работу. У меня скоро кончится срок аренды квартиры. На той неделе истекает последний срок моих водительских документов. Если я вообще собираюсь покончить с собой, то сейчас, кажется, самое что ни на есть подходящее время.

Есть много веских причин, чтобы жить, говорю я, очень надеясь, что она не попросит их перечислить. Я спрашиваю: а что, больше нет никого, кто разделял бы ее скорбь по брату? Может быть, кто-то из старых друзей ее брата, кто поддержал бы ее в это трудное время?

– Вообще-то нет.

Я спрашиваю: а что, больше никто не приходит на могилу ее брата?

– Нет.

Я спрашиваю: неужели вообще никто? Больше никто не кладет цветы на его могилу? Никто из его старых друзей?

– Нет.

Кажется, я произвел на нее неизгладимое впечатление.

– Нет, – говорит она, – погодите. Был там один странный парень.

Замечательно. Значит, я странный.

Я спрашиваю: что значит странный?

– Помните этих сектантов, которые все покончили самоубийством? – говорит она. – Лет семь-восемь назад. Весь городок, все до единого человека – они собрались в церкви и выпили яд, и ФБР обнаружило их уже мертвыми. Они лежали на полу, держась за руки. Так вот этот парень напомнил мне тех людей. И даже не столько из-за своей нелепой одежды, сколько из-за прически. Как будто он стриг себя сам, с закрытыми глазами.

Это было десять лет назад, и мне сейчас хочется лишь одного – бросить трубку.

Вторая книга Паралипоменон, глава двадцать первая, стих девятнадцатый:

«…выпали внутренности его…»

– Алло, – говорит она. – Вы еще там?

Да, говорю. Что еще?

– Ничего, – говорит она. – Он просто пришел к склепу брата с огромным букетом цветов.

Ну вот, говорю я. Как раз такой чуткий и преданный человек ей и нужен.

Она говорит:

– Вряд ли.

Я спрашиваю: ты замужем?

– Нет.

С кем-то встречаешься?

– Нет.

Тогда узнай этого парня получше, говорю я. Пусть ваша общая потеря вас сблизит. Может, у вас даже что-то получится. И этот роман даст ей сил пережить горе.

– Вряд ли, – говорит она. – Ты бы видел этого парня. Я в том смысле, что я всегда подозревала, что мой брат, может быть, гей, и когда я увидела этого парня с цветами, это лишь подтвердило мои подозрения. К тому же он совершенно непривлекательный.

Плач Иеремии, глава вторая, стих одиннадцатый:

«…волнуется во мне внутренность моя, изливается на землю печень моя…»

Я говорю: может быть, если он сделает нормальную стрижку… Ты могла бы ему помочь. Помочь переделать себя.

– Вряд ли, – говорит она. – Этот парень – он просто урод. У него кошмарная стрижка и эти длинные бакенбарды, они доходят почти до рта. И это совсем не тот случай, когда волосы на лице – это как макияж у женщин, ну, когда мужики специально не бреются, чтобы скрыть недостатки лица… ну там, двойной подбородок или невыразительные скулы. Чтобы скрыть недостатки и подчеркнуть достоинства. А у того парня подчеркивать нечего, то есть вообще никаких достоинств. И к тому же он гей.

Первое послание к Коринфянам, глава одиннадцатая, стих четырнадцатый:

«Не сама ли природа учит вас, что если муж растит волосы, то это бесчестье для него».

Я говорю: у нее нет доказательств, что он мужеложец.

– А какие тебе нужны доказательства?

Я говорю: спроси у него самого. Вы же еще увидитесь?

– Ну, – говорит она, – я сказала ему, что приду в мавзолей на следующей неделе, но я не знаю. Я просто так это сказала – просто чтобы отделаться. Он был такой жалкий, такой несчастный. Целый час ходил за мной по мавзолею.

Но ей все равно надо с ним встретиться, говорю я. Она обещала. Подумай хотя бы о Треворе, о своем мертвом брате. Как бы Тревор отнесся к тому, что она обманула его единственного верного друга?

Она спрашивает:

– Откуда ты знаешь, как его зовут?

Кого?

– Моего брата Тревора. Ты назвал его по имени.

Так она же сама мне сказала, говорю я. В самом начале. Тревор. Двадцать четыре года. Покончил с собой на прошлой неделе. Гомосексуалист. Вероятно. У него был тайный любовник, которому теперь отчаянно необходимо выплакаться у нее на плече.

– Ты все запомнил? А ты умеешь слушать, – говорит она. – Поразительно просто. А внешне ты как?

Внешне я страшный, смотреть противно. Настоящий урод. Прическа кошмарная. Прошлое мерзкое. В общем, я ей не понравлюсь.

Я спрашиваю про того друга ее брата Тревора, может быть, даже любовника, теперь овдовевшего, – она собирается с ним увидеться на той неделе, как обещала?

Она говорит:

– Я не знаю. Может быть. Я с ним увижусь, если ты кое-что для меня сделаешь прямо сейчас.

Просто имей в виду, говорю я ей. Сейчас у тебя есть шанс помочь человеку, скрасить его одиночество. У тебя есть замечательный шанс подарить любовь и поддержку кому-то, кто очень нуждается в этой любви.

– На хрен любовь, – говорит она, и теперь ее голос звучит так же глухо, как мой. – Скажи что-нибудь, чтобы я завелась.

Я не понимаю, что она имеет в виду.

– Ты все понимаешь, – говорит она.

Бытие, глава третья, стих двенадцатый:

«… жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел».