Танкист - Страница 52

СУ-100 круто развернулась и замерла. Самоходка влепила снаряд в бронированный бок пушечного вагона, который шёл в десяти метрах от боевой машины. Удара с такого расстояния не выдерживал даже «Тигр».

Из вагона полыхнуло, стрельба прекратилась.

— Анатолий, бей по вагонам!

Выстрелы громыхали один за другим. Даже доворачивать гусеницами самоходку не приходилось — вагоны бронепоезда сами медленно проплывали мимо, подставляясь под выстрелы. Вероятно, были попадания и от двух других наших самоходок, поскольку дымили почти все вагоны.

Павел включил рацию на передачу и вызвал комбата.

— Да, мы видим бронепоезд и видим огонь. Только он всё равно двигается, как заколдованный.

— Я в паровоз дважды стрелял, сам не пойму.

— Догони его, разбей первый вагон, бей по колёсам, сбей с пути!

— Понял! — Павел отключился.

— Иваныч, газу!

Самоходка рванулась вперёд, раскачиваясь на неровностях. Вот они почти поравнялись с зенитной платформой. Борта её были разодраны, зенитное орудие сорвано с тумбы — кто-то из самоходчиков угодил. А впереди платформы — бронедрезина, из выхлопной трубы которой шёл сизый дым и надсадно ревел двигатель. «Так вот почему поезд идёт!» — дошло до Павла.

— Осколочно-фугасный!

— Готово!

— Иваныч, разворот вправо на сорок пять и тормози!

Самоходка крутанулась на одной гусенице и встала. Павел тут же выстрелил.

Тонкая, противопульная броня не выдержала попадания снаряда и проломилась. Внутри дрезины полыхнул взрыв.

Поезд прошёл по инерции ещё с полсотни метров и остановился.

— Иваныч, разворачивайся!

Самоходка взревела, развернулась, и Павел выстрелил по бронепоезду ещё раз. По другую его сторону слышались хлёсткие выстрелы других самоходок.

Внезапно стрельба прекратилась, зашипела рация: комбат спрашивал, всё ли в порядке.

— В полном, командир!

— Прекращай стрельбу. Немцы с нашей стороны выкинули белый флаг, сдаются. Ты со своей стороны присмотри, чтобы не сбежали.

— Есть!

Павел приказал Василию взять автомат, сам тоже подхватил ППШ. Они открыли люки, высунулись из рубки.

В стенке вагона открылась дверь, и из неё выглянул немец.

— Цурюк! — крикнул Павел и угрожающе повёл стволом автомата.

Немец скрылся в чреве вагона.

— Командир, ты чего — немецкий знаешь?

— Да как и ты, — слукавил Павел. — «Хенде хох», «хальт», «цурюк». По-моему, эти слова все фронтовики уже знают.

— Это больше в пехоте, да в разведке. Я вот, например, не знаю.

— Плохо, в школе надо было учить язык врага.

— Зачем он мне?

Снова заработала рация.

— Сазонов, перебирайся на нашу сторону.

Самоходка переехала железнодорожные пути.

Перед бронепоездом выстроилась вся его команда — человек около ста. Павел полагал, что немцев должно быть больше.

СУ-100 подъехала к своим. Павел выбрался из рубки и подбежал к машине комбата.

— Товарищ капитан! Ваше приказание выполнено, бронепоезд подбит.

— Молодец, лихо поработал! И бронепоезд задержал. Вот что, бери свой экипаж и пройди по поезду — не спрятался ли кто? Заодно посмотришь, чего мы там натворили.

— Есть.

Иван Иванович остался в самоходке, а Павел с заряжающим и наводчиком забрались в бронированный вагон. Здесь как будто бы Мамай прошёлся: пулемёты были сорваны с креплений, коробки с лентами валялись на полу. И трупы, трупы… Везде было полно крови. Вот почему так мало пленных.

На стенке вагона Павел насчитал три пробоины, все — с правой по ходу поезда стороны. Стало быть, не его попадания, а его товарищей по оружию.

Через тамбур они перешли в пушечный вагон. На обеих стенках его зияли пробоины, следы пожара, валялись пустые огнетушители — немцы пытались сбить огонь, и им это удалось. Но и здесь было не меньше десятка погибших.

Павел осмотрел и пощупал бортовую броню. Точно, миллиметров двадцать пять, не больше. Стало быть, пробить стенку вагона можно было из их орудия даже издалека, километров с полутора. А он-то, наивный, думал, что у бронепоезда толщина брони, как у танка. Будь так, рельсовый путь не выдержал бы такой тяжести.

Павел с экипажем прошли остальные вагоны, и везде встречали примерно одинаковую картину разрушений. Второй пушечный вагон выглядел даже ещё хуже, он почти выгорел изнутри.

Павел со своими людьми выбрался из поезда и подошёл к комбату.

— Одни убитые.

— Ну да, осколки от внутренних стен отражаются, потому всех наповал. Возись теперь с пленными! — недовольно бросил он. — Переведи им: пусть строятся и идут за нами. Кто не может идти — пусть на моторные отсеки садится.

Павел подошёл к немцам. Все они были одеты в чёрную танковую форму.

— Кто старший?

— Заместитель начальника поезда обер-лейтенант Ферлах! — чётко доложил офицер.

Павел с интересом оглядел его форму. Это была уже знакомая ему форма танкиста — чёрная, с розовыми кантами на маленьких погонах.

— Сдать личное оружие! — распорядился Павел.

Унтер-офицер и офицеры сложили в кучу пистолеты.

— Раненые есть?

— Есть, господин лейтенант.

— Выйти из строя.

Немцы медлили. В строю стояли солдаты с бинтами на руках, ногах, головах. Но Павел видел в их глазах страх. Немцы боялись выходить, думая, что русские сразу их расстреляют.

— Раненым сесть на самоходки, остальные пойдут пешком. Ни один из вас не будет убит, ваша война закончилась, — успокоил их Павел.

Раненые вышли из строя на три шага.

— Идите к самоходкам. Остальным — направо, шагом марш! Ферлах, командуйте своими людьми. Только без попыток к бегству, сами понимаете, чем это чревато.

— Слушаюсь, господин танкист!

Ферлах громко отдал команду. Строй повернулся и замаршировал.

Павел подбежал к комбату.

— Ты что им сказал? — поинтересовался комбат.

— Раненым на самоходки, остальным — идти.

— Ну да, правильно. Тогда уж езжай впереди, а мы сзади, вроде как в охранении. Доведём до пехоты, сдадим под расписку.

— Слушаюсь.

Павел забрался в свою самоходку. Раненые немцы боязливо рассаживались по боевым машинам — на каждую влезли по десятку. Понятно, что многие из них пешком не дошли бы — Павел видел, как их вели под руки и подсаживали на броню их сослуживцы.

Самоходки стали медленно сопровождать колонну.

Идти немцам пришлось часа два, и всё это время самоходки ползли черепашьим шагом. Идти по раскисшей земле было тяжело — на сапогах немцев налипло по здоровенному кому грязи. Но самоходчики довели колонну пленных до пехотного полка, и комбат сдал их контрразведчикам под расписку. Уже в полку комбат, радостно потирая руки, сказал:

— Ну Сазонов, коли дырку в гимнастёрке!

— Зачем?

— Для ордена. Представления на тебя и экипаж писать буду. Бронепоезд мы уничтожили? Уничтожили! Команду его в плен взяли? Взяли — аж девяносто шесть человек!

Через две недели Павел и в самом деле получил награду — орден Красной Звезды, а члены экипажа — медали «За отвагу».

Обмывали награды всем экипажем.

Подвыпив, Анатолий потёр медаль рукавом комбинезона.

— Будет с чем с войны вернуться, пусть завидуют. Жалко, Игорь не дожил.

Помянули, не чокаясь, Игоря — светлая ему память.

А война шла своим чередом. Полк почти каждый день участвовал в боях. Фронт медленно, иногда по два-три километра, а иногда и по тридцать перемещался вперёд, всё ближе и ближе к сердцу Германии, к Берлину.

Гитлер бросил на Восточный фронт все резервы, перебросил с Западного фронта боеспособные части, призвал в фольксштурм почти всех мужчин — от подростков до стариков.

На территории Германии наши танкисты и самоходчики столкнулись с массовым применением немцами фаустпатронов. В немецкой армии это оружие было уже два года, но первоначальный вариант пехоту не устраивал. Панцерфауст имел дальность стрельбы всего тридцать метров, и в условиях полевых действий был далёк от эффективного использования. Ну какой танкист в здравом уме в голом поле подпустит к себе фаустника на расстояние пистолетного выстрела? При штурме же окопов и траншей впереди танков шла пехота, автоматным огнём или штыком «вычищающая» немецкие траншеи.