Танцоры на Краю Времени: Хроники Карнелиана [ Чуждое тепло. Пустые земли. Конец всех времен] - Страница 116

Доктор Волоспион, пугало в черных лохмотьях с черным телом и красными глазами, сделал марсианский саркофаг в тысячу футов высотой с репродукцией на его крыше безумцев Чезара, где четыре тысячи юношей и девушек умирали от истощения, а семь тысяч мужчин и женщин засекли друг друга кнутами до смерти. Доктор Волоспион счел свой дом «тихим», и наполнил его лунатиками-манекенами, пытающимися укусить его или подстроить ему жестокую ловушку. Его забавляла подобная обстановка.

Собор Епископа Тауэра в виде луча лазера, двойной шпиль которого исчезал в небе, казался непритязательным и скромным, но музыка лучей трогала до глубины души, вызывая эйфорию. Даже Вертер де Гете, потрясенный репродукцией Волоспиона, но осудивший ее, поздравил Епископа Тауэра с его творением, а Сладкое Мускатное Око просто позаимствовала идею для голубого кварцевого Старого Нового Старого Старого Нового Нового Нового Старого Нового Старого Нового Нового Нового Нового Старого Нового Нового Версаля, который процветал в ее любимом периоде (седьмом Интегральном Поклонении) на Сорке, планете из Созвездия Кентавра или Беты, давно исчезнувшей, вся структура которой состояла из примитивных музыкальных форм пятнадцатого столетия.

О’Кэла Инкардинал стал обычным козлом и пасся там, где осталась пустыня, не переставая блеять, что он очень любит выразительное чтение. Однако его козлиные замашки не вошли в моду. Единственными поклонниками его козьего таланта были Ли Пао (который поспешил вернуться из родного 2648 года) и Гэф Лошадь в Слезах, забавлявшийся испуганным блеянием новоиспеченного козла, когда он летал над бедной скотиной в своем воздушном самбуке и кидался фруктами.

Путешественник во времени был расстроен затянувшимся ремонтом машины. Он зашел в тупик и очень нуждался в поддержке и помощи, прежде чем он сможет рискнуть временным прыжком через измерения.

Лорду Джеггеду было не до него из-за собственных экспериментов, а Браннарт Морфейл ушел в себя с тех пор, как выслушал массу упреков в первые дни возрождения. Он общался лишь с теми, кто был подвержен его одноименному эффекту.

Ли Пао, кстати, стал заядлым Морфейлистом. Появился какой-то Рат Осаприкс, но вскоре выяснилось, что он беглый каторжник из тридцать восьмого столетия. Миледи Шарлотина застала его в тот самый момент, когда он пытался украсть машину времени. Не церемонясь, она с помощью Кольца отправила его побарахтаться в верхних слоях атмосферы. Миледи Шарлотина, лишившись Браннарта Морфейла, принялась уговаривать путешественника во времени стать ее персональным ученым. Но он, обдумав все хорошенько, отказался от услуг навязчивой покровительницы, находя ее условия слишком стеснительными. Однажды Миледи Шарлотина, вернувшись из старого города, принесла новость, что Гарольд Ундервуд, инспектор Спрингер, сержант Шервуд, двенадцать констеблей и все Латы живы и здоровы, а космический корабль спасителей с Пупли исчез. Это заставило герцога Квинского открыть карты несколько раньше, чем он планировал. Он вновь завел питомник, и пуплианцы теперь там, хотя и не догадываются об этом. Он позволил им построить собственное окружение — закрытый резервуар, в котором они планировали избежать Конца Света. Они пребывали в полной уверенности, что остались единственными уцелевшими существами во всей вселенной. Все посетители питомника Герцога наблюдали, как они суетятся в огромной сфере, совершенно не сознавая, что они видны как на ладони. Они были погружены в загадочную деятельность. Даже Амелия Ундервуд захотела посмотреть на них и согласилась с Герцогом, что пуплианцы, наконец, нашли свое счастье.

Этот визит к Герцогу, был их первым появлением в свете с тех пор, как они уединились в своем уютном домике. Амелия была удивлена скорыми переменами, лишь небольшие участки остались неизменными и, на всем лежала печать особого очарования. В воздухе она уловила сладкую свежесть весеннего утра.

По пути домой они увидели Лорда Джеггеда Канари в его огромном летающем Лебеде. За его спиной виднелась чья-то фигура. Джерек приблизился на своем локомотиве и окликнул их, без труда узнав спутника Джеггеда.

— Моя дорогая Няня! Какое счастье встретить вас снова. Как дети?

Няня была в здравом уме и памяти. Она покачала старой стальной головой и тяжело вздохнула.

— Боюсь, они исчезли. Назад, к ранней точке во времени, где я все еще управляю петлей времени, где они все играют, как, без сомнения, будут играть всегда.

— Вы отправили их назад?

— Да. Я решила, что этот мир слишком опасен для моих маленьких подопечных, юный Джерек. Что ж я должна сказать, что ты выглядишь хорошо. Вполне взрослый мужчина сейчас, а? А это должно быть, Амелия, на которой ты хочешь жениться. О, я горжусь тобой, ты очень хороший мальчик, Джерри, — казалось, что она все еще пребывает в смутной уверенности, что Джерек был одним из ее воспитанников. — Я думаю, что отец тоже гордится тобой! — она повернула голову на девяносто градусов, чтобы нежно поглядеть на Лорда Джеггеда, который скривил губы в смущенной улыбке.

— О! очень рад, — сказал он. — Доброе утро, Амелия. Джерек.

— Доброе утро, сэр Макиавелли, — Амелия порадовалась его смущению. — Как продвигается ваш план?

Лорд Джеггет расслабился, засмеявшись.

— Очень хорошо, я думаю. Няня и я сделали пару модификаций, чтобы получить петлю. А вы? Как вы живете?

— Все хорошо, — ответила она ему.

— Все еще… обручены?

— Не женаты, лорд Джеггед, если вы спрашиваете об этом.

— Мистер Ундервуд все еще в городе?

— Так говорит миледи Шарлотина.

— Ага.

Амелия с подозрением посмотрела на Лорда Джеггеда.

Но на его лице ничего нельзя было прочитать.

— Мы должны лететь дальше, — лебедь начал отплывать от локомотива. — Время не ждет людей, ты знаешь. Во всяком случае, пока. Прощайте!

Они помахали ему, а лебедь поплыл дальше.

— Он дьявольски хитер, — сказала Амелия, но без злости — Как могут быть отец и сын такими разными?

— Ты так думаешь? — локомотив запыхтел по направлению к дому. — Хотя я подражал ему так долго, насколько я помню. Он всегда был моим идеалом.

Она задумалась.

— Можно искать признаки упадка в сыне, если видишь их в отце, хотя не справедливее ли смотреть на сына, как на отца, не попранного миром?

Он моргнул, но не стал просить объяснений. Амелия с печальной задумчивостью созерцала разноцветье бескрайних пейзажей.

— И все же, я завидую ему, — сказала она.

— Завидуешь Джеггеду? Его разуму?

— Его работе. Он единственный, на ком лежит задача спасения планеты, кто делает полезное дело.

— Мы снова сделали планету красивой. Разве это не «полезное» дело, Амелия?

— Может быть, но это не то.

— Ты только начала творить. Дождемся завтра. Быть может, мы изобретем что-нибудь вместе, чтобы восхитить наших друзей.

Она попыталась стать веселой.

— Полагаю, что ты прав. Это вопрос позиции, как говорил твой отец.

— Точно, — он обнял ее.

Они поцеловались, но ему показалось, что ее поцелуй не был таким сердечным, как раньше.

На следующее утро будто странная лихорадка поразила Амелию Ундервуд. Ее появление в столовой было впечатляющим. Она была одета в малиновый шелк, украшенный золотом и серебром — напоминающим восточные наряды. На ее ногах были загнутые вверх башмачки, украшенные страусиными и попугаичьими перьями. Она проделала колоссальную работу со своим лицом: под выщипанными бровями голубели веки с удлиненными ресницами, щеки были охвачены пожаром румян, губы небывалой красоты и полноты растянулись в широкой и доброй улыбке; в поцелуе было столько тепла, в объятиях — чувственности. Когда она заняла свое место за столом, от нее разило духами.

— Доброе утро, мой дражайший Джерек!

Он проглотил маленький кусочек сэндвича, но тот, казалось, застрял у него в горле. Негромким голосом он сказал:

— Доброе утро, Амелия. Ты хорошо спала?

— О, да! Я проснулась новой женщиной. Совершенно новой. Ха! Ха!