Собрание сочинений в 4-х томах. Том 4 - Страница 14
Лулу был прикреплен к дощечке и помещен на выступе камина. Просыпаясь, Фелисите каждое утро видела его при свете зари и уже совершенно спокойно, без грусти, вспоминала минувшее, вспоминала во всех подробностях самые незначительные происшествия.
Ни с кем не общаясь, она жила в каком-то оцепенении, точно сомнамбула. Оживлялась она только во время процессий, которые устраивались ради праздника Тела Христова. Она шла к соседям собирать свечи и коврики для украшения престола, воздвигавшегося на улице.
В церкви она не отрываясь смотрела на Святого Духа и заметила, что он немножко похож на попугая. Сходство это показалось ей разительным на эпинальском образке2 Крещения. Это был живой портрет Лулу с его пурпурными крылышками и изумрудным тельцем.
Купив образок, она повесила его там, где прежде был граф д’Артуа, - так ей были видны и образок и Лулу. Теперь она их уже не разделяла: попугай благодаря сходству со Святым Духом стал для нее священным, а Святой Дух - живее и понятнее. Бог-отец не мог сделать своим посланцем голубя - ведь голуби не умеют говорить, - вернее всего, он избрал предка Лулу. И Фелисите молилась, глядя на образок, но время от времени посматривала на Лулу.
Она было хотела постричься. Г-жа Обен отсоветовала ей.
Наконец произошло важное событие: Поль женился.
Где он только не служил: и клерком у нотариуса, и по торговой части, и в таможне, и податным инспектором, потом начал хлопотать о месте в лесном ведомстве, как вдруг, в тридцать шесть лет по наитию свыше, нашел свое призвание: косвенные налоги, и тут он обнаружил незаурядные способности, так что контролер выдал за него дочь и обещал оказать протекцию.
Поль остепенился и привез жену к матери.
Молодая жена издевалась над обычаями Пон-л’Эвека, строила из себя принцессу, обижала Фелисите. Когда она уехала, г-жа Обен вздохнула легко.
На следующей неделе пришло известие о смерти г-на Буре: он умер в гостинице, в Нижней Бретани. Слухи о самоубийстве подтвердились; возникли сомнения в его честности. Г-жа Обен поверила свои счета и вскоре обнаружила ряд злоупотреблений: растрату арендных платежей, тайную продажу леса, поддельные расписки и т. д. Этого мало, у Буре оказался незаконнорожденный ребенок; Буре «находился в связи с некой особой из Дозюле».
Г-жа Обен не вынесла этих подлостей. В марте 1853 года у нее начала болеть грудь, язык словно покрылся копотью, пиявки не помогали от удушья, и на девятый вечер она скончалась семидесяти двух лет от роду.
В гробу она казалась моложе благодаря темным волосам, обрамлявшим ее мертвенно-бледное, изрытое оспой лицо. В обращении с людьми она была отталкивающе высокомерна, и пожалели о ней лишь немногочисленные друзья.
Фелисите оплакивала ее так, как хозяев не оплакивают. У нее не вмещалась в голове мысль, что барыня умерла раньше нее, - это казалось ей противоестественным, недопустимым, чудовищным.
Через десять дней (столько надо было ехать от Безансона) явились наследники. Сноха перерыла ящики, часть мебели взяла себе, остальное продала; потом они уехали.
Кресло барыни, ее столик, ее грелка, восемь стульев - все исчезло! Места, где висели гравюры, вырисовывались на переборках желтыми четырехугольниками. Наследники увезли с собой две кроватки, а в степном шкафу из вещей Виргинии не осталось ничего! Фелисите обошла дом, не помня себя от горя.
На другой день на двери появилось объявление; аптекарь прокричал Фелисите в ухо, что дом продается.
Фелисите пошатнулась и села.
Особенно тяжело ей было расставаться с комнатой, такой удобной для бедного Лулу! Не отводя от него тоскующих глаз, она взывала к Святому Духу; она стала молиться, как язычница, стоя на коленях перед попугаем. Порой солнце, проникавшее в окошко, било прямо в его стеклянный глаз, в нем вспыхивал яркий, блестящий луч, и это приводило Фелисите в восторг.
По завещанию хозяйки Фелисите получала пенсию - триста восемьдесят франков в год. Огород снабжал ее овощами. Одежды ей должно было хватить до конца ее дней; освещение ей ничего не стоило - едва начинало смеркаться, она ложилась спать.
Фелисите почти не выходила из дому, чтобы не видеть магазин торговца случайными вещами, где было выставлено кое-что из старой мебели. После падения она стала приволакивать ногу, силы ей изменяли, и тетушка Симон, состарившаяся в своей лавке, каждое утро приходила наколоть ей дров и накачать воды.
Фелисите плохо видела. Ставни у нее не отворялись. Прошло много лет. И никто так и не снял и не купил дом.
Боясь, как бы ее не выгнали, Фелисите не заговаривала о ремонте. Крыша прохудилась; зимой изголовье Фелисите не просыхало. После Пасхи у нее началось кровохарканье.
Тетушка Симон позвала доктора. Фелисите хотелось знать, что с ней. Но она была так глуха, что разобрала только два слова: «Воспаление легких». Эти слова были ей знакомы, и она кротко заметила:
- А-а, как у барыни!
Она не видела ничего противоестественного в том, что ей предстоит последовать за хозяйкой.
Близился день, когда воздвигались престолы.
Один неизменно воздвигался у подножия холма, другой - перед почтой, третий - в средней части улицы. Из-за этого престола начались было раздоры, но в конце концов прихожанки избрали двор г-жи Обен.
Удушье и лихорадка все сильнее мучили Фелисите. Она горевала, что не может принять участие в украшении престола. Если б она могла хоть что-нибудь возложить на него. И тут она подумала о попугае. Соседки воспротивились, - они находили, что это неприлично. Но священник согласился и этим осчастливил Фелисите; она обратилась к нему с просьбой после ее смерти взять Лулу - единственное ее сокровище.
Со вторника до субботы, кануна праздника Тела Христова, Фелисите кашляла почти не переставая. В субботу вечером лицо у нее сморщилось, губы слиплись, началась рвота, а на рассвете она почувствовала себя так плохо, что послала за священником.
При соборовании присутствовали три сердобольные женщины. Потом Фелисите сказала, что ей нужно поговорить с Фабю.
Фабю нарядился для праздника; в этой мрачной обстановке ему было не по себе.
- Простите меня, - делая усилие, чтобы протянуть ему руку, сказала Фелисите, - я думала, что это вы его убили!
Что за чушь! Такого человека, как он, подозревать в убийстве! Фабю был до того возмущен, что чуть было не устроил скандала.
- Вы же видите, что она выжила из ума!
Фелисите начала заговариваться. Сердобольные женщины ушли. Симон завтракала.
Немного погодя она поднесла Лулу к Фелисите:
- Ну, проститесь с ним!
Хотя это был не труп, но черви пожирали его: одно крыло у Лулу было сломано, из живота вылезала пакля. Но теперь Фелисите ничего этого уже не видела; она поцеловала Лулу в лоб и прижала к щеке. Симон взяла его, чтобы возложить на престол.
V
От лугов пахло летом; жужжали мухи; на солнце сверкала река; черепица накалилась. Тетушка Симон опять пришла к Фелисите и задремала.
Ее разбудил колокольный звон - вечерня отошла. Фелисите перестала бредить. Она думала о процессии и так и видела ее, как будто сама принимала в ней участие.
По тротуарам шли школьники, певчие и пожарные, а посреди улицы, впереди всех, шествовали привратник с алебардой, пономарь с большим крестом, учитель, надзиравший за мальчиками, и монахиня, волновавшаяся за своих девочек; три самые маленькие девочки, кудрявые, как ангелочки, подбрасывали лепестки роз; регент дирижировал, размахивая руками, двое служек с кадилами на каждом шагу оборачивались к чаше со святыми дарами; чашу нес облаченный в красивую ризу священник под балдахином пунцового бархата, который несли четыре члена церковного совета. За ними, между белыми домами, текла волна народа. Наконец процессия приблизилась к подножию холма.
На висках у Фелисите выступил холодный пот. Симон, вытерев Фелисите полотенцем, подумала, что когда-нибудь настанет и ее черед.
Шум толпы нарастал, достиг наивысшей силы, потом удалился.