Соблазнение Джен Эйр - Страница 40

Мистер Рочестер дал мне увольнительную всего на одну неделю. Но вышло так, что в Гейтсхеде я провела месяц. Я хотела уехать сразу после похорон тети Рид, которая на смертном одре призналась мне, что скрывала от меня наличие дальних родственников с их богатством, хотя подробности и точные размеры наследства остались для меня загадкой. Однако некий состоятельный родственник обратился к самой миссис Рид для того, чтобы узнать мое местонахождение, и именно это событие заставило ее в последнюю минуту изменить линию поведения по отношению ко мне.

Ее признание поразило меня как гром среди ясного неба. Хотя тот факт, что моя жизнь могла сложиться иначе, если бы я была ближе к этой ветви нашего семейства, теперь не казался таким уж существенным. Потому что, если бы тетя не выставила меня из дома, я не попала бы в Ловуд и не нашла бы работу в Тернфилде. Не попади я в Тернфилд-Холл, я бы не встретилась с мистером Рочестером, а ведь именно мысли о нем скрашивали те однообразные, серые и безотрадные дни.

Обе мои двоюродные сестры, Джорджиана и Элиза, были недалекими и эгоистичными натурами. Их общество казалось мне неприятным, а стенания вызывали отвращение. Они делали вид, будто знают, как леди подобает вести себя в хорошем обществе, однако, по сравнению с теми леди, которых я видела в Тернфилд-Холле, кузины казались просто жалкими в своих размышлениях и поступках.

Однако обе они, каждая по-своему, умоляли меня о помощи и просили не покидать дом в час семейного горя, и потому мне пришлось повременить с собственными планами до тех пор, пока Джорджиана не отправилась в Лондон, а Элиза — на континент, где намеревалась поселиться в женском монастыре в Лилле. Она давно мечтала о тихой жизни без бурь, которая, по ее мнению, ждала ее там. Страх Элизы перед всем чувственным и плотским вырос благодаря строгости ее матери, но, несмотря на это, она была гораздо дальше от образа дамы благородного происхождения, нежели ей казалось. Я не удивилась ее решению и не пыталась отговорить ее. «Что ж, — подумала я, — там тебе и место».

Поскольку мне больше не представится случая снова поговорить о ней и ее сестре, я упомяну сейчас, что Джорджиана удачно вышла замуж за богатого, но потрепанного жизнью джентльмена, а Элиза действительно постриглась в монахини и сейчас является настоятельницей монастыря, которому пожертвовала все свое состояние.

Я же была только рада поскорее покончить со всем этим. Как я ни пыталась скорбеть о тетушке, подобные чувства никак не рождались во мне. В жизни она была холодной, жестокой женщиной и вряд ли смягчилась по отношению ко мне даже перед смертью, хотя и вызвала к себе. Я была безмерно рада, когда Роберт Ливен посадил меня в двуколку и повез на станцию, где путешественников ожидали дилижансы.

Что чувствуют люди, когда возвращаются домой после долгого или короткого отсутствия, я не знала, потому что со мной такого не бывало. Я помнила из детства, каково это возвращаться в Гейтсхед после долгой прогулки, зная, что тебя будут бранить за озябший и угрюмый вид. Еще я знала, каково это возвращаться из церкви в Ловуд, мечтая погреться у огня и наесться досыта, и не получить ни того, ни другого. Ни одно из этих возвращений не было ни приятным, ни желанным. До сих пор не существовало такого магнита, который притягивал бы меня к чему-либо все сильнее и сильнее по мере моего приближения. Каким же будет мое возвращение в Тернфилд, мне только предстояло узнать.

Путешествие было скучным, очень скучным. Пятьдесят миль пути в первый день, ночь на постоялом дворе и следующие пятьдесят миль. Первые двенадцать часов я думала о миссис Рид в ее последние минуты. Мне представлялось ее бесформенное бесцветное лицо, слышался ее странно изменившийся голос. Я стала вспоминать день похорон, гроб, катафалк, черную процессию арендаторов и слуг, на редкость немногочисленную группу родственников, мрачные глубины склепа, безмолвную церковь, заупокойную службу.

Потом я подумала об Элизе и Джорджиане, представила себе одну из них на балу, а вторую в монастырской келье и стала размышлять об особенностях их личностей и характеров. Но продолжающееся путешествие постепенно развеяло эти мысли, и к вечеру они перетекли в иное русло. Когда я лежала в кровати, моему внутреннему взору удивительно живо представились Тернфилд и мистер Рочестер.

Я возвращалась в Тернфилд, но надолго ли? Не надолго, в этом я не сомневалась. Миссис Фэрфакс писала мне, что за время моего отсутствия компания рассеялась и мистер Рочестер три недели назад отбыл в Лондон. Ожидалось, что он должен вернуться недели через две после отъезда.

Миссис Фэрфакс предполагала, что хозяин уехал готовиться к свадьбе, так как он упоминал о покупке новой кареты. Она писала, что его предстоящая женитьба на мисс Ингрэм все еще кажется ей чем-то невероятным, но услышанное от других и замеченное ею самой убеждает ее в том, что это событие в скором времени состоится.

Я же не могла поверить, что это произойдет. Я была уверена, что между мною и мистером Рочестером еще не все кончено, особенно после того, что произошло в утро моего отъезда. Каждый раз, когда я вспоминала его тайное прикосновение, каждая мышца, каждая жила моего тела изнывала от желания. И каждый раз, когда я вспоминала наш прощальный поцелуй, мое сердце сжигала боль еще более сильная.

Но, сказать по правде, я не знала, как будут развиваться наши отношения. За прошедший месяц я перебрала в уме все возможные тропки, способные вывести меня из трясины неведения, но в конце концов запуталась, как паук в собственной паутине.

На самой безрадостной из этих тропинок мне представлялось, как мисс Ингрэм закрывает передо мною ворота Тернфилда и указывает на дорогу. Я видела и мистера Рочестера — он подходил к ней сзади, целовал в шею, обнажал ее груди. А затем мне чудилось, что ее платье падает на землю, он ставит ее лицом к воротам, раздвигает ее ягодицы и прижимается к ней… Ее пальцы цепляются за металлические прутья…

Я просыпалась в испарине.

Не давало мне покоя и другое: мистер Мейсон и странная ночь, которую я провела, вытирая кровь с его ран. Почему он, получив такие страшные увечья в доме мистера Рочестера, ни словом не упрекнул его? Почему мистер Рочестер снова никак не наказал свою опасную служанку? Я вспомнила порванные брюки и рубашку мистера Мейсона, вспомнила кровавые отметины на его груди.

Мистер Рочестер своим поведением как бы давал понять, что Мейсон сам виноват в случившемся. У того же подобная версия возражений, похоже, не вызвала, и к своим ранам он отнесся так, словно заслужил их. Да и Тернфилд он покидал как будто неохотно. Для меня оставались загадкой разговор двух мужчин и странное волнение относительно старого друга, которое мистер Рочестер выказывал до, во время и после той ночи.

Отведенная мне роль свидетеля озадачивала меня еще больше. После игры в шарады я поняла, что мистер Рочестер и его гости вели двойную жизнь. Одну — непредназначенную для чужих глаз и лишь случайно открывшуюся мне, ту, в которой они, пренебрегая всеми принятыми в обществе нормами нравственности и благопристойности, предавались пороку, и еще одну, показную — для слуг.

Хозяин явно полагал, что мне неведомо об этих тайных забавах, из-за чего, вероятно, и доверил мне уход за раненым гостем. Впрочем, когда мистер Рочестер иносказательно затрагивал в разговоре тайную сторону своей жизни, я чувствовала некую сопричастность. Однако глубинная сущность происходящего продолжала ускользать от меня, и мое неведение с каждым днем тяготило меня все больше и больше.

Точный день своего возвращения миссис Фэрфакс я не сообщила, потому что не хотела, чтобы меня встречали в Милкоте, предпочитая спокойно в одиночестве прогуляться оттуда до Тернфилда. Поручив свой чемодан конюху, примерно в шесть часов июньского вечера я покинула постоялый двор и вышла на старую дорогу, ведущую в Тернфилд. Она шла через поля, и ею мало кто пользовался.