Шпага Софийского дома - Страница 7
– Рано радуешься, козел, – на лету заломав Тимохе руку, улыбнулся в ответ Олег Иваныч. – Я ведь все-таки за команду ГУВД когда-то выступал. И не только по фехтованию, но и по самбо.
С громкими воплями Тимоха схватился за руку и волчком завертелся на земле.
– Вроде все, – взглянув на так и не пришедшего в себя Митрю, задумчиво произнес Олег Иваныч и обернулся к костру в поисках мальчишки: – Эй, парень, ты где?
– А ну, стой!
Резко развернувшись на месте, Олег увидел прямо перед собой того цыганистого, одноглазого… Одноглазый целился в него… из арбалета!
– Ну ни фига ж себе, бомж позорный! – удивился Олег Иваныч. – Вот сукин кот… А ведь сейчас выстрелит, сволочь.
«Сволочь» выстрелить не успела…
Внезапно ойкнув, одноглазый схватился за шею и с хрипом рухнул прямо в костер. В шее его торчала рукоятка ножа…
– Хороший ножик был у Тимохи, – неслышно вышедший из-за сосны мальчишка с силой вытащил нож из шеи убитого. – Теперь и мне послужит. Здорово ты их, боярин! – посмотрев на состояние Тимохи и Митри, уважительно произнес пацан. – Однако, время… Сейчас подчистим тут все.
Поигрывая ножом, пацан подошел к лежащему Митре.
Ну, дела-а-а, блин! Целые делища!
Олег Иваныч не верил своим глазам.
Даже был несколько шокирован!
Даже весь чих пропал!
Даже…
Этот тщедушный белобрысый подросток только что, на его глазах, убил человека – пусть бандита, но все же – и теперь явно собирался перерезать горло еще одному, а то и двоим… Ну и дела.
– Стой, стой, парень!
Бросившись к пацану, Олег схватил его в охапку и отшвырнул прочь от Митри. Быстро вскочивший на ноги пацан удивленно зыркнул на него синими, враз ставшими злобными глазами.
– Ты что же это, кормилец? – сжав губы, прошептал он и, сжав в руке нож, бросился на Олега.
– Псих! – отбирая от мальчишки нож, убежденно произнес Олег Иваныч. – Да и все они тут – психи. А ведь и правда психи!
– Ну, ты… Не очень-то кулаками махай, а то враз руки пообрываю, чистильщик хренов! – усадив мальчишку на землю, Олег Иваныч сильно хлестнул его по щекам. Может, хоть так в чувство придет, а то налетает, словно раненый коршун.
Ну вот, вроде успокоился.
– Мир? – Олег Иваныч протянул мальчишке руку и улыбнулся.
Тот исподлобья взглянул на него, недоверчиво хмыкнул… и тоже растянул губы в улыбке:
– Мир, кормилец!
– Брянский волк тебе кормилец, – сплюнул Олег Иваныч. – Насмотрятся на ночь всяких «Иванов Васильевичей», потом ходят, выпендриваются.
Где-то внизу по реке послышались крики. Пацан вздрогнул и прислушался.
– Уходить надо, боярин!
– Ох, сказал бы я тебе… – обидевшись на «боярина», покачал головой Олег. – Сейчас сюда люди придут. Очень может быть, участковый. А у нас, между прочим, труп… даже два, ежели считать и того, что со стрелой. Я, конечно, скажу…
– Какие ж это люди, боярин? – перебив, грустно усмехнулся пацан. – Шильники это! Воры! Шпыни ушкуйные!
– Шильники какие-то… А может, лесорубы? Те самые, твари лесовозные? Тогда совсем плохо, тогда рвать надо, иначе дорого мне обойдутся эти трупешники. Свидетель-то совсем никакой – псих, одно слово. Хм… Шильники… – бормотал про себя Олег Иваныч. – И что за слово такое? Санитары, что ли? Ну, они-то как раз тебе и нужны, судя по всему. Ну, блин, попал! Ни Рощина, ни мотоцикла, сам чуть не убился. Сижу теперь тут, в компании трупов, раненых и сумасшедшего психа!
– Уходим, боярин, ну же!
Мальчишка схватил Олега за руку и потащил в лес. Махнув рукой, старший дознаватель последовал за ним, здраво рассудив, что лучше уж лес с психом, чем поляна с трупами.
Олег Иваныч проснулся от ощущения резко навалившегося тепла. Открыв глаза, вздрогнул и никак не мог врубиться спросонья, что он вообще здесь делает – на траве, в зарослях орешника и рябины. Господи! Да ведь…
– Здрав буди, боярин! – выбрался из кустов вчерашний пацан-псих. Светлоголовый, синеглазый, в странной длинной рубахе навыпуск, какого-то непонятного синевато-малинового цвета. На ногах парня красовались… не поймешь – что. Что-то похожее на лапти, только кожаные, с многочисленными ремешками. За пояс из узорчатой ткани с металлическими бляшками был небрежно засунут длинный нож с костяной рукоятью. Тот самый, которым…
– Что главой качаешь, кормилец? – усмехнулся пацан.
Олег Иваныч поморщился – опять эти дурацкие слова: боярин, кормилец… Да и на «ты». Нет, конечно, подростки все непосредственны, но не до такой же степени, чтобы тыкать абсолютно незнакомому взрослому.
– Зови меня просто Олег Иваныч, – вздохнув, посоветовал Олег и, в свою очередь, поинтересовался именем неожиданного знакомца.
Тот представился тоже как-то странно: «Вольный слуга софейский Григорий, Федосеев сын, Сафонов». Вот так-то. Не просто Гриша Сафонов, а Федосеев сын. Да еще какой-то «слуга софейский»! Нет, ну точно – псих! Интересно, а чего такого от него хотели вызнать?
– И сам не знаю, бо… Олег, свет Иваныч, – пожал плечами Гришаня (так он разрешил себя называть), – догадываюсь только…
Историю, в двух словах изложенную «софейским слугой» Гришаней, Олег Иваныч что-то не очень и понял. Какой-то «Онисифор-инок да Пимен, софейский ключник»… опять – софейский! Вот с этим Онисифором и прибыл сюда Гришаня, аж из Новгорода, зачем – то Онисифор знал да Пимен.
– Он ведь мне ничего и не говорил, Онисифор-инок, – потянулся Гришаня, – так ведь и я не в сенях найденный, смекнул, что к чему. Злато-серебро Пимен-ключник с Онисифором, взалкав, ищут! А еще иноки… То злато, что вез с Заволочья софейский ушкуйник Олекса. Вез, да не довез, напали лихие люди, шильники, всех поубивали, а злата-серебра не нашли – схоронил его где-то Олекса, как чувствовал. Онуфрий Ноздря из всех ушкуйников один упасся, возъявился в Новгороде, пришел в храм Святой Софии, ко владыке Ионе. Однако до Ионы так и не дошел – Пимен перехватил, ключник. Отправил Онуфрия восвояси, ко владыке бросился, рек: надобно, мол, побыстрее обонежские списки составить – сколько кто чего должен Софейскому Дому, в общем, послал Онисифора, со людьми софейскими, из коих всех Онисифор со списками в обрат отправил, одного меня с собой взял, потому как места мне тутошние знакомы, а на Спасском погосте Шугозерском – дядька мой живет – своеземец Мефодий…
Гришаня замолк вдруг, напряженно вслушиваясь в утреннюю тишину леса. В кустах пели жаворонки и еще какие-то птицы, рядом, под самым Гришаниным носом деловито жужжал шмель.
– Когда отъезжали, слух по Новгороду прошел, будто Онуфрий Ноздря живота лишился, – отмахнувшись от шмеля, тихо промолвил отрок. – Утоп, грят, по пьяни в Волхове. А третьего дня эти появились, – Гришаня сплюнул, – Окаянные – Тимоха Рысь у них за главного, да еще Митря Упадыш Козлиная Борода, да Ондрюха Цыганский Рот. Тот, кого я ножиком… Зря ты не дал остальных прирезать, боярин, ой, зря! Намучаемся еще с ними.
Выслушав, Олег Иваныч с сожалением посмотрел на Гришу. Вот ведь как случается, вроде умный парень, а псих! Полный шизофреник. Хотя, может, в чем-то его рассказ и соответствовал истине, по крайней мере в том, что касалось «лихих людей шильников». С ними-то и сам Олег Иваныч столкнулся, не далее как вчерашним вечером. И весьма близко столкнулся…
Внимательно посмотрев на задумавшегося Олега, Гришаня вдруг упал на спину и принялся громко хохотать, приложив к животу руки.
– Обувка у тебя смешная, Олег Иваныч, – сквозь смех пояснил он. – Да и порты. А про рубаху уж и молчу!
Олег Иваныч пожал плечами. Ни в своих кроссовках, ни в джинсах, ни тем более в рубашке «от Армани» он почему-то ничего смешного не находил… в отличие от юного психа.
– «Дженова Джеанс»!
Прочитав надпись на лейбле, Гришаня перестал хохотать и важно сообщил, что надпись «латынская», а Дженова – «фряжской земли град». Он еще что-то порывался сообщить по поводу одежды нового знакомца, однако вдруг замолчал и затаился в кустах, увлекая за собой Олега. Ему, видите ли, показалось, будто ветка в лесу хрустнула.