Серебряная рука - Страница 60

Взяв меч так, чтобы не касаться его рукояти, Гоффанон стал внимательно рассматривать оружие. Стоявший рядом с ним Хайсак то и дело одобрительно кивал головой.

— Этот клинок так просто не затупится, — сказал Гоффанон, — Нет в этом мире меча лучше этого, разве что меч Ильбрика Мститель.

Джерри-а-Конель подошел к ним поближе и тоже склонялся над мечом.

— Не очень-то это похоже на сталь.

— Это — сплав, — гордо ответил Хайсак. — В него входят металл сидхи и железо.

— Я думала, что в этом мире уже не осталось металла сидхи, — сказала Медбх. — Только меч Ильбрика и топор Гоффанона.

— Хайсак сохранил обломки древнего меча, — сказал Гоффанон. — Когда мы встретились, он рассказал мне о том, что хранит его уже многие годы, сам не зная для чего. Он достался ему от рудокопов, что нашли его глубоко под землей. Это один из ста мечей, что ковались мною перед Девятью Битвами. Сохранилась только часть клинка. Мы уже никогда не узнаем того, почему он оказался зарытым в землю. Нам с Хайсаком удалось сделать сплав металлов сидхи и мабденов сплав этот соединяет в себе лучшие свойства обоих.

Хайсак Нагрей-Солнце нахмурился.

— Может быть, не только лучшие.

— Кто знает, — сказал Гоффанон. — Со временем мы это узнаем.

— Прекрасный меч, — сказал Джерри. — Можно я подержу его?

Гоффанон резко отступил назад и затряс головой.

— Только Корум, — сказал он. — Только Корум может касаться его.

— Ну что ж. — Корум хотел было взять меч, как тут Гоффанон предостерегающе поднял руку.

— Рано, — проговорил кузнец. — Сначала я должен спеть свою песнь.

— Песнь? — поразилась Медбх.

— Песнь меча. Петь ее положено именно сейчас. — Гоффанон поднял меч высоко над головой. На мгновение клинок ожил, но тут же застыл черным крестом на фоне луны. — У каждого меча должна быть своя песня. Сколько мечей — столько и песен. Если я спою ее, то вдохну в меч душу. Давать же ему имя должен Корум. Имя меча рождается вместе с ним, услышать же его может лишь тот, кто будет владеть им. Безымянный, неназванный меч не может исполнить своего предназначения.

— В чем оно состоит? — спросил Корум. Гоффанон улыбнулся.

— Не знаю. Это ведомо только мечу.

— Ты меня удивляешь, Сидхи. — Джерри-а-Конель поглаживал своего кота.

— Только не подумайте, что это предрассудок.

Порой мы можем заглядывать в иные миры, иные эпохи — и это время именно таково. Что будет, то будет. Изменить мы ничего не можем, но даже смутное ощущение грядущих судеб может оказаться полезным для нас. Я должен спеть свою песнь, и я спою ее. — Казалось, что Гоффанон пытается в чем-то оправдаться. Он обратил свой взор к луне. — Но помните — пока я пою, вы должны молчать.

— О чем же ты будешь петь? — спросила Медбх.

— Я еще не знаю. В нужное время слова придут ко мне сами. Гоффанон стал медленно подниматься на вершину кургана. Он держал меч обеими руками, так, чтобы абрис рукояти не сходил с лунного диска. Остальные отступили под деревья.

Достигнув вершины кургана, кузнец остановился.

Сладкие, дурманящие запахи ночных цветов, странные шорохи, потрескивание ветвей и попискивание лесных зверушек полнили собою ночь. Лес стоял непроницаемой черной стеной. Воздух словно застыл. Постепенно все звуки смолкли, слышалось лишь дыхание людей.

Какое-то время Гоффанон стоял неподвижно. Вздымалась только его широкая грудь. Глаза были закрыты. Затем он неспешно отметил рукоятью меча восемь сторон света.

И началась песнь. Вот что пел Гоффанон:

Сотню мечей отковал я Славным воителям Сидхи. Но из сражений кровавых Только один воротился.

Кого-то земля схоронила, Другие волной укрыты. Сто воинов вышли в битву, Но только один воротился.

Обломков меча заветных На новый клинок не хватит. И без железа мабденов Мечу не родиться внове.

В славном мече Гоффанона Мабденов и Сидхи сила. Силы же нет без изъяна Помни, Корум, об этом!

Гоффанон поднял меч еще выше, раскачиваясь, словно в трансе.

Ясная сила Солнца, Мудрость Луны туманной Сплелись в мече воедино, Участь его предрешая.

Страшен врагам он будет Нынешним и грядущим, Силой напитанный Солнца, Мудрой Луной взлелеян.

Казалось, что Гоффанон только касается острия меча, меч же держится в воздухе сам собою.

Корум вздрогнул, вспомнив, что он уже видел этот меч во сне.

Имя клинку дается, — То-то враги затрепещут! Лезвием этим впору Скалы гранитные рушить.

Гордый клинок Гоффанона, Время идти к вадагу. Пищу червям могильным Давать ты отныне будешь.

Срок наступил для сидхи, Срок пришел для вадагов, Страшной кровавой жатвы, Расплаты с врагом извечным.

Волна озноба пробежала по телу Гоффанона, он едва не выронил меч.

Кузнец громко застонал, но, похоже, кроме Корума его никто не слышал странное оцепенение охватило стоявших под деревьями.

Собравшись с силами, Гоффанон продолжил:

Лезвие славное, клинок безымянный! Стань же для Корума верным слугою. Черные ветры воют над Лимбом Черные ветры зовут мою душу.

С последними словами Гоффанон вскрикнул. Похоже, картина, открывшаяся ему, была поистине ужасна.

Этот ли меч видел Корум во сне? Может быть, то был другой, похожий клинок? Да, лучшего оружия для борьбы с Фой Мьёр нельзя было и придумать. Но был ли он предан Коруму? Не мог ли он подвести его?

Судьбы приговор исполнен — Выкован меч заветный, Рукою клинок не сломишь, Грядущего не отменишь.

Корум видел один только меч. Принц и сам не заметил, как оказался на вершине кургана. Ему казалось, что меч висит в воздухе сам собой. Лезвие светилось то златом, то серебром.

Корум протянул к рукояти, серебряную руку, но меч тут же отлетел в сторону. Корум протянул к нему живую руку, и тогда тот позволил взять себя.

Песнь Гоффанона продолжалась. Начиналась она торжественным гимном, теперь же больше походила на погребальное песнопение. Уж не звуки ли арфы вплетались в эту печальную мелодию?

Этот меч держать достоин Лишь вадаг, герой великий. В мире смертных он бессмертен. Смертен он в мирах бессмертных.

Меч прекрасный и чудесный, Не для войн одних рожден он, И не только плоть он ранит — Для иных то хуже смерти.

Позабудь о Гоффаноне. Верен будь во всем вадагу. Не увиливай от боя — Будь с врагами беспощаден!

Рука Корума сжалась на рукояти. Ему казалось, что этот меч был с ним всегда. Меч был прекрасно сбалансирован, рукоять пришлась прямо по руке. Принц стал рассматривать оружие при свете луны, поражаясь остроте и блеску его граней.

— Это мой меч, — сказал он вслух. Корум чувствовал, что он соединился с чем-то давным-давно утраченным и забытым. — Этой мой меч.

И познавшему тебя До конца храни ты верность!

То были последние слова песни. Кузнец открыл глаза. Мука и торжество застыли в них.

Гоффанон обратил свой взор к луне.

Корум посмотрел туда же. Вид луны потряс его — огромный серебряный диск заполнял собою едва ли не все небо. Ему казалось, что какая-то неведомая сила несет его к ней. Он увидел на ней лица, воюющие армии, пустоши, разрушенные города и выжженные поля. Он увидел себя, хотя лицо у него было совеем другим. Корум увидел меч, что во веем походил на его новый клинок, но в отличие от него, выл не белым, а черным. Принц видел Джерри-а-Конеля, видел Медбх, видел Ралину и не только ее — и он любил всех.

Медбх неожиданно испугала его. Корум увидел арфу Дагдага, что тут же превратилась в юношу со странно золотистым телом, цветом своим напоминавшим саму арфу. Корум увидел огромного серого жеребца, некогда принадлежавшего ему. Где и когда это было, он не помнил. Он увидел равнину, занесенную снегом, по которой скакал всадник в алой мантии, одетый в доспехи вадага; правая его глазница была прикрыта распитой повязкой, вместо левой руки у него был металлический протез. Всадник был поразительно похож на Корума, и все же это был не он — Корум сразу же понял это.

Принц задохнулся от ужаса и попытался отвернуться от всадника, что подъезжал к нему все ближе и ближе. На лице всадника застыла жестокая улыбка. Коруму вдруг подумалось, что тот хочет убить его и, воспользовавшись своим сходством с ним, занять его место.