Счастливая куртизанка - Страница 24

К счастливому для нас стечению обстоятельств присоединилась еще одна удача – в ту самую минуту, когда интересующий нас отряд поравнялся с моим окном, в шествии произошла какая-то заминка, и вся колонна остановилась. Это дало нам возможность как следует разглядеть его вблизи и окончательно удостовериться в том, что здесь не было ошибки: это был, вне всякого сомнения, он.

Эми, в силу ряда причин посчитав, что ей можно с меньшим риском, нежели мне, заняться расспросами, обратилась к своему приятелю, сказав, что ей хотелось бы разузнать поподробнее о некоем гвардейце, который привлек ее внимание; дело в том, объяснила она, что она увидела здесь одного англичанина гарцующим на коне, меж тем как жена его, посчитав, что его нет в живых, вышла замуж вновь и покинула Англию. Приятель Эми не знал, как ей в этом помочь. Зато какой-то человек, стоявший с ними рядом, вызвался разыскать ее англичанина, если только она сообщит имя, и в шутку прибавил, что этот джентльмен, верно, ее бывший любовник. Эми со смехом отклонила его предположение, но продолжала свои расспросы с настойчивостью, показавшей ее собеседнику, что ею движет отнюдь не праздное любопытство. Оставив шутливый тон, он спросил, в каком отряде она обнаружила своего знакомца. Она необдуманно назвала ему имя моего мужа, чего ей делать вовсе не следовало: затем показала пальцем на знамя удаляющегося отряда и сказала, в каком примерно ряду ехал наш молодчик, но только она не могла назвать имя капитана, в чьем подчинении он находился. Неутомимая Эми, однако, следуя советам господина, с которым разговорилась, разыскала нашего красавца. Оказалось, что он даже не удосужился переменить имя, так как не предполагал, чтобы его стали здесь разыскивать; словом, как я уже сказала, Эми его разыскала, смело направилась в расположение его роты, попросила его вызвать, на что он тотчас к ней вышел.

Думаю, что, увидев Эми, он был поражен не менее, чем я, когда впервые увидела его в Медоне. Он вздрогнул и побелел как полотно. По мнению Эми, если бы эта первая встреча произошла где-нибудь в укромном месте, где он мог ее убить, не опасаясь огласки, он не остановился бы перед подобным злодеянием.

Итак, как я уже сказала выше, он вздрогнул от изумления.

– Кто вы такая? – спросил он по-английски.

– Сударь, – отвечала она. – Неужели вы меня не узнаете?

– Разумеется, я вас знал, – говорит он. – Я знал вас, когда вы были живы. Но кто вы теперь: призрак или живой человек – этого я не ведаю.

– Успокойтесь, сударь, – сказала Эми. – Я та самая Эми, что работала у вас в услужении, и заговорила я с вами без всякого намерения причинить вам зло. Просто я вчера случайно увидела вас, когда вы ехали среди гвардейцев, и подумала, что вам, быть может, приятно было бы узнать кое-что о ваших лондонских знакомых.

– Ну что ж, Эми, – сказал он (к этому времени несколько оправившись от испуга), – как же они все поживают? Что? Неужели и госпожа ваша здесь?

И между ними произошел следующий разговор.

Эми: Моя госпожа, сударь! Увы! Неужели вы спрашиваете меня о ней? Бедняжка, вы оставили ее в весьма плачевном состоянии!

Он: Что верно, то верно, Эми. Но я ничего не мог сделать. Мое собственное положение было достаточно плачевным.

Эми: Верно, сударь. Иначе вы, конечно, не покинули бы ее таким образом. Ибо, не скрою, оставили вы их в самых отчаянных обстоятельствах.

Он: Как же они жили после моего отъезда?

Эми: Жили, сударь?! О, чрезвычайно худо, смею вас уверить. Да и могло ли быть иначе?

Он: Да, да,, вы правы. Но скажите мне, Эми, пожалуйста, что же случилось со всеми ними дальше? Ибо я любил их всей душой и бросил их лишь оттого, что не вынес мысли о нищете, которая на них надвигалась, а предотвратить ее было не в моих силах. Что мне было делать?

Эми: Я вас понимаю, сударь. Вот и госпожа ваша говорила, – я это слышала от нее не раз, – несчастный, верно, мыкается, не меньше моего, где бы он ни был.

Он: Как? Неужели она полагала, что я жив?

Эми: О да, сударь. Она всегда утверждала, что вы, должно быть, живы, потому что, если бы вы умерли, сударь, говорила она, то уж наверное бы она об этом услышала.

Он: Да, да, да. Положение мое было ужасно, иначе я бы ни за что не уехал.

Эми: Однако, сударь, вы поступили очень жестоко с бедной моей госпожой; уж как она изводилась – сперва от страха за вас, сударь, а потом – что от вас нет никаких вестей.

Он: Увы, Эми! Что я мог? Ведь уже к тому времени, как я уехал, дела наши пришли в полное расстройство, я бы лишь помог им умереть с голоду, если бы остался. К тому же, мне было невыносимо на все это смотреть.

Эми: Видите ли, сударь, я не могу судить о том, что было прежде; зато я была печальной свидетельницей всех злоключений моей бедной госпожи все то время, что я при ней оставалась. Сударь! У вас содрогнулось бы сердце если бы я вам поведала обо всех ее злоключениях!

(Здесь она рассказала всю мою историю вплоть до того дня, когда приход взял одного из моих малюток; эта часть ее рассказа, как она заметила, весьма его расстроила; когда же она рассказала о жестокости его родни, он покачал головой и отозвался об них с большой горечью.)

Он: Ну, хорошо, Эми. Что же с ней произошло дальше?

Эми: Я не могу вам об том поведать сударь, ибо госпожа моя не дозволила мне оставаться у нее долее. Она не могла оплачивать мои услуги, сказала она, ни кормить меня. Я сказала, что согласна служить ей без жалованья, но, как вы понимаете, сударь, без хлеба не проживешь. Так что мне пришлось, скрепя сердце, оставить бедную мою госпожу, Впоследствии я слышала, будто домовладелец отобрал у нее всю ее обстановку и утварь и, видимо, выгнал ее из дому; во всяком случае, месяц спустя, когда я проходила мимо вашего дома, он был заколочен; а еще через две недели там уже работали плотники и обойщики – видно, готовят его для новых жильцов, подумала я. Никто из соседей, однако, не мог сказать мне, что сделалось с моей бедной госпожой; единственное, что они знали, это что она была в такой нужде, что чуть ли не побиралась; и еще – что кое-кто из порядочных людей оказывал ей помощь, чтобы не дать ей умереть с голоду.

В заключение своего рассказа Эми сообщила, что больше о ее госпоже никто ничего не слышал, но что ее (то есть, меня) будто видели раза два в городе, бедно и чрезвычайно убого одетой; как полагали, она зараба тывает себе на хлеб иглой.

Все это негодница рассказала так искусно, с таким умением и ловкостью, плача и утирая слезы с такой натуральностью, что он все это принял так, как ей того требовалось; она даже заметила, что раза два у него самого в глазах блеснули слезы. Ее рассказ чрезвычайно его растрогал и опечалил, сказал он, прибавив, что он и сам тогда чуть не умер с горя; кабы не крайность, повторил он несколько раз, он не покинул бы семью, но он ничем не мог ей помочь и только был бы свидетелем гибели своих близких от голодной смерти, о чем ему было слишком тяжело думать, и если бы это случилось при нем, он непременно пустил бы себе пулю в лоб. Он ведь оставил ей (то есть мне), продолжал он, все деньги какие у него были, взяв с собою всего лишь 25 фунтов, а это самое меньшее, с чем можно было отправиться искать счастья. Он был уверен, что его родные, будучи людьми состоятельными, снимут с меня заботу о несчастных малютках; он и вообразить не мог, что они окажутся брошенными на общественное призрение. Что же до его жены, рассуждал он, она еще молода и красива и может еще выйти замуж вторично, и – как он надеялся – удачнее, чем в первый раз.

Поэтому-то он ей никогда и не писал и не давал о себе весточки: через какое-то время, полагал он, она вступит в брак и, быть может, вновь поднимется на ноги. Сам же он твердо решил никогда не заявлять своих прав и был бы только рад узнать, что она благополучна; по его мнению, следовало бы издать закон, дозволяющий вступать в брак женщине, если та по прошествии определенного срока не имеет никаких вестей о своем муже; срок же этот он положил бы в четыре года, как достаточный для получения известия из самого отдаленного уголка земли.