Пурпурные реки (Багровые реки) - Страница 11

Карим погрузился в мечты. Он представлял, как ловит убийц пачками благодаря анализам ДНК и специальным тестам, словно в американских боевиках. Он видел себя во главе группы специалистов, изучающих генетические карты преступников. В результате хитроумных исследований и анализа статистических данных ученые выявляли некий разрыв в цепи хромосом, объясняющий криминальные наклонности злоумышленников. Когда-то давно считалось, что для убийц характерна двойная хромосома Y, однако эта теория оказалась ложной. Но Карим в мечтах открывал новую «орфографическую ошибку» природы, позволявшую выявлять и хватать преступников одного за другим. Но тут у него по спине пробежала дрожь.

Он знал, что если такая «ошибка природы» существует, то она наверняка имеется и в его собственном генетическом коде.

Для Карима слово «сирота» ровно ничего не означало. Можно ли сожалеть о том, чего никогда не знал, – а юному выходцу из Магриба[9] не довелось даже отдаленно испытать радости так называемой семейной жизни. Его первые воспоминания детства ограничивались линолеумным полом да черно-белым телевизором в приюте на улице Мориса Тореза в Нантере. Карим вырос в безобразном сером городском квартале, где низенькие домишки соседствовали с многоэтажками, а пустыри сливались с жилыми массивами. И еще ему запомнилось, как он играл в прятки на стройках, которые мало-помалу вытесняли заросшие сорняками дворы его детства.

Карим был брошенным ребенком. Или найденным. Все зависело от того, с какой стороны посмотреть на эту проблему. Но в любом случае он ничего не знал о своих родителях, а полученное воспитание отнюдь не способствовало обретению родных корней. Он кое-как говорил по-арабски и имел весьма смутное представление об исламе. Довольно скоро подросток отделался от своих опекунов – воспитателей приюта, искренних, добрых людей, от которых его тошнило, – и зажил жизнью улицы.

Тогда-то он и открыл для себя Нантер – бескрайнюю территорию с широкими проспектами, огромными жилыми массивами, заводами, административными зданиями и обитателями предместий, вечно настороженными, помятыми, одетыми в грязные лохмотья и обреченными на нищету. Впрочем, нищета шокировала только богачей. Сам же Карим не замечал этой язвы города – нужды, лежавшей печатью на всем, начиная с морщинистых лиц окружавших его людей.

Зато воспоминания отрочества были скорее приятными. Компания панков, где все жили одним днем. Тринадцать лет. Первые дружки. Первые девчонки. Как ни странно, Карим сумел найти в одиночестве и терзаниях созревающего тела поводы для любви и дружбы. После сиротского детства годы мучительного юношеского взросления подарили ему как бы второй шанс на встречу с внешним миром и возможность открыться другим людям. Карим до сих пор вспоминал о том времени так ясно, словно это было вчера. Долгие бдения в пивных, смех и шутки в толпе приятелей, окруживших флипперы[10]. Нескончаемые мечты, от которых пересыхало в горле, о какой-нибудь хорошенькой девчонке, мелькнувшей в дверях лицея.

Однако предместье тоже вело свою темную игру. Карим всегда знал, что Нантер – могила всех надежд. Вскоре он понял, что этот город был еще и смертельно опасной ловушкой.

Однажды вечером, в пятницу, в кафетерий бассейна, открытый круглые сутки, вломилась банда парней. Не говоря ни слова, они жестоко избили хозяина ногами и пивными бутылками. Никто не знал за что, – вероятно, он когда-нибудь не пустил их в свое заведение или попрекнул неоплаченной кружкой пива. Никто из посетителей даже не двинулся с места. Карим тоже. Но приглушенные крики жертвы, несущиеся из-за стойки, навсегда запомнились ему. Той ночью он многое узнал от своих дружков – имена, слухи, места сходок. Молодой араб увидел иной мир, о котором доселе и не подозревал. Мир беспощадных подонков, неприступных предместий, подвалов-могил. В другой раз, перед концертом на улице Старой Мэрии, мелкая стычка переросла в жестокую бойню. Бандитские кланы сводили счеты в очередной разборке. И Карим помнил изувеченные лица парней, рухнувших на асфальт, липкие от крови волосы девушек, пытавшихся укрыться под машинами.

Юный араб рос и переставал узнавать свой город. Грозная волна насилия вздымалась с его криминального дна. Молодежь восхищенно говорила о некоем камерунце Викторе, который «ширялся» на крышах домов. О Марселе – этот бандит с изрытым оспой лицом и синим кружочком татуировки между бровями, на индийский манер, не единожды сидел в тюрьме за стычки с полицейскими. О Джамеле из Саида, «взявшем» сберегательную кассу. Иногда Карим встречал этих типов в толпе и поражался их изысканным манерам. Это были не какие-нибудь вульгарные, темные и грубые злодеи, а элегантные, модно одетые парни с лихорадочно блестевшими глазами и размеренными движениями.

И он сделал свой выбор. Начав с кражи автомагнитол и угона машин, он достиг определенной финансовой независимости. Сошелся с одним негром – курильщиком опиума, с «медвежатниками», а главное – с пресловутым Марселем, вездесущим, жутковатым, безжалостным Марселем, который с утра до вечера накачивался «дурью», но все равно стоял намного выше всех в предместье, таком близком сердцу Карима. Марсель красил свои коротко остриженные волосы перекисью, носил меховые куртки и любил слушать Венгерские рапсодии Листа. Марсель жил в пустующих домах и читал Блеза Сандрара. Он называл Нантер «спрутом» и измышлял – Карим знал это – сложную систему уловок и доводов, пытаясь оправдать свое скорое и неминуемое падение. Странная вещь: этот человек, порожденный городом, убеждал Карима в том, что за пределами их страшного предместья существует иная жизнь.

И Карим поклялся себе завоевать место в той, иной жизни. Не прекращая воровать, он рьяно взялся за учебу в лицее, немало удивив этим своих дружков. Записался на курсы тайского бокса – чтобы уметь защитить себя от других и от себя самого, ибо временами его обуревали приступы безумной, необузданной ярости. Отныне его судьба уподобилась туго натянутому канату, по которому он шел, балансируя и стараясь не упасть. А вокруг него по-прежнему бушевала яростная, темная, бандитская жизнь, поглощавшая все новые и новые жертвы. Кариму уже исполнилось семнадцать лет. Для него вновь началась пора одиночества. Где бы он ни находился – в клубе, в буфете лицея, у флиппера, – вокруг него тут же воцарялась мертвая тишина. Никто не осмеливался задирать его. Он уже прошел отборочные соревнования по тайскому боксу, и все знали, что Карим Абдуф способен любому свернуть нос на сторону ударом каблука, не вынимая рук из карманов. Шептались также и о других его подвигах – взломах, торговле наркотиками, невиданной жестокости в драках…

Большинство этих слухов были ложными, но обеспечивали Кариму относительную безопасность. Молодой лицеист сдал экзамены на бакалавра с оценкой «хорошо». Директор лицея поздравил его, и Карим с удивлением почувствовал, что этот высокопоставленный господин тоже боится его. Он записался на факультет права в Нантерском университете. В этот период он угонял по две машины в месяц. У него имелись многочисленные каналы сбыта краденого, которые он непрерывно менял. Он был единственным арабом в своем квартале, который ни разу не имел дела с полицией. И еще одно: он ни разу в жизни не попробовал наркотиков, ни тяжелых, ни легких.

В двадцать один год Карим стал лиценциатом права. Что делать дальше? Ни один адвокат города не принял бы к себе на службу, даже в качестве рассыльного, молодого араба ростом метр восемьдесят пять, тонкого, как проволока, и щеголявшего козлиной бородкой, длинными волосами, заплетенными в косы на антильский манер, и гроздьями сережек в ушах. Кариму так или иначе суждено было хлебнуть безработицы и вновь скатиться на дно. Он решил, что скорее сдохнет, чем допустит это. Продолжать заниматься угоном машин? Карим страстно любил таинственные ночные часы, тишину автостоянок и жар адреналина в крови в те минуты, когда он отключал противоугонные устройства. Он знал, что никогда не сможет отказаться от острого соблазна этого скрытного и опасного существования. И еще он знал, что рано или поздно удача отвернется от него.