Приключения Ганса Стерка - Страница 16

Близ крааля Ум-Кун-Кунглово, где обыкновенно находилась хижина Дингаана, между двух гор раскинулось ущелье; пробравшись в него, переселенцы впервые увидели войска неприятеля. Впрочем, эти последние, словно испугавшись переселенцев, тотчас же направились к краалю.

Переселенцы бросились прямо на врагов, которые быстро повернулись лицом к ним и стройно с дикими воплями пошли в атаку.

Другой отряд, скрывавшийся в то время, когда всадники ехали по ущелью, вдруг появился откуда-то и отрезал путь к отступлению. Таким образом нападение было произведено одновременно спереди и сзади. Кроме того, и неприятели появились с обеих сторон, из-за чего переселенцы не имели возможности следовать своей обычной тактике, то есть двигаясь взад или же вперед, заряжать ружья, затем останавливаться на минуту, чтобы сделать залп и двигаться снова.

Ганс раньше других понял, что им грозит опасность быть окруженными со всех сторон, и первый подал совет, как спастись.

— Пусть все стреляют в тех, кто позади — очищайте проход!

Если бы все послушались его совета, белые не потерпели бы значительного урона, но, к несчастью, командующий отрядом Уис, вместо того, чтобы направить свои выстрелы туда же, куда и все, бросился с отрядом в двадцать человек, среди которых был и Ганс, к менее плотной массе врагов. Он хотел пробиться сквозь их цепь. Уис получил тяжелую рану, лошадь под ним была убита. Тогда он крикнул товарищам, чтобы они спасались. В это время лошадь Ганса была ранена во второй раз. Он, видя, что лошадь теряет последние силы, и сотни врагов бегут к нему, слез с лошади и спрятался в овраг, поросший густым лесом.

Некоторые из буров видели, что лошадь Ганса была ранена дважды и что Ганс спрыгнул с лошади и скрылся в овраге. Они поняли, что ему не удастся спастись, так как врагов было несколько сотен. Ни минуты не задумываясь, они причислили его к убитым, так как были уверены, что его действительно убьют.

Когда они вернулись в лагерь с известием, что храбрый Уис, его сын и еще несколько человек убиты, в лагере воцарился траур. Все, кто знал Ганса, любили его и смотрели на него, как на преданного друга и специалиста в военных делах. Поэтому все жалели о нем. Катерина переносила свое горе молча; она не выходила по целым дням из своей повозки, сидела, застыв, в одном положении, не слушала утешений и говорила, что не может быть, чтобы Ганса убили.

Ганс, оставшись один на пустынном склоне, где не было ни друзей, ни врагов, понял, что его положение очень тяжелое. Он осознавал, что ему предстоит одно из двух: или приложить все силы, чтобы догнать товарищей, или же спрятаться до ночи, а потом направиться или к бухте Наталь, или к лагерю. После непродолжительного размышления он остановился на последнем.

Ганс просидел в лесу целый день; когда же начало смеркаться, он поднял над кустами голову и стал решать, куда ему идти. Вдруг в глаза ему бросился какой-то беловатый предмет, лежавший приблизительно в двухстах ярдах от него. Сперва ему показалось, что это платье какого-нибудь из соотечественников, но потом, присмотревшись внимательнее, он пришел к заключению, что это щит. Когда совсем стемнело, Ганс как можно тише и осторожнее подкрался через кусты к заинтересовавшему его щиту. Ему пришлось затратить немало усилий для того, чтобы добраться до противоположного склона, где лежал щит, так как в густом лесу было очень трудно держаться прямого направления. В конце концов он все же дошел и нашел здесь несчастного зулуса с простреленной грудью; по всей вероятности, он забрался сюда, чтобы здесь умереть спокойно.

Когда Ганс увидал широкие хвосты из звериных шкур, в которые было одето тело и шея зулуса, он сейчас же понял, что эти предметы вместе со щитом, который был совершенно бесполезен против пуль голландцев, могут сослужить ему службу. Сняв с тела убитого жалкое платье, он сам оделся в него и увидал, что оно прикрывает его почти целиком от шеи до колен. Свое платье он снял, свернул и прикрепил к внутренней стороне щита. Панталоны пришлось отрезать до самых колен, т. е. до того места, до которого доходили хвосты с одежды кафра. В овраге было несколько луж. Ганс тихо подошел к луже, вошел в грязь, стал черпать ее пригоршнями и выпачкал себе ею лицо, волосы, ноги и руки так, что от белой кожи не осталось и следа. Теперь, правда на некотором расстоянии, его можно было легко принять даже днем за зулуса.

Выполнив эту сложную операцию, он принес в душе молитву Богу и тронулся в путь. Он шел быстро, избегая деревень, и успел уже пройти больше трех миль, не встретив на пути никакого препятствия, как вдруг, поворачивая в густом лесу на проторенную тропинку, которая бросилась ему в глаза еще утром, он услышал недалеко от себя голоса. Не успел он еще решить, что ему делать — идти ли вперед, или же повернуть назад — как кто-то по-кафрски окликнул его:

— Куда ты идешь?

Ганс отвечал, не останавливаясь:

— Меня послал царь.

Спрашивающие вполне удовлетворились этим ответом. В темноте они видели лишь темный силуэт со щитом в руках и приняли его за своего соотечественника. Обманутые караульные пропустили Ганса без дальнейших расспросов, не предполагая даже, что они пропускают переодетого врага.

Ганс шел почти всю ночь; как только с наступлением рассвета он стал отличать близлежащие предметы, ему пришлось спрятаться в кусты.

Весь день, точно так же как и накануне, он просидел, не смея громко вздохнуть и пошевельнуться. Вечером, однако, он сильно испугался, когда заметил, что около двадцати вооруженных кафров идут по тому направлению, по которому он шел. Было ясно, что они идут по его следам. Когда расстояние до них убавилось до четверти мили, ему в голову пришла блестящая, хотя и крайне рискованная мысль. Так как кусты прикрывали его, то он думал, что даже зулусам не удастся заметить его обмана; поэтому он поднялся во весь рост и крикнул: менабо! (эй! остановись!) и взмахнул несколько раз щитом, чтобы обратить на себя внимание зулусов. Ганс, указывая щитом на холм, находившийся с правой стороны, то есть с противоположной той, куда он собирался идти, прокричал, словно чистокровный кафр, нараспев:

— Туда пошел белый!

— Ты его видел? — спросили зулусы.

— Да, он пошел туда, когда солнце стояло еще высоко.

Боясь, чтобы мнимые друзья не предложили ему подойти к ним, он поспешно прибавил:

— Меня послал царь. Счастливого пути!

И, не скрываясь нисколько, он быстро пошел по лесу в другую сторону. Сперва ему казалось, что хитрость удалась. Воины бросили его следы и побежали, действительно, в противоположную сторону, стараясь увидать на земле следы белого. Ганс старался не терять ни одной минуты и успел сделать около мили по тому направлению, которое казалось ему наиболее выгодным. В это время воины кидались напрасно из стороны в сторону в поисках следов. Вдруг он заметил, что они пришли в замешательство, не находя того, чего искали; они остановились и стали советоваться. Результат совещания было нетрудно предвидеть: они повернули назад и вернулись к его настоящим следам.

Ганс напряг все свои силы, чтобы добежать до берега реки Тугелы, которая находится не больше, чем в двух милях.

Во время бегства он потерял из виду зулусов; впрочем результаты их поисков не могли остаться для него неизвестными. Оглянувшись назад, он увидал врагов на вершине того самого холма, с которого только что спустился. Они быстро бежали следом за ним, высоко подняв щиты и размахивая дротиками над головой. Они поняли остроумный обман.

Гнев обманутых воинов уменьшился, когда, взобравшись на холм, с которого только что спустился Ганс, они увидали его бегущим по направлению к реке. Они очень невысоко ценили быстроту ног и выносливость мускулов белых, сравнивая эти качества со своими. Им казалось, что белые всегда ездят верхом, и поэтому им трудно пройти и тем более пробежать более или менее значительное расстояние. Поэтому они бросились за Гансом со всех ног, и он, видя, что теперь бесполезно обманывать врагов, сбросил мешавший ему бежать наряд, кинул щит и побежал к реке, имея в руках лишь ружье да платье.