Последняя жертва - Страница 23

— Да я приятеля его ищу, с которым он учился в университете, Карпова Виталия. Вы случайно его не знаете?

— Как же, как же… — Алевтина Павловна закивала.

— Вы давно его видели?

— Давно-о… Как университет закончили, так он больше не появлялся, — Алевтина Павловна поправила здоровой рукой выбившуюся из прически густую седую прядь, — да что же вы стоите? Проходите!

Она деликатно посторонилась, пропуская Валандру, которая явно ей приглянулась.

— Сейчас чайку попьем. Вас как зовут?

— Валентина Андреевна, можно просто Валентина, — Вершинина уже стояла у двери, ведущей непосредственно в квартиру Коркиных.

— Не стесняйтесь, — радушно пригласила Валандру Алевтина Павловна, — проходите.

Она толкнула дверь. Очутившись в небольшой опрятной прихожей, Вершинина быстрым привычным движением сняла туфли и на минуту замерла перед красивым овальным зеркалом в тяжелой бронзовой оправе со множеством прихотливых завитков.

«Старинное», — подумала она, поправляя волосы.

Она тронула тусклую бронзу.

— Какое у вас красивое зеркало, настоящее произведение искусства! — восхищенно сказала Валандра.

— Да-а, — со вздохом протянула Алевтина Павловна, умели в старину делать! Это мне от моего отца по наследству досталось, — с гордостью в голосе произнесла она, ласково поглаживая застывшие в бронзе вьющиеся виноградные лозы, гроздья и листики.

— У вас тоже жарко, — сочувственно покачала головой Валандра, решив, что не мешает расспросить Коркину на предмет отношений ее сына с Карповым. — Как же это вы управляетесь, с больной рукой-то?

— Да Гена обещал в воскресенье приехать, — в глазах Алевтины Павловны засияла нежность.

«Вот именно, — подумала Валандра, — не «появилась», не «возникла», не «промелькнула» или что-то в этом роде, а — «засияла»! Не забыть потом употребить в романе… Господи, о чем это я?» — как бы спохватилась она.

Валентина прошла в единственную комнату и устроилась на мягком диване с высокой удобной спинкой. Обстановка квартиры являла собой причудливую смесь «старого» и «нового»: от притулившегося в углу комода, от низкого, немного громоздкого, заставленного не посудой, а книгами серванта веяло ни мало — ни много серебряным веком, тогда как от роскошного дивана, кресел из одного гарнитура, от телевизора и магнитофона «Фунай», проигрывателя для лазерных компакт-дисков несло оголтелой современностью. Все свободное пространство стен между мебелью было поглощено черно-белыми и цветными снимками в профессионально изготовленных деревянных рамках.

— Он у меня заботливый! Нанял даже домработницу, приходящую, — уточнила Алевтина Павловна, — она недавно ушла. В магазин ходит, прибирает, стирает. Мы с ней подружились.

«Сдружиться с таким мягким и интеллигентным человеком, как вы, Алевтина Павловна, — не проблема!», — мысленно обращаясь к своей собеседнице, заметила Валандра.

— Вам повезло с сыном…

— Ой, и не говорите! — всплеснула она здоровой рукой, — лучшего и не пожелаешь! В больницу ко мне каждый день приходил. Не только покушать приносил, но и — цветы, представляете? Как любимой женщине! — гордо сказала она, в то же время смутившись и немного потупившись.

— А это вы? — Валандра показала на висевшую на противоположной стене черно-белую фотографию, на которой была запечатлена молодая пара: красивая женщина с благородными чертами лица и тяжелыми русыми косами, свернутыми на темени в аккуратные кольца, и темноволосый мужчина, чей прямой пристальный взгляд и плотно сжатые губы излучали волю и решимость.

Упрямая складка на лбу и резко выступающие скулы дополняли впечатление.

«Тяжелый в жизни, наверное, был человек!» — подумала Валандра, симпатии которой были на стороне русоволосой красавицы.

— Это мы с Колей, только поженились… — мечтательно пояснила Алевтина Павловна.

Валентине показалось, что глаза Коркиной слегка увлажнились.

«Надо же, какая чувствительная, нервы или возраст?»

— А это кто? Старинная фотография… — Валентина встала и подошла к серванту, над которым висел снимок, напоминающий скорее портрет.

Изображенный на фотографии бородатый мужчина в темном священническом облачении, с массивным простым крестом на груди чем-то был неуловимо похож на Геннадия. Так по крайней мере показалось Вершининой, а она была очень наблюдательной.

— Это мой отец — Павел Преображенский, — гордо сказала Алевтина Павловна, — погиб в годы репрессий.

— Надо же… — задумчиво процедила Валандра, вглядываясь в лицо Преображенского.

Свое благообразие и красоту Алевтина Павловна унаследовала от отца. Тот же правильный овал лица, высокий, благородного очерка лоб, тот же глубокий, вдумчивый и одновременно благожелательный взгляд.

— Гена очень гордится дедом, его подвижничеством и верностью христианскому идеалу любви к ближнему. Это фото для него все равно что икона.

— Я смотрю, Геннадий увлекается религиозной литературой? — Валандра перевела взгляд с «иконы» на полки серванта, где выстроилась целая батарея томов и брошюр, названия которых не оставляли никаких сомнений в их православном содержании.

— «Увлекается» — не то слово! — радостно воскликнула Алевтина Павловна, — он весь в этом! — она вытянула вперед здоровую руку и стремительно нарисовала в воздухе некое подобие эллипса, чьи очертания призваны были вместить в себя всю религиозную литературу, группировавшуюся на пыльных полках.

— Он мне тут ничего не велит трогать — даже пыль протирать не разрешает! Всегда сам…

— А что-то я икон у вас не вижу? — деликатным тоном спросила Валандра.

— Есть у меня парочка, только Гена мне строго-настрого запретил их вешать!

— Почему? — удивилась Вершинина, взгляд которой снова переместился на фото Преображенского.

— У него дед заместо иконы. Он так прямо мне и заявил! Не знаю толком: плохо это или хорошо… — в голосе Алевтины Павловны поубавилось победных литавров.

Валандра обернулась к ней и молча пожала плечами.

— А что же это мы чай не пьем? — спохватилась Алевтина Павловна, — вы сидите, а я сейчас, — она было направилась бодрым шагом в кухню, но около самой двери остановилась.

Снова занявшая свое место на диване Валандра вопросительно посмотрела на нее.

— Чтоб вы не скучали, — Алевтина Павловна засеменила к серванту, открыла правую нижнюю створку и достала большой фотоальбом, обтянутый бордовым бархатом, — вот, посмотрите, — она положила свою драгоценность Валандре на колени.

— Это я еще успею сделать, — Вершинина бережно переложила альбом с колен на диван, — давайте-ка я вам лучше помогу.

— Сидите! Сама управлюсь, — Алевтина Павловна махнула правой рукой, — я уже приноровилась. Чай-то — это не стирка, не уборка!

— И все-таки, — настаивала Валентина, которая уже поднялась с дивана и готова была идти на кухню.

— Ну раз уж вы так хотите… — неуверенно проговорила хозяйка.

— На кухне и попьем, — предложила Валентина, — чего сюда таскать-то?

На кухне царил образцовый порядок: чистые накрахмаленные занавески, ослепительно-белый кафель, с которым у Валандры почти всегда ассоциировалась больница, сверкающие такой же белой поверхностью стенные шкафчики, на подоконниках — ухоженная комнатная флора.

— Откройте вон ту створку, там чашки, — Алевтина Павловна указала на шкаф, стоявший в углу.

— А вот и чайник поспел, — Валандра поставила на стол две бледно-розовые с золотой каемочкой чашки и сняла с плиты пыхтящий чайник, в котором весело булькал кипяток, — Алевтина Павловна, я вас прошу, сидите, я сама.

Вскоре благодаря дружным усилиям хозяйки и гостьи на столе появились вазочки с абрикосовым вареньем, печеньем и конфетами, незатейливая эмалированная масленка, плетеная тарелочка с хлебом и маленькая баночка со свежими листиками мяты.

— Ну вот, — Алевтина Павловна обвела стол удовлетворенным взглядом, — кажется, ничего не забыла.

— Какая прелесть, эта мята! — Валандра положила себе в чашку благоухающий сладкой прохладой узкий листик.