Политическая наука №3 / 2016. Политическая семиотика - Страница 14

Конструируемые ПД возможные миры можно понимать и как описания альтернатив, и как альтернативные описания. Это – частное проявление общей зависимости между тем, что возможно, и тем, что может быть выражено посредством некоторого описания. В «нашем» мире возможные миры – иногда определяемые и как полное описания состояния дел – могут быть репрезентированы как формируемые на основе языковых правил тексты: «Все, что мы видим, может быть также другим. Все, что мы можем вообще описать, может также быть другим. Нет никакого априорного порядка вещей. То, что может быть описано, может и случиться» [Витгенштейн, 1958]. В тех случаях, когда область референции (интерпретации) оказывается формируемой средствами самого языка (как то имеет место в случае ПД), конструирование множества возможных миров может определяться не как рассмотрение альтернатив актуальному миру, а как реализация возможных состояний описывающей мир знаковой системы, т.е. порождение множества текстов или всего того, «что может быть описано». Как было отмечено М. Кресвеллом, «лингвистическая способность и понятие возможных миров внутренне связаны. Возможно, что способность, которая заставила человека выдумать язык, есть способность воспроизводить ситуации, которые не являются актуально представленными перед ним. Поскольку человек может воспроизвести мир таким, как он есть, он может воспроизвести и мир, каким он мог быть, хотя и не является… Язык является управляемым правилами средством “заложить” в сознание другого репрезентацию того же самого множества возможных миров, которое содержится в сознании говорящего» [Сгеswell, 1978, p. 13, 26].

Безусловно, речь должна идти не только о текстах на естественном языке, но и о других знаковых системах. В случае политической коммуникации невербальные и индексальные средства (кинематограф, фотомонтаж, плакаты-агитки, монументы и т.п.) могут оказаться эффективнее. Особенно наглядно это проявляется в случае политической картографии – желательные и нежелательные положения дел в прошлом, настоящем и будущем получают свое воплощение в форме претендующего быть объективной «картиной мира» изображения (подсказано И. Фоминым).

В пользу рассмотрения ПД как модального свидетельствует и то, что общество, даже если и считает политиков лгунами, тем не менее проводит определенные различия как между ними, так и между продуцируемыми ими дискурсами. По крайней мере, не все дискурсы являются «равнонеприемлемыми». На практике существуют определенные критерии, позволяющие проводить разграничение между политиками, отделять «правдивые и ответственные» дискурсы от «лживых и безответственных» и т.д. Следовательно, имеются некоторые нестандартные процедуры референциальной идентификации и семантической оценки высказываний. Сложная система прагматических, процедурных, референциальных и модальных «сдержек и противовесов» создает своеобразную динамическую (или, проще, – нестабильную) контекстно-зависимую и неоднозначную семантику ПД, что придает ему дополнительные семантические возможности и компенсирует возможный рефе-ренциальный вакуум и нерелевантность критериев определения истинностного значения.

Модальный механизм семантизации языковых единиц предполагает, что семантика знака и дискурса характеризуется множественной референцией, а также что существуют межмировые отношения. Сама по себе множественная референция, интерпретация применительно к различным возможным мирам – это общая характеристика языкового знака и текста, но которая по-разному проявляется в различных типах дискурсов. Соответственно, модельная структура Крипке может рассматриваться как базовая формально-семантическая система любого текста безотносительно к типам дискурса [Золян, 2013]. Применительно к тому или иному типу дискурса эта базовая система конкретизируется в зависимости от задаваемых внутри нее отношений. Специфична не сама ситуация референции текста к различным мирам и вытекающая из этого многозначность (многомерность) языковых выражений, а задаваемые отношения между мирами. Поскольку языковые высказывания характеризуются определенной модальностью, то при соответствующих условиях они могут предполагать также и одновременную соотнесенность с различными мирами. Например, такие обычные высказывания, как «если будет дождь, надень плащ» или «я мог быть сейчас не здесь», «Москва – столица СССР» и т.п., предполагают некоторую систему как минимум из двух миров. В этих случаях имеет место рассогласование между миром, в котором эти высказывания произносятся, и миром, который они описывают, и истинность / ложность приведенных высказываний определяется отношением между этими мирами. Но при этом актуальный и возможный мир отграничены друг от друга и не взаимозаменимы. Обратная ситуация наблюдается в случае политического дискурса. В этом случае дискурс, данный как описание «мира как он есть», предполагает скрытую установку на контекст – «мир (в будущем), каким он должен быть», и поэтому его адекватная интерпретация предполагает в качестве области референции как минимум оба мира (оговариваем – как минимум, поскольку явно или неявно в дискурс вовлекаются и другие интенциональные миры – миры дискурсов, которые отвергаются как недолжные, «нереальные», и, напротив, миры, принимаемые как эталонные, правдоподобные и т.п.). Здесь проявляется и в то же время затушевывается различие между дескриптивными, описывающими, и прескриптивными, предписывающими дискурсами25 – в одном случае слова приспосабливаются к миру, в другом – мир приспосабливается к словам, хотя возможны случаи, когда оба дискурса основываются на одном и том же тексте26.

Возможное использование аппарата модальной семантики для описания взаимодействия различных по своим модальностям и онтологии миров применительно к ПД можно проиллюстрировать на примере пусть и вымышленном, но признанном как классический образец – это роман Дж. Оруэлла «1984». Сам роман может быть рассмотрен как своеобразная модельная структура, в которой различные модальные области интерпретации и референции (миры, модели) оказываются взаимосвязаны различными отношениями достижимости и, наслаиваясь друг на друга, создают сложную семантическую систему.

В нашем реальном мире Оруэлл сконструировал вымышленный мир, который нам надлежит принять за реально существующий и в котором вымышленные персонажи создают еще и третий мир, который мы должны воспринимать как ложный, сфабрикованный функционерами партии. При этом сам роман «1984» претендует на то, чтобы описывать и «подлинную историю» (то, что якобы происходило в Океании), и – именно как часть подлинной истории – те дискурсы, которые обитателям вымышленного мира романа навязываются как подлинная история. В отдельности ни один из этих миров не представляет интереса – областью референции, с которой мы соотносим роман, является не один мир, а их система. Сфабрикованная и вымышленная Оруэллом реальность (жизнь в 1984 г.) претендует на то, чтобы восприниматься как описание того, что было на самом деле. В эту «реальность» включены те вербальные и ментальные конструкции, которые выдаются партией за действительность и за историю. В свою очередь, роман Оруэлла – и как письменный текст, и как художественный объект – существует в нашем реальном мире именно как образец вымысла, а вовсе не как документальное изложение того, что произошло (или могло произойти) в 1984 г. Оставляя вне рассмотрения все промежуточные миры (например, миры критиков, описывающих роман, миры истории Англии, как она дана в романе, несовпадающие миры персонажей романа и т.п.) и огрубляя общую картину, можно считать, что семантику романа образует не один изолированный мир, а соотношение трех основных миров («реальностей»): 1) нашего реального мир, в котором живем мы и жил Оруэлл; 2) мира персонажей, которые живут в мире романа, который есть окружающая их «реальность»; 3) навязанной персонажам картины мира, которую они обязаны считать «истинной реальностью». При этом картину мира правителей Океании также можно описать как модельную структуру. Она состоит как минимум из трех миров: 1) Океания в прошлом; 2) Океания в декларируемом официозом настоящем – это Океания в описаниях Министерства правды; 3) Океания-как-она-есть – Океания в документах внутренней Партии и в описаниях Министерства любви. Согласно роману, деонтическая модальность (долженствующее быть положение вещей, как оно описывается официозом), хотя и претендует занять место единственной допустимой модальности и существующей реальности, но сама по себе она возможна только в противопоставлении как недолжному состоянию дел (Океания до революции), так и имеющему место в реальности (для описания состояния дел в этом государстве слежка всех за всеми становится необходимостью). Понимание романа основывается на установлении соответствий между мирами и на интерпретации одного мира средствами другого. Например, путем «переноса» в наш мир существующих в Океании Министерства правды и Министерства любви, именуя подобным образом действующие «у нас» в мире реальные институты. И наоборот: прослеживая, как реалии «нашего» мира переносятся в мир романа. Возможно также проследить путь Троцкого, который в Океании преображается в Голдштейна, или увидеть усы Сталина на портретах Большого брата.