Политическая наука №1 / 2014. Формы правления в современном мире - Страница 7

Датские исследователи Л. Йоханнсен и О. Норгаард [Johannsen, 2002; Johannsen, Nørgaard, 2003] кодируют как ресурсы конституционной власти (символические, «назначенческие» и политические ресурсы), так и процедуры выбора президента (прямые / непрямые выборы) и продолжительность президентского срока. Если некий ресурс «монополизирован» президентом, проставляется оценка «1»; если такая «монополия» отсутствует – «0,5»; если президент вообще не обладает данным ресурсом – «0». Вычисление ИПВ осуществляется по специальной формуле [Johannsen, Nørgaard, 2003, p. 6].

Но, как мне представляется, плодотворна методика голландского исследователя А. Кроувела [Krouwel, 2003]. Отказываясь от простого вычисления индекса президентских полномочий, автор видит свою задачу в том, чтобы определить уровень президенциализма [Krouwel, 2003, p. 6]. Основываясь на дихотомическом делении (президенциализм и парламентаризм), Кроувел предлагает методику, позволяющую рассчитывать индексы президенциализма (ИПрез) и парламентаризма (ИПар) для любой страны, независимо от формы правления. При вычислении ИПрез признакам, которые однозначно ассоциируются с президенциализмом, присваивается значение «1», а признакам, не свойственным данной форме правления, – «0». Совместные или ограниченные полномочия получают значение «0,5» [Krouwel, 2003, p. 16–17]. После определения ИПрез и ИПар (путем суммирования числовых показателей) вычисляется уровень президенциализма по формуле: УПрез = ИПрез – ИПар. Положительные значения УПрез указывают на президенциализм, отрицательные – на парламентаризм [см.: Krouwel, 2003, p. 9]. Модифицировав методику Кроувела, мы получили любопытные результаты по европейским и постсоветским странам [Зазнаев, 2007].

Измерение президентской власти и форм правления – непростая задача, и исследователи, как отмечает Д. Фортин, попадают в «ловушки» [Fortin, 2013]. Она обращает внимание на вопросы валидности и надежности индексов президентской власти. При построении (композитных) сводных индексов президентской власти основная дилемма заключается в том, должно ли измерение быть исчерпывающим (охватывать все президентские полномочия) или ограниченным, концентрирующим внимание на наиболее важных сторонах президентской власти [Fortin, 2013, p. 104]. Фортин предлагает следовать по пути Кроувела, который определяет основные элементы президентской власти вместо использования длинного списка полномочий, возложенных на президента. Концентрируясь на нескольких ключевых элементах, мы получаем функционально эквивалентный и общий для всех стран знаменатель, что позволяет сравнивать государства.

Фортин проводит факторный анализ 29 президентских полномочий в 28 посткоммунистических странах и на его основе приходит к выводу о наиболее значимых полномочиях президентской власти [Fortin, 2013, p. 105]. Она призывает к соблюдению принципа «скупости» (parsimony), исключая из анализа такие полномочия, как право по изданию декретов, бюджетные полномочия, инициатива по проведению референдума и роспуск парламента. При этом индекс президентской власти образуют такие полномочия: полное вето, частично вето, эксклюзивное право законодательной инициативы, смещение кабинета, формирование кабинета, вотум недоверия [Fortin, 2013, p. 106]. Эти элементы относятся к одной группе полномочий президента, которые должны замеряться. Фортин исходит из того, что президент является сильным не вследствие большого числа прописанных в конституции полномочий, а потому, что в своих руках он концентрирует несколько ключевых полномочий, которые делают его сильными. Причем этот список универсальный для всех государств. А потому вопрос заключается именно в определении этих президентских прерогатив [Fortin, 2013, p. 106].

Использование измерений президентской власти порождает серию вопросов, которые требуют своего решения. Что следует учитывать – формальные конституционные полномочия или реальную власть главы государства, для измерения которой надо прибегать к оценке экспертов, что повышает риск ненадежности? Каков должен быть уровень измерения и какие шкалы предпочтительнее использовать? Где проходят числовые границы между сильным, умеренным и слабым президентом, т.е., имея некие результаты измерения, как их следует интерпретировать? Следует ли учитывать разделение на президентский и парламентский режимы при измерении и что делать при этом с полупрезидентской системой? Насколько зависит индекс президентской власти от личности президента и как различаются индексы президентской власти во Франции, скажем, при Н. Саркози и при Ф. Олланде, т.е. как измерять президентскую власть в динамике [Fruits and votes…, 2013]?

Количественные исследования форм правления «пробивают себе дорогу» с трудом. Во‐первых, сказывается скепсис академических ученых в отношении измерения социальных явлений. Во‐вторых, любое измерение – это значительное упрощение. Следовательно, любая методика может быть легко раскритикована как неотражающая объективную реальность или искажающая ее. По этому вопросу «достается» тем, кто пытается измерить президентскую власть и формы правления. Однако, несмотря на сложности, измерение президентской власти и других компонентов законодательно-исполнительных отношений постепенно становится перспективным направлением в изучении форм правления.

Итак, за последние годы в политической науке на Западе сделан серьезный прорыв в осмыслении форм правления. Появился огромный массив литературы, посвященной теоретическому изучению президентской, парламентской, полупрезидентской и смешанной систем, их сравнительному анализу, поиску наиболее демократических и эффективных форм организации власти, выявлению новых трендов развития форм правления, использованию количественных методов при анализе треугольника «президент – правительство – парламент». Выявились разные подходы и разные точки зрения по многим аспектам формы правления. Сегодня обсуждается «извечный» вопрос о лучшей форме правления, идет спор о взаимосвязи той или иной формы правления с консолидацией демократии, не стихает диспут о полупрезидентской системе, предпринимаются попытки взглянуть на функционирование систем организации власти через «очки» «президенциализации» и «парламентаризации», подвергаются измерению «сила» власти президента, премьер-министра и парламента. По этим проблемам точка над i пока не поставлена, а значит, основные дискуссии о формах правления еще впереди.

Зазнаев О.И. Индексный анализ полупрезидентских государств Европы и постсоветского пространства // Полис. – М., 2007. – № 2. – С. 146–164.

Зазнаев О.И. Полупрезидентская система: Теоретические и прикладные аспекты. – Казань: Казанский гос. ун-т, 2006. – 374 с.

Зазнаев О.И. Смешанные формы правления, или Как масло соединяется с водой // Полис. – М., 2005. – № 4. – С. 158–171.

Зазнаев О.И. Современная дискуссия о лучшей форме правления // Ученые записки Казанского университета. Серия: Гуманитарные науки. – Казань, 2013. – Т. 155, Кн. 1. – С. 199–205.

Ильин И.А. О грядущей России: Избранные статьи. – М.: Воениздат, 1993. – 368 с.

Панов П.В. Институционализм рационального выбора: Потенциал и пределы возможностей // Институциональная политология: Современный институционализм и политическая трансформация России / Под ред. С.В. Патрушева. – М.: ИСП РАН, 2006. – С. 43–92.

Хеллман Дж. Конституции и экономическая реформа в переходный период // Конституционное право: Восточноевропейской обозрение. – М., 1996. – № 2 (15). – С. 16–26.

Cheibub J.A. Reforming presidential and semi-presidential democracies: Paper // Making presidentialism Work. IIJ, UNAM. – México, 2009. – 29 p.

Colton T.J., Skach C. The Russian predicament // Journal of democracy. – Washington, 2005. – Vol. 16, N 3. – P. 113–126.

Duverger M. A new political system model: Semi-presidential government // European journal of political research. – Dordrecht, 1980. – Vol. 8. – P. 165–187.