Плавучая станица - Страница 75
— Вы понимаете, что вами нарушена первейшая заповедь часового: не общаться с посторонними! Вы, как солдат, обязаны быть бдительным, и вам по роду службы запрещается отвлекать себя чем бы то ни было. Вы же впутали себя в какое-то строительство и забыли долг часового. Вы стали рыбоводом, политработником, докладчиком, кем угодно, но только не инспектором рыболовного надзора!
Зубов тоже вскочил с койки и заговорил сердито:
— Нет, Иван Корнеич, это вы, очевидно, как были, так и остались инспектором-спортсменом, для которого единственным удовольствием является борьба с браконьерами…
— Да! — вызывающе перебил старик. — Зато от меня еще не уходил ни один браконьер! И учтите, молодой человек, я их ловил не в таких местах, как именуемая Заманухой лужа! Я неделями гонялся за ними на лодке, настигал в снегах, находил у черта на куличках, где-нибудь в самом потаенном таежном зимовье. Я состязался с ними в ловкости, отваге, выносливости, дьявольской хитрости, глаз с них не спускал, знал все их мысли, потом ловил на месте преступления и беспощадно карал! И заметьте: у меня не было среди них ни врагов, ни друзей, ни симпатий, ни антипатий! Я был для этих людей только карающим богом…
— А почему, Иван Корнеич, вы обо всем этом говорите в прошедшем времени, — насмешливо спросил Зубов, — «гонялся», «настигал», «карал»? Очевидно, ваши браконьеры перевелись и измельчали?
Ларионов вздохнул:
— Да, молодой человек. В последние годы их стало гораздо меньше, и, представьте себе, меня обуяла лень… интерес пропал…
Лежавшие на койках люди засмеялись.
Засмеялся и Василий.
— Вы, оказывается, неисправимый романтик, Иван Корнеич, — сказал он. — Я же знаю все это только по книгам. Ловцы креветок, устричные пираты в желтых платках, связанные веревками короли браконьеров — об этом в свое время писал отличный инспектор рыболовного надзора Джек Лондон. Но все это в далеком прошлом. Конечно, у нас еще есть браконьеры, и мы боремся с ними, но сейчас дело не только в них. Честное слово, в рыбоводных пунктах, в выведении новых пород промысловой рыбы и в зарыблении колхозных степных водоемов гораздо больше романтики, чем в желтых платках устричных пиратов!
— Бросьте вы делать из меня школьника! — махнул рукой Ларионов. — Я, друг мой, вышел из этого возраста. Вы же, как мне думается, неправильно представляете себе тип инспектора и хватаетесь за посторонние задачи…
— А по-моему, Зубов прав, — вмешался смуглый инспектор Самсуров из Осетии. — Зубов решает этот вопрос по-советски, и то, что он начал на своем участке, надо подхватить нам всем…
— Это делается и в других районах, — отозвался кто-то из инспекторов.
— Плохо делается! Надо этим всерьез заняться!
Так в ожесточенных спорах проходили вечера, и все заметили, что Ларионов стал сдаваться. Энергия товарищей и веселое упрямство Зубова покорили его.
Как-то на улице он подошел к Василию и Груне, учтиво поздоровался с ними и спросил, поглядывая на Груню:
— Ваша жена?
— Да, — ответил Василий, — рыбоводом работает в колхозе.
Ларионов искоса взглянул на белую шубку и вязаные рукавички Груни и подмигнул Василию:
— Теперь я понимаю, почему вы заинтересовались рыбоводством.
Он усмехнулся и добавил смущенно:
— А если говорить без шуток, то вы, кажется, убедили старика. Правда, у нас на Севере совсем другие условия, но… в общем да, кажется, вы правы.
Посещая лаборатории ВНИРО [6], Зубов познакомился с аспиранткой, о которой рассказывал Щетинин и которая уже несколько лет занималась важной проблемой искусственного разведения белуги. Аспирантка показала ему образцы выведенных ею белужьих мальков, и он с интересом осмотрел разложенную по пробиркам икру, укрепленных на стекле личинок, опущенных в прозрачные цилиндры с формалином маленьких белужат.
— А почему они разной расцветки? — спросил Зубов. — У одних спинка темнее, а у других светлее.
— Это зависит от состава пищи, — сказала женщина, — мы ведь почти ничего не знали о кормах белужьей молоди. Поэтому нам пришлось составлять своим белужатам очень сложное меню, вплоть до рыбьего фарша.
— Как же у вас протекала работа?
— Икру белуги мы получили от гипофизированной самки в низовьях Дона, оплодотворили ее и поместили для инкубации в аппараты. Через восемь дней началось массовое выклевывание личинок. Мы доставили их на самолете в Саратов, на рыбохозяйственную станцию, поселили в аквариумах с проточной водой и стали вести наблюдения…
В своей собеседнице Зубов сначала не заметил ничего примечательного: это была добродушная, скромная русская женщина, о себе она говорила нехотя, смущаясь, но то, что она сделала, поразило Зубова своим значением.
— Значит, проблема разведения белуги решена? — спросил он.
— Да, в основном решена, — ответила женщина, — хотя кое-какие вопросы еще следует доработать. Во всяком случае, белугу мы спасем и не дадим ей исчезнуть из наших водоемов.
Она помолчала и добавила, улыбаясь:
— В этом немалая заслуга и вашего учителя Щетинина. То, что он делает, очень важно, особенно сейчас, когда вопрос о массовом разведении белуги еще находится в стадии окончательного разрешения…
Здесь же, в этой лаборатории, Василия познакомили с худенькой, кутающейся в шерстяной платок сотрудницей, которая недавно закончила интересные опыты по выращиванию молоди белорыбицы в прудах, а затем стала выращивать ее совместно с карпом и добилась замечательной комбинации для зарыбления колхозных водоемов.
— Понимаете, — сказала она Зубову, — белорыбица кормится сорной рыбой, которая в своем питании конкурирует с карпом. Теперь, после решения вопроса о совместном выращивании, колхозники будут получать из своих прудов в несколько раз больше карпа, чем прежде…
Посещая занятия на курсах, Василий и Груня все более глубоко понимали огромный размах рыбного хозяйства страны. Они всматривались в расцвеченную флажками карту, на которой обозначались советские рыболовные промыслы, и им казалось, что они стоят на вершине высочайшей в мире горы и видят отсюда все, что делают рыбаки от Тихого океана до Каспия и от снежного Шпицбергена до их родного Дона.
Они видели все четырнадцать морей, омывающих берега Родины, видели протянувшиеся на многие сотни тысяч километров реки, миллионы гектаров озер, тысячи больших и малых рыболовных судов, бороздящих под советским флагом моря и океаны.
Стоя у карты, они представляли, как на китовых пастбищах, окружающих ледовый материк Антарктиды, гарпунеры китобойной флотилии «Слава» бьют финвалов, кашалотов, синих китов и вытапливают из них тысячи тонн жира; как советские траулеры, плавая в Баренцевом море, ловят треску и пикшу; как великое множество закаленных в бурях рыбаков промышляет у берегов Камчатки, на Сахалине и на Курильских островах, в заливе Фришгаф и на Аральском море. Они представляли, как летчики рыболовной разведки по темно-серым пятнам в толще воды находят косяки сельди, по черным точкам на льдинах — нерпу, по длинным светло-дымчатым полосам — стаи сардин.
Изучая музеи и кабинеты, Зубов и Груня ясно представляли невиданно высокий уровень техники рыбного хозяйства. Перед ними стояли в моделях и в натуральном виде сотни замечательных машин и приборов: передвижные ледодробилки с электродвигателем, гидроэлеваторы для перекачивания рыбы, ленточные транспортеры, тяговые лебедки для неводов, механизмы для посола, охлаждения и замораживания рыбы, дымогенераторы для копчения, рыбомоечные барабаны и рыбоукладочные автоматы, эхолоты для фиксирования на морских глубинах рыбных косяков, обжарочные печи на консервных заводах, машины для сортировки и разделки рыбы — множество тяжелых и легких механизмов, созданных советской наукой для рыбного хозяйства страны.
Пораженные титаническим размахом всего, что они увидели, Зубов и его жена с грустной нежностью вспоминали свою маленькую, затерянную среди степей и займищ станицу, и она показалась им едва заметной, почти невидимой отсюда точкой.