Пески Марса - Страница 3

Все ответили утвердительно, но не все с должным почтением.

– Ерунду пишет, – сказал доктор Скотт. – Теперь, во всяком случае.

«Марсианская пыль» была ничего себе, но устарела, устарела.

– Ты уж скажешь! – накинулся на него астрогатор Маккей. – Последние книжки – самые лучшие. Посерьезней и без ужасов.

Никто не ждал такого пыла от кроткого маленького шотландца. Но раньше чем кто-либо успел возразить, слово взял капитан Норден.

– Вот что, – сказал он, – тут не литературная дискуссия. Мистер Гибсон – знаменитый писатель, почетный гость, и мы его пригласили, чтоб он про нас написал. Дело не в рекламе («Как можно!» – насмешливо вставил Бредли), но, конечно, корпорация не желает, чтобы будущие пассажиры были… э… э… разочарованы. В конце концов, это действительно исторический рейс. Он заслуживает хорошей книги. Так что попытайтесь вести себя как следует. Ваша будущая слава, быть может, зависит от этих трех месяцев.

– Смахивает на шантаж, – сказал Бредли.

– Это уж как хочешь, – покладисто откликнулся Норден. – Конечно, я объясню Гибсону, что полный сервис будет у нас позже. Думаю, он поймет и не будет требовать завтрака в постель.

– А посуду мыть он будет? – практично спросил кто-то.

Раньше чем Норден справился с этой этической проблемой, на пульте зажужжало и послышался голос:

– Космическая станция-1 вызывает «Арес». Ваш пассажир прибывает на борт.

– Мы готовы, – сказал Норден и повернулся к команде:

– Увидит, бедняга, наши бритые макушки и подумает, что угодил в тюрьму. Пойди встреть его, Джимми.

Мартин Гибсон еще не совсем пришел в себя. В ракетке, доставившей его на «Арес», невесомость не мучила его. Но то, что он увидел в рубке капитана Нордена, ему не понравилось. Даже в условиях невесомости приятней притворяться, что где-то низ, а где-то верх. К несчастью, здесь думали иначе – двое членов команды висели наподобие сталактитов, а двое под странными углами торчали в воздухе; только капитан удовлетворял требованиям Гибсона. В довершение беды бритые головы придавали всем зловещий вид.

Воцарилось молчание. Команда осматривала Гибсона. Все узнали его сразу – читатели привыкли к его лицу за два последних десятилетия.

Сейчас ему шел пятый десяток. Он был невысокий, круглолицый, с резкими чертами лица; а когда он заговорил, оказалось, что у него глубокий, низкий голос.

– Это, – сказал капитан Норден, тыча рукой в потолок, – наш инженер, зовут его Хилтон. Это доктор Маккей, астрогатор – нет, не врач: доктор физики. А вот настоящий доктор, Скотт. Бредли, мой помощник по электронике. А Джимми Спенсер, который вас встретил, – наш сверхштатный. Думает стать капитаном, когда подрастет.

Гибсон не без удивления оглядел немногочисленную группу. Их было так мало – пятеро мужчин и юноша, почти мальчик. Вероятно, на его лице отразились эти мысли – капитан засмеялся:

– Немного нас, а? Не забывайте, что космолет почти полностью автоматизирован. Да и вообще в космосе никогда ничего не случается.

Гибсон внимательно оглядел тех, кто должен был стать на три месяца его единственными товарищами. Он не верил первому впечатлению, но всегда старался его запомнить; сейчас, увидев их впервые, он удивился – в них не было ничего особенного, если, конечно, не обращать внимания на позы и временное отсутствие волос. А ведь все они занимались делом, романтичнее которого не было на свете с тех пор, как последние ковбои сменили скакунов на вертолеты.

По сигналу, которого Гибсон не понял, члены команды один за другим выскользнули с волшебной легкостью в открытую дверь. Капитан Норден сел в кресло и предложил Гибсону сигарету; тот не сразу решился ее взять.

– Вы позволяете курить? – спросил он. – А как же кислород?

– Они бы взбунтовались, – рассмеялся Норден, – если б я не давал им курить три месяца. А кислорода на это уходит немного.

Гибсон подумал, что капитан Норден никак не укладывается в привычные литературные рамки. По лучшим – во всяком случае, по принятым – традициям капитан космолета – суровый старый волк, который полжизни провел в космосе и может с закрытыми глазами провести корабль через всю Солнечную систему. Когда он отдает приказ, команда вскакивает по стойке «смирно» (что нелегко в условиях невесомости), отдает честь и пулей несется выполнять задание. Но капитану «Ареса» не было сорока, и похож он был на преуспевающего чиновника. Дисциплины же Гибсон до сих пор не заметил. Позднее он обнаружил, что дисциплина на «Аресе» есть, только каждый сам отдает себе приказ.

– Значит, в космосе вы не были? – сказал Норден, пристально глядя на своего пассажира. – Что ж, вам удалось написать немало на основании… э… минимальных личных впечатлений.

Гибсон постарался беспечно рассмеяться.

– Да, – сказал он, – обычно считают, что писатели должны испытать все сами. В молодости я много читал о космических полетах и, как мог, старался передать местный колорит. Не забывайте, что последние пять лет я об этом почти не пишу. Странно, что мое имя связывают именно с космосом.

Норден не вполне поверил в его скромность – Гибсон не мог не знать, что именно книги о космосе создали ему славу.

– Время у нас земное, по Гринвичу, – продолжал капитан. – Ночью мы не работаем, вахты не несем – приборы действуют сами, пока мы спим.

Отчасти поэтому тут так мало народу. Пока что места хватает, у каждого отдельная каюта. У вас – пассажирская. Надеюсь, она вам понравится.

Сколько вам разрешили взять багажа?

– Сто килограммов.

– Сто килограммов?

Норден с трудом сдержался. Как всякий космонавт, он питал отвращение к лишнему грузу и не сомневался, что Гибсон взял уйму хлама. Ну что ж, это согласовано с компанией, и если груз не выше нормы, не ему сетовать.

– Я скажу Джимми, чтоб он отвел вас в вашу каюту, – сказал Норден.

– Он у нас вроде мальчика на побегушках. Многие так начинают – нанимаются в лунный рейс на время каникул. Джимми – парень смышленый.

Он уже кончил колледж.

Гибсон не удивился, что тут такой образованный мальчик на побегушках. Он пошел за Джимми, которого явно смущало его присутствие, в пассажирский отсек.

Каюта была крохотная, но хитроумное освещение и зеркальные стены делали ее больше, а койка на «день» превращалась в стол. Почти ничто не напоминало о невесомости, и путешественник сразу почувствовал себя как дома.

Следующий час Гибсон раскладывал пожитки и экспериментировал с кнопками. Особенно ему понравилось зеркальце для бритья, которое превращалось в иллюминатор. Он никак не мог понять, как это делается.

Разложив почти все, он лег на койку и пристегнулся ремнями.

Невесомость от этого не исчезла, но все же стало спокойней.

Тут, в маленькой комнатке, которая должна была стать его вселенной на ближайшие сто дней, он мог забыть разочарование и неприятности, которые омрачили его отъезд с Земли. Теперь беспокоиться было не о чем. В первый раз за долгое время он полностью препоручил свое будущее другим. Приглашения, лекции, договоры – все осталось на Земле.

Робкий стук разбудил его. Сперва Гибсон не понял, где он, потом все вспомнил и расстегнул ремни. Он еще плохо координировал движения и, пробираясь к двери, отскочил, как мяч, от стены, которую условились считать потолком. В дверях, переводя дух, стоял Джимми Спенсер.

– Капитан шлет привет, сэр, и спрашивает, не хотите ли вы поглядеть на старт.

– Конечно, хочу, – сказал Гибсон. – Подождите, сейчас возьму камеру.

С наблюдательной галереи, которая опоясывала «Арес», Гибсон впервые увидел звезды, не затемненные ни атмосферой, ни темным стеклом, – здесь, на ночной стороне корабля, солнечные фильтры были отодвинуты. В отличие от Станции «Арес» не вращался: система гироскопов удерживала его в одном положении, и звезды на его небе висели неподвижно. Увидев то, что он так часто и так тщетно пытался описать, Гибсон почувствовал, как трудно ему анализировать свои впечатления; а он ненавидел впечатления, которые нельзя пустить в дело. Как ни странно, не яркость и не количество звезд особенно его поразили. Он видел небо не хуже этого со стратолета или с горных вершин; но никогда раньше он не чувствовал с такой остротой, что звезды окружают его, что они рассыпались до самого горизонта, которого он лишился, и даже ниже, под ногами.