Пазл - Страница 5

Они «сняли» проституток, и, пока Жорик с Веней угощали одну из них шампанским, Рома включил кондиционер в своем «Форде», отодвинул сиденья, чтобы было удобнее, и стал раздеваться. Проститутка все поняла без слов, мигом скинула не первой свежести колготки, плотно облегающую маечку и лучезарно улыбнулась Роме, продемонстрировав золотой зуб. Роме было все равно, он не обратил внимания ни на зуб, ни на колготки, ни даже на черную каемку под ногтями дамы, предвкушая, что сейчас обязательно все получится, но… его ждало горькое разочарование. Снова ничего не вышло, и это повергло его в пучину отчаяния. Деньги, разумеется, девица не вернула. Зато ее подруге пришлось потрудиться: Жорик и Веня пыхтели минут двадцать, сменяя друг друга и заставляя беднягу отработать каждую копейку. После этого они поехали обратно на дачу.

Как ни странно, Рома быстро пришел в хорошее расположение духа.

«Это все стресс, – убеждал он сам себя. – День рождения

(дед),

большая компания

(ДЕД),

куча гостей, фейерверки, все это, несомненно, сказалось на организме.

(МЕРТВЫЙ ДЕД В КРЕСЛЕ!)»

Рома дернулся, чуть не выпустив руль. Боже, а вдруг эта Анна Семеновна после бесплодных звонков решит, что с ним что-то произошло, и вызовет слесаря? Тогда неприглядная правда выплывет раньше намеченного срока, а ему это совсем не нужно. У него много гостей, у него день рождения, впереди еще два дня развлекухи…

По дороге они прихватили еще спиртного, кое-какой закуски, и «гужбан» продолжился.

Дальнейшее он помнил плохо. Кто-то упал на музыкальный центр, выставленный на улицу, залив его пивом. Там что-то зашипело, заискрилось, после чего центр наотрез отказался работать. Жорик «стрельнул» денег у Ромы и с еще двумя друзьями на ночь глядя уехал в Москву, где в круглосуточном магазине был приобретен другой.

Потом, кажется, снова приезжала полиция, и Жорику снова пришлось разруливать ситуацию, вернулся Витек с зашитой губой, в доме разбили окно, какая-то парочка трахалась прямо на веранде под восхищенные и подбадривающие вопли окосевшей молодежи… Последнее, что он помнил, – ему звонила мать, узнавая, не вернулся ли он в Москву, но он нагрубил ей и кричал, чтобы она не лезла в его жизнь, а после этого кинул телефон в мангал, где готовилась очередная порция шашлыка.

На этот раз пробуждение было куда тяжелее. Рома очнулся на кухне, в луже собственной рвоты. Горло болело, язык казался огромным и неуклюжим и царапал небо, в голове, как маятник, пульсировала тупая боль. Он посмотрел на руки – они тряслись.

Вместе с ним проснулся крошечный зверек.

«Уезжай, – ласково сказал он. – Приводи себя в порядок и уезжай, Рома. Ты стал похож на скотину».

Скотина. Точнее не придумаешь. Он вспомнил, что ему звонила мать. Интересно, не проговорился ли он случайно насчет деда?

Рома попытался встать, но виски сдавило с такой леденящей силой, что он благоразумно решил остаться на четвереньках. Так и пополз к туалету. Каждый шаг отдавался всеобъемлющей болью в голове, будто он карабкался на Эверест, испытывая кислородное голодание. С грехом пополам добравшись до туалета, он боднул перепачканную шашлычным соусом дверь головой. Она открылась, и Рома поднял глаза.

Он хотел завопить во все горло, но сил на это не было. Ужас парализовал его настолько, что он просто тихо вздохнул и повалился на пол, теряя сознание. Однако, прежде чем окончательно окунулся в холодную, обволакивающую и вместе с тем спасительную бездну, в мозгу словно ударили хлыстом – дед. В туалете был дед, он восседал на унитазе в военном кителе и с укором смотрел на Рому…

Его привели в чувство с помощью холодной воды. Ругаясь и отплевываясь, он поднялся на ноги, которые предательски дрожали, с замирающим сердцем вспоминая увиденное. Господи, у него началась белая горячка. Все, с алкоголем хватит, сегодня воскресенье, завтра домой.

Домой.

(К деду.)

Какое успокаивающее слово «домой».

Он пришел в себя только к вечеру, после двадцатой чашки кофе и неоднократно принятого душа. Наступала самая тяжелая, самая неприятная, но необходимая стадия любой вечеринки – уборка. Многочисленные «друзья», заранее осмыслив, что их могут на вполне справедливых основаниях привлечь к этому неблагодарному занятию, потихоньку и незаметно рассосались, напоминая всемирно известного Карлсона, который как-то заявил Малышу: «Ты знаешь, мне вдруг как-то домой сразу захотелось… И вообще, задержался я тут с тобой». В итоге с ним остались преданный Жорик и Жанна с какой-то подругой, молчаливой прыщавой особой.

А уборка, нужно сказать, была знатная. Травы во дворе вообще не было видно – она полностью скрылась под мусором. Пустые бутылки и банки, пакеты из-под угля, одноразовые тарелки, вилки, стаканчики, размокшие салфетки, обертки из-под шоколада, чипсов, размазанный торт с поломанными свечами и кляксами воска (Рома даже и не помнил, что на его дне рождения присутствовал торт и что его вообще кто-то ел), недоеденные фрукты, арбузные корки, остатки шашлыка, шампуры с засохшими ошметками мяса, над которыми уже кружили мухи… Вытряхивая мангал, он обнаружил в углу спекшийся кусок почерневшего пластика – остатки его телефона. Теперь ему нужен новый телефон. Это не проблема, куда больше его расстраивало, что в том, который он сжег, осталась записная книжка с нужными номерами.

Про бассейн и говорить нечего. Чего там только не было, прямо как в бюро находок! Стул, чей-то вывернутый наизнанку носок, пластиковые бутылки из-под минералки, огурцы с помидорами (!), парик (!!)… Эти два дня прошли в таком мощнейшем коматозе, что Рома вряд ли удивился бы, узнав, что это сам дьявол вылез из преисподней заглянуть к нему на «огонек». В доме тоже было не ахти: на первом этаже разбиты окна, кровать сломана, на кухне сорван кран, дверь от ванной мирно стояла рядом с самой ванной, пол на втором этаже залит вином, все кровати перевернуты…

Чуть позже Жорик, смущаясь, рассказал, что, когда Рома спал, ему пришлось дать ментам денег.

– Сколько? – тупо спросил Рома.

– Полторы, – стараясь не встречаться взглядом с Ромой, сказал Жорик. – Своих не хватило, ребята добавляли. Потом нужно раскидать, я записал, сколько кому.

Вздохнув, Рома пообещал, что вернет все деньги, но только когда приедет в Москву.

Они убирались до глубокой ночи, и только около половины третьего Рома прилег отдохнуть. Он задремал, и ему приснился сон.

Он возвращается домой и входит в квартиру. Дед сидит, скрючившись еще больше и словно уменьшившись в размерах, из ноздрей тянутся слизистые дорожки. Дед буквально «тает». В коридоре плавает сладковатый запах разложения. Несмотря на сетку в окнах, над его телом деловито жужжат мухи. Откуда они появились, из вентиляционного отверстия, что ли?

Он начинает звонить матери, потом в полицию. Мать в шоке, обещает к вечеру прилететь. Приходит участковый. Он долго смотрит на кресло, в котором сидит почерневший дед, и говорит: «Как вам не стыдно так шутить?! Ведь здесь никого нет!» Рома кричит, как это нет, вот, смотрите, он прямо перед вами, но участковый усмехается и уходит, предупреждая, что в следующий раз за такие шутки упечет его в кутузку на пятнадцать суток. Рома мечется по квартире, а дед как ни в чем не бывало сидит в кресле, будто исподтишка подсматривая за ним. Приходит Татьяна, Рома хватает ее за руку и тащит к креслу. Она делает удивленное лицо, словно не понимает, о чем говорит Рома. Он орет на нее, хватая ее кисть и дотрагиваясь ею до съежившегося лица деда, мол, потрогай, неужели ты слепая?! У деда оттопыривается нижняя губа, оттуда падает белая личинка. Татьяна вырывается и в ужасе убегает из квартиры, крича, что Рома сошел с ума. Вечером приезжает мама, и с ней то же самое. Она смотрит на кресло, поворачивает бледное лицо к Роме и… говорит, она говорит…

– …сыпайся, соня, – услышал он над собой знакомый голос.

Рома приоткрыл глаза. Жанна, рядом с ней эта подруга, прыщи в потемках напоминают оспу.