Новая космическая опера. Антология - Страница 153

«Быть пьянее, чем я был когда-либо прежде».

Пьянее, чем сейчас?

«Да, конечно».

Хорошо.

Ночь, не имеющая равных! Видение обнаженных любовников в бассейне Ганимедского курорта, тянущих через длинные соломинки из бутылок Старый Добрый Семьдесят Пятый.

Воплоти мечту! Включись и выиграй!

«Я сказал „нет“».

Блаженный сон рассеялся.

Чего ты хочешь больше всего?

Боб был уже на столе, рядом с Сестренкой Мэри. И как они там вдвоем помещаются? Боб играл на скрипке и танцевал. Он опасно отклонился назад над танцующей толпой, шлюха его придерживала, а скрипка была между ними. Они крутились и крутились по кругу, Боб отчаянно пилил свой инструмент, а рот Сестренки Мэри сверкал черной, маниакальной, о тридцати двух зубах улыбкой.

Кто-то врезался в ТБ и толкнул его на кого-то еще. ТБ, покачиваясь, пробрался сквозь толпу, забился в угол и стал ждать, когда же забегаловка перестанет крутиться. Через какое-то время он осознал, что никогда она не перестанет, и Боб с Сестренкой Мэри никогда не перестанут, и народ в забегаловке тоже, что этот стул, эти столики, эти стены так и будут крутиться, а теперь они еще и перепились, кренились и раздувались, грозя его поглотить, желая что-то от него получить, хотя все, что у него теперь было, это ровно ничего.

ТБ кое-как пробрался за спинами танцующих к двери. Затем он осторожно, словно от кого-то таясь, обогнул косяк. Пластиковые висюльки хлестали его по лицу, но он пробился между ними и спустился с крыльца. Пройдя футов сто, он попал ногой во что-то мягкое и упал навзничь.

Над ним в вышине аритмично мигали вспышки болотного газа. Вонь всей вселенной — нечто, чего он давно уже не замечал, — ударила его с такой силой, что могла бы сбить с ног, не лежи он и так в болоте. Все было не так — страшно, до жути не так. Всё и все свихнулись.

Что-то крутило и сжимало желудок. А что шлепанье, это Бен там по лужам шлепает. Но ведь Бен — это я. Я — Тадеуш. Наконец-то мы слились воедино. Какой прекрасный предмет для размышлений. Человек с другим человеком, в него воткнутым, крест-накрест в четвертом измерении. Тессеракт со стонущим человеком, распятым на нем, на самом себе! Только этого никому не видно, оно же все в четвертом измерении.

От такого и запьешь, и сопьешься.

«Мне нужно перевернуться, а то захлебнусь, когда буду блевать.

Сейчас я буду блевать».

Он перевернулся на живот, и его желудок очень хотел извергнуть все свое содержимое, однако гристовое желе словно закаменело и никуда не хотело уходить; несколько минут его выворачивало всухую, а потом обессиленное тело бросило это занятие.

Чего ты хочешь больше всего?

«Я хочу ее, чтобы она снова была. Я хочу, чтобы все это, что было, никогда и не случилось. Я хочу иметь способность менять не только будущее».

А затем желе снова разжижилось и поползло по его пищеводу, словно цепляясь за стенки руками, и он открыл рот, и…

…боже милосердный, это и вправду были руки, маленькие руки цеплялись за его губы, ухватывались понадежнее, раздвигая губы, заставляя рот раскрыться…

Кашель взахлеб, отвращение, неудержимый позыв к тошноте

«Да я же не это имел в виду». Это, это.

Его лицо повернуто в сторону, а маленькие руки цепляют загаженную землю, продвигаясь вперед и вперед, волоча за собою толстый, в руку, послед из чего-то похожего на слизь, мерзее любой слизи…

Непроизвольное оцепенение всех его мускулов, судорожно напрягшихся, ощутив чужое присутствие, присутствие в них самих, желающее…

…выйти…

Он долго, бесконечно долго выблевывал гристовую слизь.

И эта субстанция собиралась в лужу и комковалась, и в ней уже были не только руки. Там было удлиненное тело. Еле намеченные изгибы ягодиц и грудей. Ступни размером с большой палец, но идеально сформированные. И все это росло.

Лицо.

«Я не стану смотреть».

Лицо, увиденное мельком, узнаваемое превыше любого узнавания, потому что не было ее лицом. Нет, нет. Он знал, что это не она. Это просто то, как он ее помнил.

Слизневая девушка каталась в грязи. Как ком теста, она каталась и росла, собирая мусор, в котором каталась, раздуваясь, становясь…

Оно открыло рот. Нечленораздельное бульканье. Вязкие, сырые слова. Он не мог себя удержать. Он подполз, наклонился над ней и стал слушать.

— Ты этого хотел?

— Господи. Да я никогда…

— Тогда убей меня, — прошептало оно. — Убей меня поскорее.

И он потянулся к тонкой еще шее, И пальцы его напряглись, и он почувствовал, как горло поддается. Не совсем еще сформировалось. Если был вообще подходящий момент покончить с этим чудовищем, этот момент был сейчас.

«Что же я тут наделал?» Он сжал пальцы крепче. Существо стало кашлять и задыхаться. Биться в отбросах, его породивших.

Нет, только не снова.

«Я не могу».

Он с трудом, по одному развел пальцы.

— Я не буду, — сказал ТБ.

Он сел чуть в отдалении от существа и начал с тупым интересом смотреть, как оно глотает воздух. Живет. Принимает вид женщины.

Оно открыло глаза на мир. Мутные, невидящие глаза. Он протянул руку и осторожно их протер. Пленки сошли, прилипли к пальцам, и глаза стали ясными. Лицо повернулось в его сторону.

— Я умираю, — сказала женщина.

Это был ее голос. Голос, как тот ему помнился. Ну, помоги Господи его проклятой душе. Ее голос.

— Помоги, — сказала она.

— Я не знаю, что делать.

— Чего-то не хватает.

— Чего?

— Я не знаю чего. Как-то не так. Она закашлялась.

— Алетея.

Он позволил себе это сказать. И тут же понял, что всё не так. Нет. Эта женщина не соответствовала этому имени.

— Слишком мало хочу.

— Чего, чего ты хочешь? Как тебе помочь?

— Не хочу жить. Хочу жить слишком мало, чтобы жить. — Она снова закашлялась, попыталась подняться, но смогла только судорожно дернуться. — Помоги, пожалуйста… этому. Мне.

Он вновь до нее дотронулся. Теперь под пальцами была плоть. Но какая же холодная. Он подсунул под нее руки и обнаружил, что она очень легкая, что ее легко поднять.

Он стоял с женщиной на руках. Она весила не больше сорока фунтов.

— Я возьму тебя домой, — сказал он. — К себе домой.

— Оно… я… попыталась сделать то, чего ты хотел. В этом мое назначение.

— Мощное же зелье было в этом Старом Добром Семьдесят Пятом, — сказал ТБ.

Он уже не чувствовал себя пьяным. Он чувствовал себя выжатым, изодранным в клочья, как старая ветхая тряпка. Но пьяным он не был, и у него оставались какие-то силы, пусть даже ему самому с трудом в это верилось. Возможно — достаточно сил, чтобы отнести ее на баржу. Он не мог воспользоваться маршрутом, по которому вел его Боб, но был путь и попроще, хотя и длиннее. И он его прошел.

Дошел до дома, до своей баржи, с женщиной на руках. Ее частое, поверхностное дыхание. Ее знакомое лицо. Ее пустые, пустые глаза.

Использовав свою особую способность, он заглянул в будущее и увидел, что нужно делать, чтобы ей помочь.