Новая космическая опера. Антология - Страница 152

Ее пелликула не хочет умирать. Шляется по всему дому и таскает за собой ее тело, как тряпичную куклу. И мне никак от нее не избавиться.

— Ты хочешь сказать, что тело ее умерло, а пелликула таки живет?

— Ну да, я ж тебе битый час об этом толкую! — Жестяной Он забрал у ТБ фляжку и прикончил ее содержимое. — Слушай, ТБ, ну что мне с ними делать? Она насквозь провоняла весь дом, и каждый раз, когда я вышвыриваю старую ведьму наружу, этот грист волочет ее обратно. И совсем ведь не устает, ломится в дверь хоть целую ночь, пока я не открою.

— Хорошенькая у тебя проблема.

— Это уж точно, что проблема! Хорошая была мамаша, но теперь, если по-честному, я начинаю ее ненавидеть.

ТБ обреченно вздохнул.

— Может, я сумею что-нибудь сделать, — сказал он. — Только не сегодня.

— Ну заходи тогда завтра. Моя баба сготовит тебе что-нибудь поесть.

— Постараюсь зайти.

— ТБ, ты обязан мне помочь. Все же знают, что у тебя с гристом особые отношения.

— Что смогу — сделаю, — сказал ТБ и направился к бару, оставив Жестяного наблюдать за бильярдной игрой.

У стойки он заказал холодное пиво, и Чен достал ему бутылку из холодильника. Это был отличный способ притушить жжение, все больше разгоравшееся в желудке. Он присел на барную табуретку и начал пить пиво. Ченов бар был сплошь облицован видавшими виды рекламными плитками — мертвыми, разумеется, дни их блужданий по станциям Мета минули безвозвратно. В большинстве своем эти рекламы восхваляли продукты, о которых ТБ и слыхом не слыхал. Однако одна из них — та, на которой стоял стакан с пивом, — все же оказалась знакомой. Это был вербовочный призыв государственной службы, и в нем выступал Амес тех далеких времен, когда он был еще не Могучим и Ужасным Командиром Системы, а всего лишь губернатором занюханного Меркурия. Реклама осеклась посреди воззвания Амеса к достойнейшим гражданам Мета приезжать на Меркурий, чтобы влиться в Новую Элиту. Рекламный Амес застыл, широко разинув широкий рот, зиявший на его широкой ряшке. Дно пивного стакана почти точно укладывалось в круглое «О» этого рта.

ТБ глотнул пива и снова поставил стакан.

— Заткни хлебало, — сказал он недружелюбно. — Вот это свое хлебало, ты заткни его на хрен, будь милостив.

Чен вскинул глаза от костяшек, которые, тут же почувствовав, что он не уделяет им достаточного внимания, стали переругиваться между собой.

— Ты со мной говоришь? — поинтересовался он.

— Нет. — ТБ ухмыльнулся и помотал головой. — Я мог бы и тебя попросить заткнуться, но ты и так не слишком много говоришь.

Ночь — то есть время, считавшееся на Чирье за таковую, — была уже на исходе, а народу в забегаловке все прибывало. Один за другим подходили мусорщики, крысоловы и фермеры, что-то растившие на отстойниках. По преимуществу мужчины, но попадались и женщины, и некие совсем уж бесполые груды лохмотьев. К ТБ привязался какой-то тип, пытавшийся впарить ему моток отработанной световой трубки. Трубка переболела какой-то заразой и была сплошь в крапинках. Слушая объяснения продавца, что трубку можно перезарядить, ТБ согласно кивал, однако от бартера отказался, а потом еще Чен окинул трубочника нехорошим взглядом, и тот пошел дальше. ТБ заказал себе вторую бутылку и выудил из кармана три металлических ключа. Такая уж на Чирье была валюта. Два ключа были ломаные, а третий был вроде бы из настоящей латуни и мог что-то стоить. ТБ положил ключи на стойку, Чен быстренько сгреб их и переправил в сейф.

К ТБ подошел Боб и дружески хлопнул его по спине.

— Чего бы тебе не выпить виски? — вопросил он и задрал рубашку, демонстрируя еще одну посудину самогона, заправленную под веревку, на которой держались его штаны.

— Вот допью это пиво, и тогда, пожалуй.

— Большой Балбес говорит, что кто-то там о тебе расспрашивал.

— Глэдис, наверное, но она меня уже нашла.

— Нет, это был шаманский священник.

— Кто-кто?

— Ну, один из этих, зеленодревовых.

— А он-то что здесь забыл?

— В Бэгтауне у них там церковь или нечто вроде. Бывает, что они и сюда добираются. Балбес говорит, что этот вытворяет всякие там фокусы с камнями.

— С камнями?

— Так он сказал.

— А ты уверен, что он именно так и сказал?

— Большой Балбес сказал, что всякие там фокусы с камнями, и это все, что я знаю. Слышь, а что это рожу твою вдруг перекосило?

— Я знаю этого священника.

— Да откуда, каким образом?

— Я его знаю. И очень хотел бы узнать, чего ему нужно.

— Того же, чего и всем мужикам, — удивился вопросу Боб. — Виски и с кем-нибудь перепихнуться. Или, порою, одного только виски. Но всегда, при любой погоде по крайней мере виски. — Он закинул руку за стойку и стал там что-то нащупывать. — Чен, а что это такое, на чем моя рука?

Чену пришлось прервать игру и смотреть.

— Мой долбаный дробовик, — пробормотал он недовольно.

Боб сдвинул руку, пошарил еще и вытащил обшарпанную скрипку.

— А смычок где?

— Да там же, рядом, — махнул, не поворачиваясь, Чен. Боб встряхнул извлеченный из-за стойки смычок, и грист послушно его наканифолил. Затем Боб встал рядом с ТБ, спиной к бару, приставил скрипку к груди, извлек из нее долгую тоскливую ноту и тут же, без остановки, перешел на нечто быстрое и плясовое. Свою музыку, довольно замысловатую, он акцентировал громкими воплями прямо ТБ на ухо.

— Да на хрена же так орать, — пожаловался ТБ, когда Боб опустил смычок.

— Я хочу танцевать, — заявил Боб. — Освободите мне место! — заорал он на всю забегаловку.

В середине зала расчистили небольшой пятачок, и Боб вышел на него, играя на скрипке и приплясывая.

— Пошли, ТБ, — сказала Сестренка Мэри. — Потанцуем, разомнемся.

Она взяла ТБ за руку, и тот позволил увести себя от стойки. Он не слишком понимал, что ему нужно делать, да ему и не нужно было знать; она взяла его под руку и крутила, и крутила, и крутила, пока ему не стало казаться, что сейчас его вывернет. Потом верчение кончилось. Пока ТБ пытался отдышаться и остановить крутившиеся стены, шлюха вскочила на один из столиков и стала трясти своей юбкой в такт Бобову бешеному пиликанью. ТБ смотрел на нее, бесконечно довольный этой передышкой.

Пусть и вразнобой, пусть и не слишком в ритме музыки, но теперь уже раскачивался весь зал. В промежутках между песнями Боб прикладывался к бутылке самогона и передавал ее Сестренке Мэри, которая так и оставалась на столе, отплясывая и приводя в исступление мужиков, окруживших ее кольцом и пытавшихся заглянуть под дико развевающееся платье. Чен работал у стойки, отложив на время домино. Он мрачно хмурился, что помешали играть, но стаканы наполнял весьма прытко.

— Выпей виски! Выпей виски! — кричал Боб раз за разом.

С некоторым запозданием ТБ сообразил, что это название — и весь текст — исполняемой песни. Кто-то сунул ему в руки бутылку. Он глотнул, ни о чем не думая, и то, что было в бутылке, скользнуло ему в глотку нежно и гладко, как комок лимонного желе.

Питьевой грист. Содержимое бутылки было темно-пурпурным и чуть-чуть фосфоресцировало. ТБ сделал еще глоток, а затем у него отобрал бутылку следующий потребитель. Грист начинал активироваться, он чувствовал это желудком. И вдруг он понял его кодированное назначение. Старый Добрый Семьдесят Пятый. Мы прокатим тебя на комете прямо в солнце.

— Вали дальше, — сказал ТБ гристу. — Терять мне нечего.

Включись и выиграй! — сказал ему грист. Включись и выиграй!

Но этот конкурс сто лет уже как окончился.

Нет, спасибочки.

Чего ты хочешь больше всего?

Вопрос был, конечно же, предварительно запрограммирован. И это был не тот грист, который рекламировал конкурс. Кто-то состряпал смесь. И сделал это, не слишком задумываясь, что и с чем он мешает. Ощущалось и что-то еще, совсем другое. Возможно, военный грист. Буквально в шаге от восприятия.

А какого, собственно, хрена? Вали кулем, потом разберем.

Чего ты хочешь больше всего?