Носители Совести - Страница 3

Вот и сегодня профессор встретил Ксюху с той же старомодной учтивостью, и вместе с тем – с тихой затаенной радостью. Тяжело отдать всего себя государственной науке, посвятить ей свою жизнь, а на закате лет отчетливо осознать: Империя ушла навсегда. Нынешней же стране, мельчайшему осколку когда-то былой мощи – ты не интересен. Ксюха не раз слышала такие разговоры от отца. Родители так и не смогли найти себе место в жизни независимого Североморья, и три года назад, дождавшись пока дочь сдаст вступительные экзамены, вернулись на родину, в имперское Полесье.

Ксюха сбежала по лестнице, прижимая к груди драгоценные книги.

«Ох, ну до чего гадостно пахнет!»

Она открыла дверь подъезда, вдохнула чистый уличный воздух. Подумала:

«Жалко сегодня не удалось посидеть с Богданом Владиленовичем. Он, наверное, расстроился. И в магазин, конечно, надо было сходить – он все жаловался, что в холодильнике ничего не осталось. Теперь сам пойдет. Я когда уходила, он как раз собирался. Некрасиво получилось. Если бы не завтрашний зачет!»

Инесса Исааковна преподаватель цитологии, назначила зачет на одиннадцать часов. Специально назначила, зная, что автобус приходит к институту в девять двадцать и в одиннадцать ноль восемь. За потора часа до начала никто в институт не попрется, предпочтя доспать немного или подучить непослушный предмет. Соответственно, Инесса по кличке Лох-Несса с чистой совестью запишет всем неуды, к экзамену не допустит – отправит пересдавать на лето.

Ксюха пробежала через двор, едва протиснувшись между двумя перегородившими проход здоровенными джипами.

– Блин! Наставили тут! Пройти невоможно!

Из-за опущенного стекла за ней лениво наблюдал бритоголовый водитель. Даже хотел окликнуть: девочка совсем ничего, вполне в его вкусе.

Но она уже проскочила площадку, и несостоявшийся поклонник махнул рукой: надо будет – Крыса таких десяток привезет. Тяжелая золотая цепь на могучей шее лениво колыхнулась.

Ксюха нырнула в арку, и выбежала на широкий, гулкий проспект Независимости. По нему бесконечным потоком шли тяжелые грузовики с прицепами. «Как бы за ними автобус не пропустить, а то он здесь очень редко ходит».

Ну точно! Желтая гусеница, приветливо распахнув двери, пыхтела у остановки. Ксюха покрепче ухватила книги и рванула изо всех сил.

Она влетела дверь в тот самый момент, когда водитель пробурчал в микрофон:

– Следующая остановка – Дом обуви.

Двери захлопнулись.

«Фу-ух, – подумала Ксюха, отдуваясь. – Успела».

Профессор Круковский проводил глазами стремительную девичью фигурку, дождался, пока она не вскочила в автобус. Улыбнулся, кивнул, словно бы соглашаясь сам с собой, и вышел в прихожую.

То, что происходило в этот момент на пустыре перед домом, не привлекло его внимания.

С утра в прокуратуре было тихо. Арсений снял кабинет с охраны, швырнул под стол дипломат и полез на подоконник открывать форточку. Солнце начало припекать прямо с утра, в помещении царила духота, мешаясь с застарелым табачным ароматом.

Хлопнула дверь, в кабинет ворвался напарник Арсения – Глеб, как обычно шумный, буйный и неуемный.

– Что это ты, Арсений Юльевич, от тяжелой работы в окно решил сигануть?

И не успел Арсений придумать достойный ответ, как Глеб уже забыл и про окно, и про тяжелую работу, переключившись на новую тему. Он вообще все делал быстро – говорил, думал, работал. Наверное поэтому часто ошибался, но никогда не унывал.

– А я вчера в ОВД «Припортовое» ездил. Ты там бывал хоть раз? Впрочем, нет, куда тебе. Ты у нас по верхам летаешь. Осуществляешь прокурорский надзор за делами по организованной преступности, – скороговоркой протараторил Глеб, соответствующими телодвижениями изобразив тот самый «надзор»: сжал ладони в кулаки, приложил к глазам, на манер полевого бинокля. – В «Припортовое» тебя и не заносит никогда. Спальный район для докеров, там одна бытовуха да поножовщина. А всей оргпреступности – банда докерских сынков, что тырит на бензоколонках водку. Ну, так я тебя просвещу: в местном ОВД такая помойка!

Арсений слез с подоконника, аккуратно отряхнул штаны и сказал:

– Так уж прямо и помойка?

– Натуральная! С запахом! – восторженно проговорил Глеб. – Вот слушай, что я тебе сейчас расскажу. Короче, сижу я у замначальника… наглый такой майорище, мордатый… сижу, значит, листаю дела, слушаю, как он передо мной успехами подчиненного ОВД похваляется, и тут влетает здоровенный детина в патрульной форме и начинает что-то мямлить. Ну, я сразу понял – коренной житель. Североморец, значит.

Глеб потер переносицу и радостно провозгласил:

– О! Кстати, слышал новый анекдот? Все забываю тебе рассказать. Зимняя Олимпиада, биатлон. Диктор комментирует: пока североморский лыжник отрывается от старта…

Арсений чуть заметно улыбнулся: ох уж, эти глебовы заморочки.

Глеб, имперец по национальности, состоял в радикальной партии и больше всего на свете не любил североморцев. Естественно, нелюбовь была взаимной. Глеб торчал на своей должности уже шестой год и не имел никаких перспектив хоть немного продвинуться по служебной лестнице. Сам он объяснял это происками в верхах. Верхи, по мнению Глеба, состояли сплошь из североморцев. Арсения, полукровку, он воспринимал в зависимости от настроения – то как «своего» до мозга и костей, то как злейшего врага. Судя по всему, сегодняшнее утро Глеб начал в приподнятом расположении духа.

– Смешно, да? Так вот, представляешь, вбегает этот и прямо с порога: на Третьей Лесной – ограбление и убийство! Взломали дверь, хозяев зарезали прямо во сне, а квартиру – вынесли. Все, говорит, забрали, даже телефон срезали. На месте группа работает, поехали, мол, дверь надо опечатать. А майор этот ему отвечает: подожди, не гони. Сейчас Витасу позвоним, пусть быстренько на эту квартиру запишется, будто он там жил. Когда весь сыр-бор уляжется, можно будет продать. Всем денюжка капнет. – Глеб стукнул кулаком об колено. – И все это при мне, представляешь?! Совсем североморцы обнаглели!!!

Арсений вздохнул. Лучше уж промолчать, а то на полдня заведется. Тоже любитель бревен в чужом глазу. А ведь прекрасно знает, сколько здесь, в Центральной, стоит затягивание дела, направление на доследование, снятие прокурорского надзора. На все есть специальный прейскурант, и все равно, кто на контроле сидит: выходец ли из Империи, североморец, цена есть у всех. У кого-то пятьсот кредиток, у кого-то – полмиллиона, но не оттого, что один честнее другого. Просто у первого должность повыше, а значит, возможностей помочь-навредить больше.

Звякнул внутренний телефон. Звякнул и замолчал, словно понимая: ничего хорошего он сказать не может. Арсений и Глеб одновременно посмотрели на древний аппарат с затертым имперским гербом и остатками черных цифр на кнопках. И тут он зазвонил снова, длинно и требовательно, почти без пауз.

– Это тебя, – почему-то шепотом сказал Глеб. Арсений кивнул и снял трубку:

– Арсений Догай, слушаю.

– Здравствуй, Арсений Юльевич!

– Доброе утро, господин старший прокурор!

– Собирайся, Арсений, из Балтийска вызов поступил. Машина сейчас будет.

– Что случилось?

– А что у нас может случиться? Подопечные малость повоевали. Группа из местного ОВД уже там, сообщают: полдюжины тачек искореженных, одиннадцать трупов, весь двор в крови и гильзами завален.

Арсений присвистнул.

– Давно такого не было.

– Вот именно. Так что давай, бери дело под свой контроль, съезди, посмотри, что да как, потом мне доложишь.

«Конечно, – подумал Арсений, – а ты посмотришь, перспективное ли дело, стоит за него браться, чтобы Генеральный скормил очередную вкусную коврижку за усердие».

Старший прокурор Каневский не зря считался самым беспринципным карьеристом во всех структурах Минбеза. Такой родного брата продаст. Не зря в прокуратуре его за глаза звали Каином.

– Хорошо, господин старший прокурор. Сделаю.