Невыживший - Страница 4

Антон Сергеевич исподлобья взглянул на дочь:

– Чем тебе мой сосед не угодил?

– Он отвратителен. У него лицо, как у психа. Да и сынок его не лучше. Ты в курсе, что этот инвалид стоял за дверью и подслушивал?

Уголки губ отца горестно опустились вниз.

– Он больной, несчастный парень. Не его вина, что он родился слабоумным.

– Конечно, не его вина. Это вина его родителей, отца, в частности. Который, вместо того чтобы заниматься сыном, держит его в четырех стенах, а сам в гости ходит пьянствовать.

Антон Сергеевич открыл рот, чтобы как-то защитить приятеля, но передумал. Анастасия была взвинчена до предела, так что любое возражение лишь еще больше распалит пламя.

– Почему ты не лечишься? – немного успокоившись, спросила она. – Что говорят врачи?

– Это долго рассказывать, – махнул рукой отец. – Как-нибудь потом. Завтра.

– У меня завтра самолет, – напомнила Настя. Опухшие глаза Антона Сергеевича, в которых до недавних пор еще теплился огонек, окончательно потухли.

– Я думал, мы побудем вместе, – прошелестел он. – Хоть недельку.

Он поднял робкий взгляд на дочь и осекся. Ее выражение лица было красноречивей любых слов, словно подсвечиваемый огнями билборд.

«Прости, но я не хочу оставаться в твоем клоповнике», – говорили ее глаза. Очевидно, Настя поняла, о чем подумал отец, и смягчилась.

– Не обижайся. У нас будет время поговорить. И еще… Если тебе нужны деньги на лечение, я дам, – сказала она. – Только без обид, папа. Я переведу их на счет лечебного заведения. Ты просто потерял способность рационально распоряжаться финансами. На руки ты ничего не получишь.

– Обойдусь, – внезапно резко ответил Антон Сергеевич. – Жил я без твоих денег, проживу и дальше.

К его удивлению, Настя не обиделась. Она лишь с какой-то усталой задумчивостью разглядывала каждый уголок его обшарпанной кухни, где тряпка с веником были редкими гостями, не говоря уж о пылесосе. Впрочем, у Насти были большие сомнения, что в этой квартире вообще имелся пылесос. Когда женщина заметила таракана у мусорного ведра, ее губы брезгливо скривились.

– Ты что-то говорил о сюрпризе, – сказала она, повернувшись к отцу.

– Говорил, – пробурчал Антон Сергеевич. С трудом поднявшись из-за стола, он засеменил в комнату и вернулся буквально спустя минуту, неся в руках тоненькую папку из затертого полиэтилена.

– Вот.

Настя с интересом открыла папку.

Антон Сергеевич выжидательно смотрел на дочь, уперев в стол худые кулаки. Он тяжело дышал, почти хрипел, и женщина отчетливо слышала, как в груди отца что-то похрустывает, будто кто-то живой пытается изо всех сил выбраться наружу.

– Завещание? Это мне? – изумилась она, когда наконец до нее дошел смысл документа.

Отец кивнул.

Настя была растеряна. Чувства благодарности и раздражения вспыхнули в ней одновременно, слившись воедино. Благодарность – за то, что отец не забыл ее. Как бы то ни было, что бы ни произошло между ними когда-то – она его дочь, а он – ее отец. Однако это чувство щедро разбавила ложка дегтя. Почему-то в этот момент Настя почувствовала себя собакой, которой швырнули обглоданную кость.

Отец стоял, высоко задрав подбородок, словно надувшийся от гордости индюк, явно ожидая от нее слова благодарности за это завещание. Уж такой он был. Ему нравилось делать подарки, потому что подсознательно он ощущал себя покровителем по отношению к тем, кого одаривал. И относился к этим людям после этого соответственно свысока. Настя не желала этого. Она ненавидела зависимость в любой форме ее проявления, даже когда дело касалось их отношений с отцом.

Судя по всему, Антон Сергеевич о чем-то догадался и поспешил сказать:

– Ты не подумай, дочка… у нас расселение, я уже согласился на переезд. Так что ты получишь новую квартиру, в хорошем доме, а не эту конуру с тараканами!

Настя встала из-за стола. Подошла к отцу и, стараясь игнорировать обволакивающий его тяжелый запах, обняла.

– Спасибо тебе. Только не рано ли ты собрался меня в наследницы записывать?

– В жизни все бывает, – философски заметил отец. Он отвернулся, но Настя успела заметить влагу, блеснувшую в уголках его отекших глаз.

– Я бы хотел съездить с тобой на могилу, – немного смущенно сказал он.

– Я уже была там, – мягко ответила Настя. – Не волнуйся.

Антон Сергеевич вздохнул и сел за стол.

– Я не мог не заметить, что ты тоже изменилась, – осторожно сказал он, уставившись на ее живот. – Ты…

Вопрос уже был готов сорваться с его языка, как Настя его опередила:

– Я беременна. И у нас будет дочка. – Помедлив, она добавила: – Мы назовем ее Катей.

На скулах отца заиграли желваки.

– Это большая радость, да… Поздравляю тебя. Но… это имя…

Журавлев закряхтел, словно дряхлый старик.

– Наверное, это не самая лучшая идея, – выдавил он, и Насте стоило большого труда держать себя в руках.

«А какая идея хорошая?! Надираться в хлам каждый день и жаловаться на судьбу?!» – чуть не выпалила она, но вовремя удержалась.

– Я каждую ночь вижу вас, – хрипло говорил отец. Он принялся грызть ноготь на мизинце, и только сейчас Настя обратила внимание, что все ногти на его пальцах обкусаны до мяса. – …тот день. Как будто было три минуты назад. Как вы приходите ко мне. Как я угостил вас мороженым – я специально купил вам заранее. Катя любила шоколадный рожок, а ты пломбир. Как нас внизу встретила Анна Петровна, наша покойная соседка. А ты…

– Хватит! – крикнула Настя, и отец испуганно моргнул.

Она наклонилась над ним и, вдыхая исходящую от него вонь, повторила:

– Хватит, папа. Поезд давно ушел.

– Ушел, – тупо повторил отец, и по щеке скатилась слеза. Он вытер лицо рукавом. Не глядя на него, Настя, прихватив пальто, вышла на балкон. Ее всю трясло.

Она безмолвно смотрела вниз. Туда, на детскую площадку.

Где более двадцати лет назад они так любили играть с Катей…

– Папа, а почему мы не с мамой пошли? – спросила Настя, лизнув мороженое. Другой рукой она держалась за руку Антона Сергеевича. Тогда он представлял собой стройного тридцатичетырехлетнего мужчину с густой вьющейся шевелюрой и пышущим здоровьем лицом.

– Потому что у мамы дела, – важно пояснила Катя, шагая рядом. Она тоже ела мороженое, шоколадный рожок, и, словно невзначай, отпустила папину руку – ей нравилось быть взрослой и самостоятельной.

– Мама придет попозже, – добавил Журавлев. – Нам нужно немного прибрать в бабушкиной квартире, полить цветы и вытереть пыль. Вы же поможете папе?

– Да! – в один голос откликнулись сестры.

Они прошли небольшой дворик, окруженный высоким кустарником, и зашагали к третьему подъезду пятиэтажого дома.

– Папа, а наша бабушка уже на небе? – спросила Настя. Она доела пломбир и теперь старательно облизывала перепачканные пальчики. – Так мама сказала.

– Да, – ответил отец, и голос его дрогнул. – Она… на небесах.

– У нее выросли крылья, что ли? – удивилась Настя.

– Глупенькая, – покосилась на сестру Катя. – Просто так говорят. Это душа бабушки, и она улетела на небо. Да, папа?

Она тоже справилась со своим рожком, но ладошки, липкие от остатков лакомства, вытирала носовым платочком, который всегда носила с собой. Ей ведь уже восемь лет, и она пойдет во второй класс этой осенью. Не пристало девочке в таком возрасте облизывать руки языком, как ее младшая сестра.

Отец что-то буркнул, доставая ключи.

– Смотрите, какая красивая машина! – восхитилась Настя. Она указала на подъехавший к подъезду кипенно-белый лимузин, на крыше которого золотисто поблескивали два кольца.

– У кого-то сегодня свадьба, – заметил Журавлев.

– А-а, – протянула Настя понимающе.

– Мы тоже скоро будем невестами, – заявила Катя, входя в подъезд, и на лице Антона Сергеевича мелькнула улыбка.

Тогда ему и в голову не могло прийти, что его старшая дочь никогда не наденет белоснежное платье невесты и вообще никогда не будет чьей-то женой.