Не чужие (СИ) - Страница 1

“Если через полчаса ты не появишься в университете, я отберу у тебя машину. Будешь на общественном транспорте ездить”, — читаю гневное сообщение от отца и отключаю телефон. Пытаюсь поудобней устроиться в жестком кресле самолета и нервно поглядываю в иллюминатор.

Мы с подругами решили устроить себе каникулы. Несколько дней в Мадриде, вдали от наших предков. В последний момент купили билеты и налегке сорвались в аэропорт. Кто же знал, что кураторша именно сегодня решит пожаловаться отцу на мои многочисленные прогулы?

Я приподнимаюсь в кресле и поворачиваюсь назад, выглядывая Лиду. Свободных билетов почти не было, поэтому мы с подругами сидим в разных частях самолета. Здесь нет бизнес-класса со всеми привилегиями, обычный чартер, но я не привередливая. А вот мои подруги — да.

Лида разговаривает по телефону, и, судя по выражению ее лица, Нина Петровна звонила не только мне домой. Мы переглядываемся с Лидой, и она проводит ребром ладони по шее, корчит смешную рожицу, давая понять, что по возвращении домой ей не поздоровится.

Я усмехаюсь и возвращаюсь на место. Достаю из рюкзака лист бумаги и карандаш. Несколько секунд задумчиво смотрю на серый грифель, решая, что бы изобразить, а потом начинаю рисовать карикатуру злого отца. Поздно он решил заняться воспитанием дочери. Когда я нуждалась в нем больше всего, его никогда не было рядом.

Кто-то занимает место рядом со мной. В поле моего зрения сначала попадают грубые берцы, потом военная форма. Мы договорились с подругами, что попросим пассажиров, чьи места будут рядом с нашими, обменяться, чтобы устроиться втроем. Я поднимаю взгляд на мужчину, открываю рот, но все слова застревают в горле.

Я знаю его.

Щеки вспыхивают от смущения, руки начинают дрожать. Такая реакция абсолютно несвойственна мне. Он на девять лет старше, я это точно помню. А еще его зовут Давид. И мы с ним из одного поселка.

Моя мама умерла при родах, отец был убит горем, он безумно любил ее и не смог совладать с потерей. Он переехал в город, оставив меня с бабушкой. Приезжал редко, я всегда готовилась к этому дню, надевала самое лучшее платье, убирала в своей комнате, ждала, когда папа спросит о моих оценках, чтобы вручить дневник отличницы и услышать, какая я у него умница.

Вот только ему это было вовсе не нужно.

Он лишь смотрел на меня хмуро, проходился по дому, ужинал, оставлял увесистый конверт с деньгами и вновь садился в свою машину, чтобы на месяц исчезнуть из наших жизней.

Но давайте не будем о грустном.

Вернемся к Давиду.

Я тогда была угловатым неприметным подростком, выскочила утром на улицу, чтобы покормить кошку, и застыла, завидев в нашем дворе парней с лопатами. Они разговаривали о чем-то с бабушкой, а потом весь день рыли траншею для нового водопровода.

Я спряталась в доме и через занавеску наблюдала за тем парнем, который был повыше. В груди сердце так трепыхалось, что казалось: выскочит. Руки чесались ухватиться за краски и нарисовать четкий мужественный профиль незнакомца. А когда бабушка попросила отнести им графин с холодным компотом, я думала, умру на месте от смущения.

Кое-как выдавила из себя несколько слов в ответ на их благодарность и снова сбежала в дом. Помню, в тот день я много рисовала. Его. И пообещала себе, что когда-нибудь Давид станет моим мужем.

Потом, когда выросла, долго вспоминала тот случай, смеясь над глупой собой, а вот сейчас поверить не могу своим глазам. Какая, вообще, вероятность того, что я могу встретить в самолете свою первую юношескую любовь?

У него резкие черты лица, темно-русые волосы. Разворот плеч в два раза шире, чем я помню. Ему, должно быть, двадцать девять, раз мне уже двадцать.

— Что? — Он поворачивается в мою сторону, смотрит на меня с насмешкой.

— А? — отзываюсь я и чувствую, как щеки становятся пунцовыми.

— Ты глазеешь на меня, — его голос глубокий, пробирает до дрожи.

— Что? Нет, ничего я не глазею, — возмущаюсь, а сама злюсь на себя, что так легко спалилась.

Долгая пауза. А потом у самого моего уха раздается его горячее дыхание.

— Понравился?

Кажется, мое сердце остановилось, а трусики промокли насквозь. Ох, черт, от него так пахнет.

— Ни капельки, — даже не поворачиваю голову в его сторону. — Задумалась просто.

— Не обольщайся, ты не в моем вкусе, — резко осаждает меня и отстраняется. Застегивает на поясе ремень безопасности, подкладывает под голову подушечку и прикрывает веки.

Прекрасный подонок. Не иначе.

Военная форма ему безумно идет. Делает его мужественным. И слишком сексуальным. Как жаль, что я не разбираюсь в званиях и отличительных чертах обмундирования. Тогда могла бы понять, в каких структурах он служит.

Я одергиваю себя каждый раз, когда взгляд норовит зацепиться за Давида. Досадно, что он меня не помнит. Но, впрочем, это и неудивительно. Я выросла и превратилась в девушку. Хочется верить, что в прекрасную. Да и зачем ему запоминать малолетку из деревни, которую всего-то один раз в жизни видел?

Я слышу гул турбин. Больше всего ненавижу момент взлета. Когда самолет стремительно набирает скорость, а потом отрывается от земли, паря в невесомости, и никогда наверняка не знаешь, взлетит он или грохнется обратно, протаранив собой все вокруг.

Но в этот раз я совершенно забываю о своих страхах. Больше всего меня беспокоят зеленые пряди в моих волосах. Вот же засада. Решила выкраситься в этот цвет, чтобы отца позлить, а сейчас мечтаю о шапке, которую дома забыла. Чтобы весь этот ужас спрятать под нее. Вряд ли таким взрослым мужчинам, как Давид, нравится такое.

А может, это не Давид? Может, показалось?

Я медленно поворачиваю голову в его сторону. Взглядом сначала шарю по его ботинкам. Несмело изучаю его ноги, разглядываю пряжку ремня, любуюсь мощной шеей, губами, а потом вздрагиваю, потому что глаза мужчины оказываются открыты и он с насмешкой смотрит прямо на меня.

Я резко отворачиваюсь. Сердце с силой грохочет в груди. Кончики ушей горят. Коленки дрожат. Словно меня застали за чем-то неприличным.

Нет, это точно Давид.

— Ты мне вовсе не нравишься, — произношу я с вызовом, наконец-то взяв себя в руки. И в самом деле, чего это я? С каких пор стала робеть под пристальным мужским вниманием? — Просто твое лицо мне кажется знакомым.

Я все же нахожу в себе смелость посмотреть на него в открытую. И сразу же натыкаюсь на снисходительную улыбку.

Не верит.

— Подкат не засчитан, — качает он головой. — Давай, у тебя есть ещё четыре часа, чтобы попробовать увлечь меня так, что я соглашусь уединиться с тобой в тесном туалете и дать то, чего ты так хочешь.

От такой наглости я на мгновенье теряю дар речи. Открываю и закрываю рот, чувствуя себя немой рыбой.

— Да ты дурак, — от переизбытка эмоций мой голос звучит достаточно громко, чтобы на нас обратили внимание пассажиры, чьи места расположены рядом. — Я, вообще-то, из Красноселки. И я почти уверена, что видела тебя там.

Выражение лица мужчины мгновенно меняется. Он щурится, внимательно рассматривает меня, словно силится вспомнить, где именно мы могли пересечься. Теперь в его взгляде нет высокомерия, лишь заинтересованность.

— У меня там бабушка жила, я часто там бывал, но тебя не помню, — заключает он.

— Конечно, ты меня не помнишь, — фыркаю я, — мне тогда двенадцать было. Ты с каким-то парнем к нам приходил. Я внучка Полины Николаевны. Каретниковой.

— Ты Лера, что ли? — с недоверием спрашивает он.

— Да, — выдавливаю из себя восторженное, потому что: о боже мой, он помнит мое имя! Этот невероятно крутой, сексуальный, взрослый и с виду опасный мужчина помнит, как меня зовут!