Меч времен - Страница 15

А здоровяк не унимался, вскочил на ноги:

– Ах вы ж, тварюги! Обмануть меня хоцете?

Не глядя, махнул рукою – Миша с Ефимом враз на пол слетели – схватил скамью, да ка-ак швырнет ее на обидчика… Или, уж верней – на обидчиков. Те, естественно, не стерпели – тут и пошло, поехало.

Михаил едва успел вскочить, как – вот тут же! – в ухо прилетела плюха! Да такая звонкая, что аж сразу захорошело, и перед глазами поплыли малиновые, желтые и ядовито-зеленые звездочки и круги… непонятно, от чего – от плюхи или от перевара. Тем не менее Миша на того мужичка, что его зацепил, обиделся и, подножкой сбив нахалюгу с ног, набросился на того, схватив за грудки:

– Ты что это творишь, рожа?

Занес кулак… А был Михаил парень внушительный… Да и три раза в неделю тренировался с ролевиками – помахай-ка мечом, этакой железякой – вмиг мускулы нарастут.

– Не серчай, православный… – загнусавил лежащий мужик. – Обознался.

– Ну, вот то-то же… – вся злость уже у Миши сама собою прошла, рассосалася – уж больно смешно выглядел поверженный вражина – экий коренастенький мужичок в разорванной на груди поддеве недешевого немецкого сукна – в этом Михаил уже разбирался – и с аккуратно подстриженной «профессорской» бородкою, такой же, какую носил когда-то завкафедрой истории Древнего мира.

Миша оглянулся: драка не затихала, но переместилась на середину залы, и уж там, без всяких помех, продолжалась…

– В ухо, в ухо ему, Мелентий! – радостно подбадривали зрители. – Да размахнись же! Не жалей!

– Как не жалей? Все ж хрестьянска душа!

– Это Вастка-то Корел – хрестьянская душа? Язычник – он и есть язычник! Бей, не думай!

Ага… Похоже, основных соперников было двое: здоровенный бугаюга Мелентий – с которого, собственно, все и началось, и – ничуть не уступавший ему статью парняга с сивыми, как выбеленный холст, волосами. Эти вот двое и бились, а их прихлебатели, уже угомонясь и потирая ушибы, лишь подбадривали дерущихся… Нет чтобы разнять!

– И частенько тут так? – Михаил подсел к своим юным знакомцам.

Мокша ухмыльнулся:

– Да говорят, нередко бывает! Великий Новгород – город вольный.

– А где Ефим?

– А вона, в углу… рукой машет.

Михаил тоже помахал в ответ… и вдруг почувствовал, как кто-то несильно ткнул его в бок. Оглянулся – тот самый мужик с квадратной бородкой.

– Слышь, паря, – оглядываясь, тихонько заговорил мужичок. – Ты это… Ефима-то пасись… недобрый он человек, недобрый… Чего предлагать станет – отказуйся.

Миша лишь усмехнулся:

– А ты-то кто таков, чтоб советовать?

– Меня Онуфрий Весло кличут. Лодочник я, с Федоровского вымола. Как что куда перевезти – на вымоле спросишь, покажут.

– Хорошо, обращусь, ежели что… А за Ефимия – благодарствую. Может, выпьем?

– Не, – поблагодарив за предложение, Онуфрий попятился. – Ефим-от сюда идет. У него на меня зуб. Не хочу встречатися.

– Да кто он такой-то, этот Ефим?

– С Онциферовичей двора тиун, – шепнул новый знакомец и тут же исчез, затерявшись в собравшейся на середине залы толпе.

Драка как-то сама собою закончилась, народ вновь подобрел, запел песни…

«С Онциферовичей двора тиун!» Вот оно! Ну, прав был Сбыслав, и посадник Якун, батюшка его – прав. Все правильно, рыскали боярские служки по рынкам да по пристаням-вымолам – вот таких вот, как Михаил да его новые дружки, выискивали – сирот, разорившихся своеземцев, в общем – изгоев, или, лучше сказать – бичей. Искали зачем – ясно: закабалить, люди-то всем нужны… тем более – сильные молодые парни. Всем нужны – Онциферовичам, Мирошкиничам, Мишиничам… хватало в Новгороде знатных боярских родов.

Усадьба Онциферовичей – похоже, именно туда их и привел Ефим – занимала, такое впечатление, целый квартал, вольготно вытянувшись к северу от Федоровского ручья. Еще не стемнело, и Михаил прекрасно разглядел обширный двор с хозпостройками, кузницами, красковарнями и еще какими-то мастерскими. Имелся и огород-сад, и выгон, ну и конечно же – господский дом – трехэтажные хоромы с многочисленными переходами и слюдяными окнами. Двор был чисто выметен и замощен дубовыми плахами и вообще располагался заметно выше уровня улицы – чтоб всякая грязь по дождю стекала не во двор, а со двора. Повсюду с крайне деловым видом ходили слуги – парни, девки, женщины – что-то таскали, пололи в огороде траву, пасли домашнюю птицу…

У самых ворот, под высоким раскидистым вязом, виднелась собачья будка, возле которой вызверился цепной пес – огромный, серый, с желтыми подпалинами, зверь, судя по виду – злобный почти до бешенства. На чужаков не лаял – лишь глухо рычал, показывая желтые клыки. Такой укусит, так мало не покажется! Да что там укусит – разорвет.

– Трезор это, псинище, – ухмыляясь, пояснил тиун. – Страж неподкупнейший. Никого не признает, окромя привратника Семена, да – иногда – поварихи Марфы. На ночь с цепи спускаем – ни один тать на усадьбу не сунется – до того лют Трезор!

– Да уж, – Миша с опаскою покосился на пса. – Это что же, он каждую ночь не привязанный бегает? А вдруг кто на двор захочет?

– Ну, так он к избам-то не бежит…

– И все же…

Собака так и рычала, пока все не прошли.

– Ну, как вам? – с явной гордостью, словно бы он сам и был истинным хозяином всего этого богатства, Ефим обвел усадьбу рукою.

– Видать, могущественный человек здесь живет.

– Не здесь, это его вторая усадебка… не самая и богатая. А человек, ты прав, могучий – Софроний Евстратьич, Евстрата Онциферовича сын, боярин знатный! А язм, человечишко – тиун его, управитель.

– Вон оно что… тиун! – уважительно протянул Мокша.

А приятель его, чернявый звонарь Авдей, почему-то вздохнул, грустно так, тяжело, горестно.

– Не вздыхай, паря! – утешил его тиун. – Глянь-ка – как жить тут пригоже! Хотите – и вы тут будете… в надеже, в спокое, в богачестве…

– Уж так-так – и в богачестве? – Михаил счел за нужное усомниться.

– А как же! Онциферовичи верных людей награждают щедро! Вона, избу видите… идемте-ка, покажу…

Располагавшаяся в углу двора, сразу за овином и выгоном, изба – рубленный в обло дом под крышей из серебристой дранки – и в самом деле выглядела неплохо. Высокая клеть, крыльцо, просторная – живи, не хочу – горница с печью, – естественно, топившейся по-черному, полати… Хорошая изба, спору нет. Вот только неуютно тут как-то, не обжито…

– С прошлого лета пуста стоит… – пояснил Ефим. – Парни – холопи боевые – жили, да хозяин-батюшка их в корельску землю послал. Там теперя.

– А что изба?

– Хотите – вы живите! Ясно – не просто так… Избу вам дадим, снедь, прочее… Всю эту купу – отработать надобно будет. Хозяин, вишь, новую конюшню строить затеял, да частокол менять – руки нужны… Три лета проживете – заработаете, уважаемыми людьми станете, а уж дальше сами решайте – тут оставаться аль податься куда…

Сладко пел тиун, ох как сладко. Ребят тянул в кабалу без зазрения совести, Михаил даже почувствовал себя неловко – жалко парней стало. Хотя, с другой стороны – оба изгои – ну куда им деваться? К сильному не прибьешься – сгинешь!

Быстро переглянувшись, парни кивнули и посмотрели на Мишу.

– Согласны, пожалуй.

– Только не на три лета… на одно для начала, – предупредил Михаил.

– Хо… – тиун явно замялся. – Так это… про лето-то я так сказал, просто… Не на срок – за купу работать будете, коли согласны?

– А за что купа-то?

– За пожилое. За избу, за снедь… Сговоримся!

Сговорились, куда уж. Две гривны хозяину должны были возвернуть – в служебном эквиваленте вестимо. Как сказал тиун:

– Сколь на что наробите.

Две гривны серебра – около четырехсот грамм… Интересно, сколько это человеко-дней будет? Или – человеко-лет?

– Смотря как робить, – Ефим нетерпеливо сплюнул. – Втроем конюшню к осени сладите – вот вам, считайте, полгривны. Робяты, лучше нигде не найдете… По рукам?

– По рукам, ладно…

Парни уже давно мысленно согласились – хуже-то уж не будет – куда? Чем изгоем, которого всякий обидит, так лучше уж под сильной рукою – всяко, в голоде не помрешь, а уж работы только лентяи боятся! И жилье, опять же, имеется, и снедь – полный, так сказать, пансион. С этой стороны, не так-то уж и худо жилось зависимому люду, тем более, в богатых-то усадьбах да вотчинах. Однако ж – с другой стороны – воли своей нет, что хозяин скажет – то и выполняй.