Меч времен - Страница 13

Миша, как историк все-таки, помнил прекрасно, что почти сразу после Невской битвы вышибут Александра из Новгорода, точно вышибут, вот сейчас прямо… Но вот – за что? Составители научных – и не очень научных – монографий отвечали на этот вопрос уклончиво, а то и вообще игнорировали. Ну, выгнали и выгнали защитничка единственного – бояре, они, псы такие… Таким вот образом историки-марксисты мыслили… ну и житьи новгородские люди заодно с ними.

Бояре-то, понятно, псы… Но вот что конкретно умыслили? Супротив князя копают, понятно, с ними еще и купцы – «заморские гости» – те, что с немецкими странами торговлишку ведут. Не хотят с немцами ссориться, а Александр-князь совсем другую политику ведет… оно им надо? Да и власть, власть… уж точно сказано – властолюбив! Да и как же иначе – ведь князь же! Хоть и молокосос двадцатилетний – а князь! Хотя и насчет молокососа… в эти-то времена лет с тринадцати-четырнадцати уже считалися вполне даже взрослыми, а следовательно, по-взрослому себя и вели… так что, по местным меркам, двадцатилетний князь – человек уже вполне зрелый и опытный, это в России-матушке – в той, будущей России – двадцатилетние оболтусы все подростками считаются, инфатилы долбаные мать их… Сталкивался Михаил с такими еще в фирме… Мамы-папы-дедушки на теплое местечко устроили, работать сии «мальчики» не хотят, не умеют и не любят, хотят только денег, как они выражаются – «бабла», которое тут же спускали на красивые игрушки – машинки – ночные клубы, девочек – в общем, на все детсадовские радости. Да черт, конечно, с ними, на что они там все тратили – работали б как следует… так ведь нет! Полная безответственность! А зачем что-то делать, в какие-то скучные непонятные вещи вникать, когда прямо в офисе можно повеселее время провести – кофе попить, покурить, поржать, в «одноклассниках» пошариться… А выгонят? Да и ладно – мамы-папы-бабушки в другую фирму пристроят. Вот такие были… работнички. Хорошо – кризис, многих вытурили… А, впрочем, ладно… с чего бы это Михаил молодых балбесов вспомнил? Ах да… о князе думал. Не юнец князь, хоть и двадцати лет еще, пожалуй, нету… По-местным меркам – человек, конечно, еще молодой, но вполне зрелый. И своего – по всему видать – не упустит. И не только своего… В Новгороде Великом князь – человек служебный, для войны, для суда верховного, ну а насчет верховной власти – шутишь! У Новгорода своя власть есть – посадник, тысяцкий, Совет господ – бояре именитые, «сто золотых поясов» – ну и вече, конечно, собрание городское. Понятно, бояре там первую дудку дули, а «житьи люди» и «гости» богатые им конкуренцию старались составить. У аристократов-бояр – власть, князь тоже власти хочет – вот пусть бы они и дрались, интриговали – именно так и рассуждали «житьи», так что князь был бы им сейчас нужен.

Напрасно надеются… Михаил усмехнулся. Хотя… сейчас уйдет, через год позовут – явится, репрессии начнет против тех, кто за «немцев». Хэ! А хорошо все наперед знать, однако… Только пока какая самому от этих знаний выгода? А никакой! Браслет, браслет искать надобно… мастерскую…

Михаила инструктировал лично хозяин, тысяцкий. Все подробно обсказал – как и куда идти, что говорить, и что делать… Договорились и о связи – это уже со Сбыславом. По ходу дела понял Миша – на долгое время его внедряют, Штирлица хотят сделать, мать их… Ну и черт с ними, Штирлиц так Штирлиц! Обжиться – пусть даже и так, в шпионстве, да свои дела делать. Обжиться – да… Главное, по-другому-то никак не выйдет, делать то, что прикажут, надобно – а как иначе выжить? Ну, допустим, послать всех, да сбежать – а потом что? Где жить, что кушать? В таксисты идти, ха? Что он, Миша, умеет-то такого, чтобы здесь пригодилось? Мечом махать? Ну, так это уже пригодилось – вона… К другому кому наняться – воином – так не факт, что лучше будет, может даже – и много хуже. Здесь хоть Сбыслав – вроде как друг… Да еще эта Марья… Ну и привязчивая же девчонка! Здесь ее, правда – в работу: полоть, поливать, стирать – а она и расцвела вдруг! Похорошела вся, по воскресеньям – в платье новом – из холстины, но чистое, красивое, с вышивкой – бусы на шее дешевые, но тоже ничего, сверкают зеленью изумрудной… как и глаза… А красивая девка! Сбыславов подарок… тьфу… Пришлось ведь дружка уговаривать, чтобы «холопку» оставить… Сын тысяцкого разрешил, конечно… правда, нахмурился, предупредил – «кто на рабе женится, сам робичич» – по закону так. Женится… Ага, как же…

Сбыслав ухмылялся:

– Если хочешь, пусть в твою избу раба изредка наведываться будет… тайно… Хоть и грех то… После невесту тебе сыщем, из наших… такую, чтоб не стыдно. От рабы своей тогда избавься… Ну, время еще есть.

Марья так и жила в людской, вместе с остальными девушками-челядинками, на Мишу при встрече поглядывала, кланялась, однако ж в избу его к ночи не просилась, а приказать самому Михаилу вдруг стало стыдно – экий рабовладелец выискался. Да и сколько девчонке лет… шестнадцать хоть есть ли? Говорила, что больше – врет, явно врет! Хотя здесь в тринадцать-четырнадцать замуж выходят, потом рожают каждый год – кто ж позволит бабе пустой простаивать? Детская смертность высокая, а помощники в доме всякому нужны, и чем больше – тем лучше. Патриархальная семья, аграрное общество – что уж тут говорить-то?

В общем, непонятные отношения были сейчас у Михаила с Марьей – он и сам вроде как теперь человек зависимый – рядович, – а она, уж так вышло – его имущество. Собственность. Велик соблазн, но… Он же, Михаил Сергеевич Ратников – человек, а не похотливый козел! Ну, было раз… не сказать, чтоб по принуждению, а сейчас… совсем другая ситуация сейчас, и зазвать Марью на ночь в избу, как ни крути – подло. Да и не до того стало…

В корчме на Лубянице – что на Торговой стороне, близ площади-торга – на Ильин день, в честь праздника, подавали свежее, недавно сваренное пиво. Хорошее оказалось пиво, вкуснющее, Миша уже третью кружку – деревянную, верно, литра полтора объемом – выкушал и еще хотелось. Деньги были – корову только что на Торгу продал, так что гулеванил теперь, можно сказать, на свои кровные «белки»-вервицы. Не было сейчас на Руси мелкой монеты, как, впрочем, и крупной, не считая немецких и старых арабских дирхемов. Как помнил Михаил с института – «безмонетный период». Крупные сделки гривнами серебра обеспечивались, а мелкие – чем придется – беличьими шкурками, бусинами, медными колечками или – тоже медной – византийской монеткой, у кого таковые имелись.

Корова, ясно, была не Мишина – тысяцкого Якуна. Тощий такой нетель, давно уже забить собирались или продать – вот как раз и сгодилось. Для, так сказать, более правдивого вхождения в образ. По тщательно разработанной Якуном легенде, Михаил – бедный однодворец, пришел вот в Новгород единственную коровенку продать, поскольку с год тому назад сгорели в лихоманке и жена, и чады-домочадцы, а все хозяйство, стало быть, пришло в полное – полнейшее! – разорение. А он, Михаил, оставшись бобылем, взял последнюю коровенку да отправился в город – искать не счастья, а хотя бы пристанища.

– Может, в артель какую возьмут, плотником, – жаловался Миша соседям по рынку – таким же, как он, горемыкам, молодым – лет по шестнадцати, парням с похожей судьбою. Один – рыжий светлоглазый Мокша – торговал лично подстреленную в лесу дичь – куропаток и рябчика, второй – чернявый, похожий на грека, Авдей – пытался продать почти что не ношеные лапти.

– А вот, налетай, лапоточки лыковые, новые…

Рябчика-то с куропатками быстро взяли, а вот на лапоточки не налетали чего-то, может быть, потому что совсем близехонько – через рядок – как раз и торговали лаптями, корзинками, туесами, коробами разными и всяким прочим плетеньем. Правы люди – уж если и покупать лапти, так новые – стоят дешево, снашиваются – месяца за два… ну, это как ходить.

Миша, в отличие от босоногих парней, был обут в кожаные постолы с обмотками и высокой оплеткой. Постолы выглядели уж о-очень сильно поношенными, как и вся прочая одежка – зипун, порты, длинная, до колен, рубаха… между прочим, шелковая, но, увы, давно потерявшая и вид, и блеск. В общем, такой вот образ человека, некогда имевшего кое-что, но ныне пришедшего в полный разор.