Мать, тревога и смерть. Комплекс трагической смерти - Страница 16

В 1899 году Jacobs (130) писал: «Смерть, как мотив, сейчас умирает. Возможно, самой выдающейся чертой нашего времени является практическое исчезновение мыслей о смерти…. Смерть перестала ужасать». Weber (131) сообщает, что в 1917 году на симпозиуме Лондонского медицинского общества, посвященном страху, один из выступающих выразил мнение, что если человека тревожат мысли о собственной смерти, возможно, он страдает от душевного расстройства. В начале XX века вера в «умирание смерти», казалось, получила свое подтверждение в связи с перспективой сравнительной защищенности человека от опасностей, угрожавшим человеку в прошлом. Но после двух мировых войн, нацистского террора и угрозы всеобщего уничтожения, мы снова все больше осознаем непосредственную близость смерти в самый разгар жизни. Тем не менее, я не думаю, что тревога по поводу смерти тесно связана с ее реальной безотлагательностью. Тревога возникает изнутри. Относительно безопасная обстановка в начале XX века предоставила человеку возможность для рационалистического подавления страха смерти.

Рассматривая заслуживающие внимания установки по отношению к смерти, мы в начале обсудим страх и другие негативные реакции, затем определенные позитивные реакции и, в заключение, желание смерти. Конечно, все эти установки не являются взаимоисключающими, порой очень трудно выявить различия между «негативным» и «позитивным».

Страх. Я использую термины страх смерти и танатическая тревога взаимозаменяемо[4]. Различие между страхом и тревогой, по мнению Фрейда, заключается в том, что страх связан с объектом, а тревога относится к аффекту и игнорирует объект. Объект наличествует всегда, меняется только степень подавления. Что касается смерти, объектом является не только естественное окончание жизни, но и катастрофическое уничтожение. Мы не знаем, может ли страх небытия существовать сам по себе, из-за угрозы смерти. Возможно, нас на самом деле мало тревожит мысль о полном прекращении существования, которое невозможно представить. Что действительно наводит ужас, так это всегда присутствующая угроза тяжелой, мучительной смерти. Среди составляющих значений этой угрозы – внешние агенты, враждебный мотив, деструктивная сила, наша собственная беззащитность и неизбежность гибели. Подавить можно не весь комплекс целиком, а только один или несколько его компонентов. Таким образом, один человек может страдать от ярко выраженного страха смерти без осознания его подразумевающихся катастрофических значений, в то время как другой человек может ощущать чувство беспомощности, как, например, при состояниях, связанных с тревогой, но быть неспособным определить объект этой тревоги. Страх перед насилием и чувство беспомощности обычно осознаются довольно легко; наиболее невыносимой и, следовательно, почти всегда диссоциированной, является идея о преднамеренном разрушительном влиянии какой-то силы, изначально человека, с которым когда-то связывали узы любви. У одного и того же индивида степень осознания страха смерти и его скрытого смысла может быть разным. У некоторых людей только встреча лицом к лицу со смертью способна вызвать страх или образы, ассоциирующиеся с ним; у других они пробуждаются просто из-за пасмурного дня, а у многих женщин из-за обычных телесных функций организма. Поворот от незнания к интенсивным опасениям в некоторых случаях кажется спонтанным. Термин танатофобия применим к неожиданным приступам тревоги на почве предчувствия надвигающейся гибели (а также к обсессиям, связанным со смертью), но я думаю, что его следует употреблять только для истинно фобийных образований, то есть в том случае, когда у тревоги другой источник. Когда осознанный страх естественной смерти является объективацией подсознательного страха катастрофической смерти, его можно назвать танатофобией.

Я не стремлюсь разделить умирание, смерть и загробное существование как объекты страха. Установка может иметь отношение к старению и процессу умирания, агонии, исчезновению себя как личности, вечному наказанию, но все это – фазы континуума и они психодинамически связаны. При жизни, при умирании и при мысленном переносе в будущее человек испытывает одни и те же страхи, питает одни и те же надежды. Катастрофическая концепция создает связь между ними. Она мешает жизни, делает мучительным умирание и бросает тень на вечность.

Вопрос о том, является ли страх смерти основным, неразложимым на отдельные элементы, страхом, рассматривается в главе 5. Нас может заинтересовать также, является ли он всеобщим. Choron (28) говорит, что большинство авторов, будь они поэтами, учеными или философами, считали страх естественным и вечным спутником смерти. Сенека писал: «Все люди, молодые, среднего возраста и преклонных лет, одинаково боятся смерти». Tillich (25) заявляет, что «тревога по поводу своей судьбы и смерти является основной, всеобщей и неизбежной… Человек любой цивилизации с тревогой осознает угрозу небытия». Hartland (132) утверждает, что «ужас смерти является всеобщим для человечества». Hocart (133) убежден, что этот ужас сильнее у цивилизованных людей, чем у язычников. Malinowski (134) делает заключение, что страх смерти так широко распространен, что может считаться практически всеобщим, а Caprio (135), который изучал этнологические установки по отношению к смерти, приходит к выводу, что «по-видимому, страх смерти универсален». Miller (136) уверен, что «все время, пока человек борется за выживание, то есть на протяжении всей своей жизни, он страдает от страха смерти». Мечников (137) убежден, что страх смерти заслуживает названия инстинктивного потому, что, по-видимому, он носит универсальный характер. Kallen (138) утверждает, что страх изначально находится внутри мысли о смерти и спрашивает: «Может ли не быть, что ужас перед пустотой[5] Гейне одинаково преследует всех нас?»

Психиатры и физиологи, писавшие обэтом предмете, склоняются к тому, что страх смерти не является индивидуализированным. Zilboorg (102) категорически утверждает: «Никто не свободен от страха смерти.» Chadwick (44) придерживается мнения, что тревогу по отношению к смерти можно найти в любом возрасте и у среди самых разных типов людей. Согласно Cappon (83), «тревога перед небытием присуща всему человеческому опыту, и всегда присутствует в подсознании, отражая вероятность смерти». Alexander и Adlerstein (123) опираясь на факт преобладания тревоги смерти в патологических состояниях, предполагают, что в латентном виде она присутствует у всех людей, а Greenberg и Alexander (138) полагают, что хотя смерть являлась источником тревоги во все времена, в большинстве случаев большинство людей с ней довольно успешно справляются. Наблюдения Klein (140), убедили ее в существовании подсознательного страха перед уничтожением. Она говорит, что если мы допускаем существование инстинкта смерти, то должны также допустить, что в самых глубинах мозга существует и ответная реакция на этот инстинкт. Так как борьба между инстинктом жизни и инстинктом смерти сохраняется на протяжении всей жизни, этот источник тревоги никогда не исчезает и является постоянным фактором всех ситуаций, ее вызывающих. Riviere (147) утверждает, что «интенсивный страх смерти является фундаментальным элементом нашей жизни, так же глубоко укоренившимся в нашем подсознании, как сама жизнь, и его осознанию препятствуют все известные защитные механизмы». Мой собственный клинический опыт подкрепляет впечатление о том, что тревога по отношению к смерти является всеобщей, но я бы принял во внимание возможные исключения. Помимо случаев дефицитарных состояний таких, как старческая деменция, к исключениям могут относиться личности с недифференцированным чувством времени, описанные Eissler (9), а также личности с нетравматическим опытом детства. При том, что являющийся результатом деятельности инстинктов смерти или самосохранения страх смерти может быть признан универсальным, в выраженности и проявлениях тревоги смерти, основанных на обстоятельствах жизни, наблюдаются значительные различия… Базирующаяся на инстинктах или экзистенциальная тревога, возможно, является неотъемлемой частью человеческого состояния, но все ли мы страдаем от основанной на опыте, или «невротической», тревоги? Kallen (138) говорит об «искренних и мужественно принимающих страдания душах, которые уверены, что смерть – это полное исчезновение, но не чувствуют страха, которые так беспечно относятся к смерти, что даже презирают ее». Но это сознательная установка, и чем глубже мы изучаем примеры провозглашаемого безразличия или другие реакции, помимо страха, тем яснее становится, что мы имеем дело с защитой от страха. Само существование табу по отношению к смерти и все эвфемизмы, ее обозначающие, магические установки, различные способы противостояния фобиям, бесполезные садистические и мазохистические защитные механизмы, потребность в религии, философские попытки найти «ответ» на смерть – все это доказывает, что тревога по поводу смерти вездезуща, и что она является чем-то большим, чем просто страхом небытия. Не столько сам факт смерти порождает все эти реакции, сколько угроза трагического исхода, сопряженного с травмами; тревога не возникает сама по себе или из инстинктов, она появляется благодаря индивидуальному опыту раннего возраста. Неважно, является ли страх катастрофической смерти универсальным. Так много людей страдает от него и его последствий, что можно считать этот страх силой первостепенной важности в определении судьбы индивида и всего мира.