Любовь уходит в полночь - Страница 6

— Понимаю. — Ксения смиренно потупила взгляд. — И я вас уже благодарила за это. Благодарю еще раз, миссис Беркли!

— Да уж! И что мне твоя благодарность? — Миссис Беркли махнула рукой. — Одно только твое платье мне влетело в круглую сумму. Однако я не могу возить с собой компаньонку одетой, как уличная попрошайка.

Это не было правдой! И это было так оскорбительно слышать! В лицо Ксении ударил румянец, но она научилась не отвечать на подобные унижения.

Миссис Беркли изощренно высмеивала те платья, какие носила Ксения, пока не начала жить в Беркли Тауэр. Платья были из недорогой ткани, но шила их Ксении мать, а вкус у нее был безупречный, фантазия — неисчерпаемой, руки — на зависть самой умелой портнихе. И эти платья чрезвычайно шли Ксении — обе они, мать и дочь, очень радовались каждой такой обновке, а отец по-доброму над ними посмеивался: «Мои милые обезьянки!»

Миссис Беркли купила ей несколько строгих черных нарядов, но через пять месяцев траура велела избавиться от всех черных вещей.

— Мне не нравится этот цвет! — тоном, не терпящим возражений, объявила она. — Кроме того, в черном ты выглядишь театрально. Антигона! Медея! И это при твоей-то анемичной коже, да с такой вызывающе огненной шевелюрой. Что-то надо делать с тем, как ты выглядишь. Пожалуй, я возьмусь за тебя всерьез!

Размышляя, почему миссис Беркли ассоциирует ее с Медеей и Антигоной — они не обязательно должны носить только черное! — Ксения послушно и в глубине души с радостью стала носить свои прежние платья. Наверное, черное — это личные ассоциации миссис Беркли в отношении античных трагедий, решила Ксения. Но Антигона — это и символ любви к родителям, а Медея, кроме всего остального, — волшебница… Что ж, это совсем не обидно… Но спорить Ксения не взялась, промолчала, углубившись в то, что рассказывала ей мать об античности — а рассказывала она ей очень многое. Однако миссис Беркли не унялась — стала насмешничать еще больше, а потом одно за другим принялась покупать ей платья — одного цвета, другого, всяких оттенков — взамен всего старого, шитого Ксении мамой. И, разумеется, требовать благодарности за заботу о «гардеробе сиротки, ты только взгляни на эту цветочную клумбу!».

Ксения хорошо понимала, почему и эти новые платья не оставляют в покое хозяйку. А как могло быть иначе? Они подчеркивали цветущий вид молодой кожи — Ксения выглядела как нежный майский цветок независимо от того, что было на ней надето.

— Ей досталась и твоя удивительная кожа, любимая! — сказал однажды отец ее матери, не зная, что Ксения близко и слышит их. — Тебя коснешься — и ощущение, что будто гладишь или целуешь цветок магнолии…

Платья, на которых после долгих и мучительных переборов миссис Беркли все же остановилась (сколько денег она на них не пожалела!), были на редкость унылыми, чем обрадовали ее, но цвет волос Ксении был необорим.

Это был тот огненно-рыжий цвет, каким то и дело вспыхивают полотна Тициана и какой вообще так любят многие из художников, — цвет волос австрийской императрицы Елизаветы на ее портрете кисти Винтерхальтера…

— А у нас есть какие-нибудь общие корни с самой красивой королевой в Европе? — спросила Ксения мать во время того долгого разговора. — Она моя дальняя родственница, — ответила ей миссис Сандон. — И в тебе тоже течет венгерская кровь. — Миссис Сандон улыбнулась: — Теперь ты понимаешь, почему я хочу, чтобы ты выучила и немецкий язык, и венгерский?

— И, может быть, я однажды поеду в Словию, мама!

— Если это случится, знание языков тебе будет необходимо. Мы — смесь нескольких наций. Но мы смешали и языки. Так что многие слова — немецкого происхождения, другие — венгерские. — На ее лице появилось ностальгическое выражение. — Мой отец был весьма озабочен тем, чтобы мы с Доротиной хорошо знали близкие языки и могли общаться с соседями. Помню, как-то нас навещал лютенийский король. Его восхитило, что я и сестра могли свободно изъясняться с ним на его языке.

— Мне кажется, я никогда не буду говорить так же свободно, как ты, мама.

— Будешь, дочка, если захочешь! Конечно, трудно выучить язык в совершенстве, если ты никогда не была в той стране, где он всем родной, — ответила миссис Сандон, — но со временем ты поймешь, что если знаешь немецкий, французский и венгерский, и, пожалуй, немного греческий, то будешь легко говорить на всех балканских языках. У нас дома есть книги на разных языках — не так много, но ты начни их читать, а я помогу тебе с грамматикой и произношением.

И Ксения засела за языки, хотя раньше была уверена, что ей вполне хватит английского. Отец-англичанин не возражал, чтобы она занималась немецким, венгерским и прочими языками, и дело пошло.

Наедине с матерью по-английски они не разговаривали, а всегда на каком-то другом языке — из тех, что старательно штудировала внучка короля Константина, о которой тот знать не знал.

А вскоре Ксения стала мечтать, что когда-нибудь, накопив денег на самое скромное путешествие, она поедет в Словию и в другие балканские страны, о которых рассказала ей мать. Хоть издали — а, возможно, повидает своих родных.

Теперь она была на шаг ближе к мечте — миссис Беркли взяла ее с собой во Францию, и они должны будут проехать через всю страну с севера на юг, чтобы попасть в то место, где ждет миссис Беркли ее подруга, гостеприимно предложившая ей погостить у нее нынешним маем! Это место — Прованс. Миссис Беркли рассказывала Ксении, как там красиво. Это не на самом берегу моря, но в достаточной близости от него. Окрестные холмы покрыты виноградниками и оливковыми и дубовыми рощами. А в мае там все цветет. И особенно знаменит Прованс лавандой. — Но ты, по всей видимости, не говоришь по-французски, — незадолго до намечающейся поездки спросила ее хозяйка. Спросила утвердительным тоном, с оттенком собственного превосходства по части безусловного знания французского языка и Франции как таковой: дед ее мужа по материнской линии был француз, и во Франции жила его многочисленная родня, отличающаяся крепкими связями друг с другом, — миссис Беркли называла это чувством клана. Они привечали миссис Беркли во время ее нередких поездок на галльскую землю, она эти поездки очень любила и всегда обновляла себе гардероб, дабы предстать среди родственников и их знакомых в наилучшем галантерейном виде. Старания не пропали даром. Не очень давно, но порядочно для того, чтобы принять столь ответственное решение, у миссис Беркли наметился брак на континенте — друг детства дальнего родственника ее покойного мужа, некий виконт Беретон, не так давно овдовевший, очень ею заинтересовался, и миссис Беркли с воодушевлением — когда на нее снисходило благодушное настроение — не скрывая тщеславия, рассказывала Ксении о своих амурных успехах, чрезвычайно ими гордясь («но ты, милочка, еще так далека от того возраста, когда внимание мужчины будет придавать тебе жизненных сил!»). У мосье Беретона свои виноградники — обедневший дворянин решил попробовать себя в коммерции и преуспел, виноградарство его затянуло, и дело пошло… так что… если соединить их винодельческие доходы по одну сторону Ла-Манша и доходы от рационального использования земли в имении Беркли Тауэр — по другую… То… Эту часть рассуждений миссис Беркли, да простится ей, Ксения слушала не слишком внимательно, и, может быть, очень напрасно: видимо, сказались гены отца, не проявлявшего большой практичности по части приумножения семейных доходов.

А вот французские книги в книжном шкафу миссис Беркли Ксения тайком от нее почитывала, когда удавалось выкроить ночью два-три часа и если у нее оставались на это силы.

Так что на вопрос миссис Беркли о знании ею французского языка Ксения заметно разочаровала свою культурную благодетельницу на выданье, ответив не без легкой гордости, каковую она прятать не пожелала, как бы того ни требовали ее внутренние правила самосохранения, выработанные за месяцы близкого общения с миссис Беркли:

— Я читаю по-французски и говорю по-французски! — с достоинством сказала она, и тон ее был на грани вызова, но самую чуточку.