Луна над Эдемом - Страница 8

Губернатор сказал, что их мать умерла два года назад. Это означало, что либо викарий настоял на долгом утомительном трауре, который вошел в моду в Англии, либо из-за того, что их шляпки были все еще достаточно новыми, бедные девушки будут продолжать ходить в них до тех пор, пока те окончательно не износятся.

Хор поднялся и принялся петь псалмы, и лорд Хокстон вынужден был отдать должное мастерству, с которым старшая из дочерей викария играла на этом стареньком органе. Безусловно, она была искусной музыкантшей.

В течение всей службы он думал об этой семье, пытаясь нарисовать себе картину их жизни. Прослушав проповедь, он смог лучше представить ту среду, в которой они выросли.

Несомненно, губернатор был прав: викарий просто одержим идеей греха и неизбежности самого сурового наказания. Он говорил искренне, горячо и убежденно. Викарий, конечно, усердный и самоотверженный пастырь, но лорд Хокстон решил, что в роли отца он, вероятно, невыносим.

Один раз во время проповеди викарий остановился, случайно перевернув две страницы своих записей вместо одной.

Его старшая дочь тут же повернула голову в сторону кафедры, и лорд Хокстон впервые смог рассмотреть нежный овал ее лица, маленький прямой нос и огромные глаза, издалека показавшиеся ему серыми.

У нее был высокий лоб и брови вразлет, похожие на крылья птицы. Должно быть, под черной шляпой ее светло-пепельные волосы были гладко зачесаны и уложены на затылке в пучок.

Наконец викарий разобрался со своими записями, и его дочь облегченно вздохнула. Она снова повернулась к хору и нагнулась, чтобы сделать замечание мальчугану, игравшему рогаткой, которую он достал из кармана. От неожиданности тот выронил и рогатку, и камень, который собирался запустить, и они с грохотом упали на пол. Дочь викария сделала движение, как бы пытаясь остановить его и уговорить подождать до конца службы, но было уже поздно.

Испугавшись, что лишится своего самого дорогого сокровища, мальчуган принялся шарить под ногами сидевших рядом с ним ребятишек, пытаясь отыскать рогатку. Наконец, найдя ее, он вернулся на свое место и бросил страдальческий взгляд в сторону дочери викария.

Увидев, что она нахмурилась, мальчуган виновато опустил голову, но в этот момент она встретилась глазами с одной из сестер и чуть заметно заговорщически улыбнулась.

Улыбка совершенно преобразила ее строгое лицо, и в этот момент лорд Хокстон принял решение.

Именно такая жена и нужна Джеральду, подумал он. Девушка, способная справляться с отцом-фанатиком, целым выводком сестер и непоседливыми мальчишками из хора, без всякого сомнения, сумеет держать в руках и его племянника.

Над этим стоило подумать, к тому же он чувствовал, что если кто и сумеет помочь Джеральду, то уж, во всяком случае, не разодетые в шелка и атлас дамочки, самодовольно прихорашивавшиеся и не обращавшие ни малейшего внимания на осуждающие взгляды викария.

– Расскажите мне о вашем священнике, – обратился лорд Хокстон к губернатору, сидя позднее рядом с ним в коляске, запряженной парой великолепных лошадей.

– У него очень тяжелый характер, – ответил сэр Артур. – Он постоянно жалуется мне на безобразия, которые творятся в порту и других злачных местах города. Мне приходится объяснять ему, что в обязанности губернатора не входит запрещать людям спускать деньги так, как им заблагорассудится, конечно, если только их поступки не выходят за рамки закона.

– А что вы можете сказать о его семье? – поинтересовался лорд Хокстон.

– Я едва знаком с ними, – сказал сэр Артур. – Время от времени их приглашают куда-нибудь, но, как я подозреваю, их отец, который все еще соблюдает траур по своей жене, запрещает им все, кроме молитвы. Поэтому мы иногда видим лишь старшую из сестер на собраниях церковно-приходской школы или на благотворительных мероприятиях.

– Похоже, жизнь у них невеселая, – заметил лорд Хокстон.

– Я полагаю, большинство молодых женщин в наше время сочли бы такое существование невыносимым, – согласился губернатор.

– Я читал, что распространение христианства и уровень образования на Цейлоне выше, чем во всех остальных восточных колониях.

– Я думаю, вы правы, – ответил сэр Артур. – Согласно последней переписи, у нас двести двадцать тысяч католиков, пятьдесят тысяч протестантов и около двух миллионов буддистов! – Он сделал паузу и добавил с лукавым блеском в глазах: – Кроме того, есть тысяча пятьсот тридцать два исполнителя ритуальных танцев, сто двадцать один заклинатель змей, шестьсот сорок музыкантов, играющих на тамтаме, и пять тысяч факиров и юродивых!

Лорд Хокстон рассмеялся:

– Довольно любопытная смесь!

Однако они не смогли продолжить разговор, так как коляска остановилась у ворот Квинз-Хауса.

После ланча лорд Хокстон разыскал секретаря губернатора, немолодого уже человека, который всю свою жизнь прожил в Коломбо. Он служил многим предшественникам нынешнего губернатора, которые весьма ценили его умение всегда быть в курсе всех местных дел.

– Я хотел бы услышать все, что вам известно о викарии церкви Святого Петра, – сказал лорд Хокстон.

– Зовут его Редфорд, – ответил секретарь. – Он живет в Коломбо уже двадцать два года, здесь же и женился. Он абсолютно убежден, что все обитатели Квинз-Хауса – легкомысленные, бесчувственные люди, которые не желают помочь ему в его страстном стремлении очистить город от греха и порока.

– Ему следовало бы сравнить Коломбо с некоторыми другими портовыми городами, – сухо заметил лорд Хокстон. – Он будет чрезвычайно удивлен, когда обнаружит, что жители Коломбо отличаются почти образцовым поведением, во всяком случае, на мой взгляд.

– Я бы не стал утверждать это столь категорично, милорд, но я нахожу, что наши горожане в целом достаточно благовоспитанны.

– Я всегда был в этом убежден, – сказал лорд Хокстон. – А теперь расскажите мне о миссис Редфорд.

– Она была очаровательной леди, – ответил секретарь. – Единственной, кому удавалось пробудить в нашем викарии человеческие чувства. Она родилась и выросла в Англии, а ее отец работал в Кью-Гарденс[3]. Она сопровождала его, когда он приехал сюда по приглашению губернатора, чтобы дать консультации по поводу некоторых культур, способных прижиться в здешнем климате. Она встретилась с викарием – в то время он был помощником приходского священника – и влюбилась в него. – Секретарь немного помолчал, а потом добавил: – Когда я впервые познакомился с Редфордом, он был очень привлекательным молодым человеком, но уже тогда исполненным пророческого рвения, которое, как я всегда полагал, очень трудно переносить в семейной жизни.

– И у них родилось шесть дочерей?

– Викарий всегда болезненно переживал, что у него нет сына, – пояснил секретарь. – После того как родились мисс Доминика и мисс Фейт, он назвал третью дочь Хоуп, но, к несчастью, за ней одна за другой появились на свет еще три девочки – мисс Черити, мисс Грейс и мисс Пруденс.

– Бог мой! – воскликнул лорд Хокстон. – Надо же было наградить бедных девушек такими именами![4]

– Доминике посчастливилось, – продолжал секретарь. – Она родилась в воскресенье, что и определило выбор имени[5], но остальным не повезло, и они очень страдают от этого, бедняжки.

– Могу себе представить, – заметил лорд Хокстон.

– Они все очень хорошие девушки, – сказал секретарь. – Моя жена самого высокого мнения о них. Время от времени им позволяют навещать мою дочь – она инвалид, а больше они почти нигде не бывают, потому что их отец не поощряет светских развлечений.

– Я хотел бы нанести визит викарию, – сказал лорд Хокстон. – Могу я сослаться на вас в качестве рекомендации?

Секретарь улыбнулся:

– Сошлитесь лучше на губернатора, милорд. Несмотря на все его заявления, викарий испытывает большое уважение к его превосходительству.