Лонтано - Страница 120

Не так уж просто составить объективный портрет его матери. Эрван всегда думал о ней со сдержанным ожесточением. Конечно, он любил ее, но скорее потому, что так полагается. Если он действительно думал о ней, то чувствовал, как в нем поднимается раздражающая смесь сочувствия и горечи.

Почему она оставалась с этим безумным садистом?

Она переносила свои обстоятельства с мистической гордостью. Это было ее мученичество, ее крестовый поход, и она терпела все ради детей, а еще ради буржуазного миропорядка. Она, прежде бывшая веселой разбитной хипповкой и всю свою молодость плевавшая на любые ценности, теперь почитала их со скрупулезностью монахини-бенедиктинки.

Много раз она уходила от мужа. Просила развода. Клялась, что близко к нему не подойдет. Нескольких обещаний хватало, чтобы вернуть ее в лоно семьи. Их судьба напоминала греческие трагедии, где героям, что бы они ни делали, никогда не избежать пророчеств оракула.

Авеню Мессины, воскресенье, 11:10. Тишина прекрасных кварталов. Солнце, пробивающееся сквозь трепещущие кроны. Покой парка Монсо, нисходящий сюда, как река, и струящийся до самых портиков.

– Подожди меня здесь, – бросил он Крипо, – я быстро.

Он решил обойтись без лифта. Ступенька за ступенькой, вспыхнуло воспоминание: мать в больнице после загадочного несчастного случая; ему девять лет, он сидит в приемной и читает купленный ему отцом журнал по боевым искусствам. Слышит, как Старик объясняет врачу, что жена оступилась на лестнице. Различает ответы лекаря: несмотря на множественные переломы, руку удалось спасти.

Эрван сосредотачивается на чтении, удивленный тем, что никому не приходит в голову другая версия – та, которая совпадает с ударами и криками, которые он слышал, а потом воплем матери, когда этот скот сбросил ее в лестничный проем. Строчки пляшут у него перед глазами. Руки вцепились в страницы – по иронии судьбы это специальный номер, посвященный звездам «кино с кун-фу»: Брюсу Ли, Джеки Чану, Джету Ли… Ему хочется убежать. Или убить всех. Но он так и не шевельнулся. Пусть смутно, но он подумал тогда: если сегодня ничего не произойдет – если отец не отправится за решетку, а мать вернется домой, – значит бой проигран навсегда.

Через неделю Мэгги опять была дома, с загипсованной рукой.

Он позвонил в дверь и вытер ладони о пиджак: они были мокрыми от пота. Через минуту мать открыла, как всегда в фартуке из вторичного материала, – она вечно отказывалась брать кого-то себе в услужение. Еще одна великая идея, которая для нее обернулась жизнью прислуги.

– Эрван? – удивленно протянула она. – Что-то случилось?

– Все хорошо. Можно зайти? Я ненадолго.

Она отступила, пропуская его в дом. Красота по-прежнему витала над ее лицом, как потрепанное привидение. Где-то бормотало радио. Гостиная выглядела полигоном серьезных маневров: ковры свернуты, диванные подушки сдвинуты, стулья составлены друг на друга… В последние два дня ее дочь выбросилась из окна и едва ускользнула от убийцы, но, видимо, ничто не могло изменить мандалу хозяйственных забот.

– Меня это отвлекает, – оправдываясь, сказала она. – И если уж нашего обеда не будет, я устроила генеральную уборку. Хочешь что-нибудь выпить?

– Спасибо. Я всего на несколько минут. На самолет опаздываю.

У него не было времени подыскивать формулировки или перифразы:

– В рамках расследования я натолкнулся на твой номер телефона.

– Как это?

– Одна из жертв трижды звонила тебе накануне смерти.

Она широко распахнула свои глаза навыкате. Казалось, он различает каждый кровяной сосудик в ее застывших белках.

– Кто?

– Людовик Перно.

– Никогда о таком не слышала.

– Как ты это объяснишь?

– Он работает с твоим отцом?

– Вот ты мне и скажи.

Он взял один из стульев, перевернул, поставил на ножки и уселся в глубине расчищенной гостиной. Мэгги ногой отпихнула пылесос и опустилась на бархатную кушетку.

– Он иногда пользуется моим мобильником…

– Зачем?

– Люди с его работы звонят на мой номер. Просто чтобы дать ему знать, что он сам должен им перезвонить.

Это признание подтверждалось тем, что он прочел в расшифровках: каждый звонок Перно длился не больше нескольких секунд. И однако, он чувствовал, что мать лжет.

– Ты знаешь, чем папа занят на площади Бово?

– Я уже давно больше не хочу этого знать.

– В какой момент ты… потеряла интерес?

Она махнула рукой, словно хотела сказать: «Забыла». Он смотрел на нее и не видел этим утром ни одну из двух Мэгги: ни легкомысленную, грызущую свои мексиканские зерна в мечтаниях о лучшем мире, ни запуганное до полной паники создание, вжимающееся в стену, едва отец поворачивал ключ в замке. И вдруг задумался, а не существует ли и третья Мэгги. Холодное существо, скрывающее мощь и тайны за хрупкой внешностью.

– Что произошло между вами в Лонтано?

– Не связывай это со своими давними историями.

– Ответь.

– Мы встретились во время его расследования.

– В семидесятом? Я родился в семьдесят первом.

– В шестьдесят девятом. Это и правда было как удар молнии.

– Удар молнии? Между тобой и папой?

– Мы об этом уже говорили. Наши… теперешние отношения не могут ничего стереть.

– Он мне сказал, что ваша связь была основана на жестокости…

– Не наша: с Человеком-гвоздем. Жертвы множились. Он от этого… был вне себя.

Морван преподнес ему тот же набор вранья: «показания по сговору» на сленге судебной полиции.

– Помимо расследования, он был замешан в каких-то махинациях?

– Твой отец искал убийцу и занимался наведением порядка в Лонтано. Ни во что другое он замешан не был.

– Пока не унаследовал марганцевые рудники.

– Это уже намного позже, когда то дело было закончено.

– Что ты знала о его расследовании?

– Ничего. Он никогда об этом не говорил. Он никому не доверял.

– Даже тебе?

– Особенно мне. Он был убежден, что белые покрывают убийцу, потому что он один из них, один из колонистов-эксплуататоров. Звучит абсурдно, но в те времена он действительно придерживался левых убеждений. Он хотел освободить Африку.

– А во время работы над делом он ничего незаконного не совершал?

– В Африке нет ничего незаконного, а у него были все права. Важно было только одно: найти убийцу.

Эрван попытался ее спровоцировать:

– Человек, который тебе звонил, жертва моего убийцы, и сам был убийцей.

Никакой реакции. Не без иронии он сказал себе, что у Мэгги имеется общий пунктик с Людовиком Перно: пристрастие к пищевой пленке.

– Без сомнения, он выполнил контракт за несколько дней до смерти, – продолжил Эрван. – Думаю, что речь идет о папином приказе.

Не сказать, что у нее стал удивленный вид. Ей не требовалось никаких подозрений, чтобы и без того знать, что ее муж убийца. Она сама просто одна из выживших.

– Контракт касался одного типа, который готовил книгу о Франсафрике, – настаивал Эрван.

– И твой отец приказал… устранить его только за это?

– Он мог раскрыть какую-то его тайну.

– Ты сошел с ума.

Она произнесла это с подкупающей искренностью в голосе, но все было притворством. Она в курсе тайной деятельности мужа. А теперь Эрван даже думал, что и сама она не оставалась в стороне.

11:30. Ему пора. Он встал и направился к двери.

– Не понимаю, к чему все эти вопросы.

Он резко обернулся:

– Последние десять дней кто-то принимает себя за Человека-гвоздя. Уже есть три жертвы, пять, если считать тех, что убиты в госпитале Сент-Анн. Большинство из них связаны с папой. Убийца мстит за Тьерри Фарабо, смекаешь? – Он схватил ее за руку. – Ты уверена, что тебе нечего мне сказать? Чего-то, что поможет его вычислить и избежать других убийств?

– Нет, клянусь тебе…

Мэгги вдруг замолкла с застывшими глазами и напряженной шеей. В одну секунду она надела маску покорной жертвы, готовой все вытерпеть. Он с отвращением отпустил ее руку: только что он повел себя как отец.