Легко на сердце (сборник) - Страница 7
– Теперь нет! Теперь я еще больше хочу на него посмотреть. В глаза, понимаешь?
Она поняла – бесполезно. Спорить с ним бесполезно. И надо закрыть эту тему, вскрыв этот нарыв. Чтобы потом он не думал. Чтоб не терзался. Чтобы навеки отрезать, и все.
И они дождались. Подъехала «Волга», и из машины неспешно вылез высокий грузный мужчина. Тщательно проверил, закрыты ли у авто двери, и медленно пошел к подъезду.
Они встали с лавочки, и он решительно пошел навстречу к отцу.
Окликнул его по имени-отчеству. Тот обернулся и стал с удивлением рассматривать высокого и незнакомого парня.
Они поговорили о чем-то совсем коротко, не больше трех минут, а Влада стояла поодаль, не решаясь подойти, боясь помешать.
И увидела, как мужчина махнул рукой, недоуменно пожал плечами и, покачав головой, пошел к подъезду.
А ее любимый стоял как вкопанный, и на лице его застыла гримаса отчаяния и боли.
Она взяла его за руку, и они медленно пошли к метро. Спустя полчаса она решилась спросить:
– Ну, что? Что он сказал?
Он поморщился, словно от зубной боли.
– Он? Он сказал, что бывают ошибки. Я – это ошибка, понимаешь? Как все просто – он ошибся, и я – это ошибка!
Она прижалась к его плечу.
– Да и черт с ним. Подумаешь! Знаешь, у меня дома… тоже… не лучше. Тиран-папаша и абсолютно подавленная им мать. Всю жизнь – ни слова против, ни одного возражения! Виталий сказал, Виталий потребовал, Виталий так любит. Все! Все, понимаешь? Он сделал из нее какую-то тряпичную куклу. Безмолвную марионетку. И смотреть на все это… почти невозможно. Человек с парализованной волей. Это вообще – человек? Вот я хочу любить ее. А не могу. Могу только жалеть. А его… его – ненавижу! А ведь самое страшное, что я на него похожа. Ты представляешь, похожа!
– Да чем ты похожа? – махнул рукой он. – Глазами и овалом лица?
– Многим, – отрезала она, – я-то знаю!
– Слушай, – примирительно сказал он, – а давай не будем про них? У них своя жизнь, а у нас своя. И мы будем счастливы, слышишь? Назло всем врагам!
– Да какие враги, – устало отмахнулась она, – просто несчастные люди.
Потом ей не раз приходилось слышать, что женщина, выросшая в несчастливой семье и воспитанная несчастной матерью, счастливой быть не может. По определению, как сейчас говорят.
Выяснилось, что да. Подтвердилось. Жизнью и жизненным опытом. И она все думала про свою дочь: ей что, тоже такая судьба? Дочь повторяет судьбу матери. Несчастная мать – несчастливая дочь. Обязательно так? И этот порочный круг не разорвать никогда? Ах, она бы на все согласилась – на любую сделку с совестью или с дьяволом, – только бы ее Наташка была счастливой. За всех – за нее, за ее мать, за ее бабушку Дашу.
А дочке было уже к тридцати. Ну нет, неправильно. Двадцать пять – это никак не к тридцати, что за глупость! Кавалеров у дочки было как-то негусто. Может, и хорошо? Только странно – дочка хорошенькая, длинноногая, остроумная и веселая. Почему же?
Лето закончилось, и они понимали, что встречаться так часто им уже не придется. Во-первых, учеба, во-вторых, мать возвращается с дачи, и все – свободной квартиры у них больше нет.
И все равно они встречались ежедневно. Пусть на полчаса, пусть в перерывах между лекциями, пусть коротенько у метро: «Я только поцелую тебя, и все! Чмокну в нос, и до завтра мне хватит!»
Иногда появлялась какая-нибудь случайная комната или квартира, они летели туда, забыв обо всем, – пусть пару часов! И наплевать, что на чужих простынях и подушках! На все наплевать. Потому… Потому что она будет чувствовать его запах, будет лежать у него на груди, будет целовать его смуглое и гладкое плечо и чуть покусывать его темный и твердый сосок.
А он – он будет говорить ей такие слова… Что всю следующую ночь она просто не сможет спать, вспоминая эти бесстыдные, «ужасные» слова, и ей будет так душно и так сладко… Ну, все понятно. Что тут объяснять?
К зиме они поняли, что даже на день расстаться нет сил.
– Надо жениться! – твердо сказал он. – Так больше продолжаться не может!
Это была фраза из какого-то фильма, и они дружно расхохотались.
Решили так – сказать обо всем родителям, перезнакомиться и выбрать день свадьбы. А еще лучше – без всяких свадеб, без всей этой суеты, колготни и маразма. Взять билет и уехать вдвоем. Куда? Да, например, в Питер. Или в Прибалтику, в Ригу. Или в Вильнюс – какая разница?
Вдвоем – на поезде, под запах уголька, под дребезжащий звук чайных стаканов. Под мерный стук колес и сердец. Здорово, да? Да нет, не просто здорово – сказочно здорово и нечеловечески прекрасно. Вот так. Где там жить? Это, конечно, вопрос. Вопрос советских времен – неразрешимый почти, глобальной какой-то сложности.
Но она сказала, что наверняка поможет отец – у него везде связи. Ну, закажет какую-нибудь гостиничку для командированных, из дешевых.
Он сказал, что уже сообщил матери про их планы. Мать, конечно, разохалась – рано, господи, ты же совсем ребенок! Поплакала даже. Но потом успокоилась и даже обрадовалась – все лучше, чем ждать тебя по ночам!
Теперь пусть волнуется законная жена. Передаю из рук в руки. Надеюсь, в надежные, ох… Хотя какие там надежные. Девочке-то восемнадцать лет!
Он засмеялся:
– Ты не знаешь ее. Там серьезности – на троих. Маленькая такая старушечка с очень серьезным взглядом на жизнь!
Теперь засмеялась мать.
– Ой, ну ты скажешь! Серьезности много! А если это действительно так, – тут мать запнулась, – то я ее уже боюсь, Сашка!
Мать была человеком легким и даже беспечным. Легкомысленным. Например, с получки могла «покупечествовать». Что это значило? Да накупить всяких дорогих вкусностей в кулинарии – пирожных, салатов, запеченного мяса. Могла шикануть и по-другому – купить две пары дорогущих гэдээровских колготок или французские духи – за немыслимые двадцать пять рублей. Или «урвать по случаю» – а тогда все было по случаю – в комиссионке шикарную итальянскую юбку из твида. Или пару импортных туфель – чуть сношенных, но все равно замечательных.
Он удивлялся:
– Мам! А как мы доживем до аванса?
– Как-нибудь, – отмахивалась мать, – и вообще, не порть мне радость. И счастья не отнимай!
Доживали, правда. Не было денег – пекли блины и жарили картошку. На это всегда хватало. Он думал: а мать-то права. Умеет человек устраивать себе праздник, и правильно! А лишний кусок колбасы – это мы точно переживем.
И уже в десятом классе не чурался работы – перебирал овощи на базе, разгружал вагоны на Курском, потом устроился туда же носильщиком – и это были очень приличные деньги.
Он очень любил мать и очень жалел. Ему казалось, что она так и осталась маленькой девочкой, не понимающей жизни. А это, наверное, ее и спасало. Про короткий роман с его отцом она особенно не распространялась. Он понял одно: ее, мать, отец очень любил. Но жениться не стал – предпочел девицу из номенклатурной семьи. И карьеру свою не провалил. А вот был ли он счастлив – да кто там знает. Да и какая им с матерью разница?
Владу он привел к матери в пятницу, а в субботу решили, что пойдут в дом ее родителей.
– У меня будет пострашнее, – честно сказала она.
С его матерью она тут же нашла общий язык – болтали весь вечер без остановки. Солировала, конечно, болтушка-мать, но и его сдержанная, казалось, любимая тоже не отставала.
На прощание они обнялись, и мать сказала, что она ей очень рада.
Он был совершенно счастлив, глядя на двух своих самых любимых женщин.
Он проводил Владу до дома, и было решено, что они созвонятся – насчет завтрашнего «приема». Было видно, что она здорово нервничает, он ее утешал и обещал, что все будет тип-топ. Ну а если ее родители будут против – это ведь ничего не меняет, правда? Они все равно будут вместе. И нет такой силы, которая сможет их разлучить. Просто нету, и все!