Квартеронка - Страница 2

На задней части этой палубы есть пространство, определенное для низшего класса путешественников. Это никогда не бывают американцы, а это земледельцы ирландские, или бедные немецкие эмигранты на пути к далекому северо-западу; остальные негры – свободные или по большей части невольники.

Войдите в каюту, и вы будете поражены новиною сцены. Вы увидите великолепную залу, может статься футов в сто длины, устланную богатым ковром, украшенную щегольскою мебелью – дорогими креслами, диванами, столами, с позолоченными стенами, увешанными гравюрами; хрустальным люстры висят с потолка; много дверей, ведущих в каюты, с каждой стороны, и огромная зеркальная дверь закрывает вход в святилище, называемое «дамской каютой»; словом, вы приметите вокруг вас роскошь, к которой, как европейский путешественник, вы не привыкли. Вы только читали подобную сцену в какой-нибудь восточной сказке – у Мэри Монтегю, или в «Арабских ночах».

Иногда все это великолепие печально противоречит обществу, занимающему эту каюту: вас вдруг поразит толстый сапог, протянутый на перекладине щегольского стула, или пятно табачное на богатом ковре! Но это вещи исключительные и еще более теперь, нежели в то время, о котором я пишу.

Рассмотрев внутреннюю постройку «Западной Красавицы», я вышел из каюты на большое открытое пространство, место отдыха для пассажирок мужчин. Это просто продолжение каютной палубы, выдающееся вперед и поддерживаемое столбами, опирающимися на главную нижнюю палубу. Навес закрывает это пространство от дождя и солнца, и низкие железные перила делают его безопасным. Будучи открыто спереди и с обеих сторон, оно позволяет наслаждаться прекрасным видом, а прохладный ветерок, производимый движением парохода, делает это местечко приятным убежищем. Множество стульев доставлено тут для удобства пассажиров и курить позволено.

Тот мало интересуется движениями человеческой жизни, кто не может убить часа в наблюдении над плотиною Нового Орлеана; усевшись и закурив сигару, я намеревался провести час в этом интересном занятии.

Часть плотины, находившаяся перед моими глазами, известна под названием «пароходной пристани». Десятка два-три судов лежать вдоль деревянной плотины, слегка выдающейся в реку. Некоторые только что воротились из верхних городов и выгружали свои товары и пассажиров, немногочисленных в это время года. Другие, окружённые суетливою толпою, разводили пары; третьи, кажется, были брошены и офицерами и экипажем, без сомнения, в это время наслаждавшимися в блестящих кофейнях и ресторациях.

На плотине было два пункта, где суматоха деятельной жизни была заметнее. Это были пространства над каютами на двух больших пароходах. На одном находился я, другой назывался «Магнолия», как я прочил на носу. Последний также приготовлялся к отплытию, судя по движению экипажа, по шипении пара. На пристани прямо против Магнолии сваливали последний груз, пассажиры торопились вперед с картонками в руках, боясь опоздать, чемоданы, ящики, мешки, бочонки тащили и катили по доскам; писаря с книгой и карандашом записывали их; все показывало поспешный отъезд. Совершенно такая же сцена происходила перед «Западной Красавицей».

Оба парохода лежали недалеко один от другого и экипажи, слегка возвысив голос, могли разговаривать между собою. По нескольким фразам, долетавшим до меня, я мог приметить, что «Магнолия» и «Западная Красавица» соперницы. Я скоро собрал дальнейшие сведения, что они отправляются в одно время и что будет «бег»!

Это случалось довольно часто с судами первого разряда, а «Красавица» и «Магнолия» принадлежали к этой категории. Обе были замечательны величиною и великолепием убранства, обе занимались одною и тою же торговлею от Нью-Орлеана до Сен-Луи и обе находились под командою известных и популярных капитанов. Они не могли не быть соперницами, и это чувство разделялось всем экипажем, от капитана до юнги. Что касается владельцев и служащих, то в этом соперничестве затронуты были денежные интересы. Судно, одержавшее победу на скачке, выиграет также будущее покровительство публики. Быстрый на ходу пароход становится модным пароходом и, наверно, приобретет впоследствии большее количество пассажиров по высшей цене – в американцах существует та особенность, что многие из них истратят последний доллар, только бы сказать в конце своего путешествия, что приехали на, модном пароходе, так как в Англии вы найдете многих желающих сделать известным, что они путешествовали в «первоклассных вагонах». Снобы не принадлежат исключительно одной стране – они находится повсюду.

Относительно предстоящего испытания в быстроте между «Западной Красавицей» и «Магнолией» чувство соперничества преобладало не только в экипажах обоих пароходов, но я скоро приметил, что и пассажиры были заражены им. Некоторые, без сомнения, видели в этом спортсменство и повод к сильным ощущениям, но большая часть держала пари.

– Красавица выиграет! – вскричал за моим плечом человек пошлой наружности. – Держу двадцать долларов за Красавицу! Хотите держать пари?

– Нет, – отвечал я сердито, потому что этот человек позволил себе положить руку на мое плечо.

– Ну! как вам угодно! – сказал он и, обратившись к кому-то другому, продолжал, – держу двадцать долларов за Красавицу! Двадцать долларов за Красавицу!

Признаюсь, в эту минуту мои размышления были не очень приятны. Это была моя первая поездка на американском пароходе и память моя была наполнена рассказами о несчастных приключениях, которые нередко случаются на этих скачках.

Многие пассажиры – более степенные – разделяли мои опасения, и некоторые собирались просить капитана не дозволять скачки. Но они были в меньшем числе и потому молчали.

Я, однако, решился спросить капитана об «его намерениях». Меня побуждало скорее любопытство, нежели другая причина. Я встал со своего места и прямо пошёл к пристани, где стоял капитан.

Прежде чем я вступил в разговор с капитаном, я увидел коляску, приближавшуюся с противоположной стороны, из Французского квартала города. Это был прекрасный экипаж, со щегольски одетым кучером-негром, и в этом экипаже сидела молодая и нарядная дама.

Не знаю почему, но я возымел предчувствие, сопровождаемое, может статься, безмолвным желанием, чтобы сидевшая в коляске была нашей спутницей. Скоро я узнал, что таково было ее намерение.

Коляска подъехала к плотине, и я увидел, что дама спросила что-то у прохожего, который немедленно указал на нашего капитана. Последний, приметив, что о нем спрашивают, подошёл к экипажу, и поклонился даме. Я стоял так близко, что каждое слово долетало до меня.

– Вы капитан Западной Красавицы?

Дама говорила по-французски. Капитан научился этому языку в своих сношениях с креолами.

– Я, – отвечал он.

– Я желаю ехать на вашем пароходе.

– Очень буду рад. Кажется, еще осталась одна каюта, мистер Шилли? – обратился капитан к писарю.

– Если и нет каюты, не беда, – перебила дама, – вы доедете до моей плантации до полночи, я не буду спать на пароходе.

Слово плантация, очевидно, произвело эффект на капитана. Он и по природе был человек негрубый, а слово это сделало его еще более внимательным и вежливым. С владельцем Луизианской плантации нельзя обращаться небрежно, но когда вместо владетеля молодая и прелестная владетельница, кто может быть не любезен? Уж конечно не капитан Западной Красавицы! Самое название парохода опровергало предположение!

Приятно улыбнувшись, капитан спросил, где он должен высадить свою прекрасную пассажирку.

– В Бренжье, – отвечала дама. – Моя плантация несколько далее, но наша пристань нехороша; притом со мною груз, который надо оставить в Бренжье.

Дама указала на подводы, нагруженные бочонками и ящиками, тянувшиеся за коляской. Вид груза произвел еще приятнейший эффект на капитана, который был сам один из владельцев парохода. Он рассыпался в предложениях своих услуг, обещая окружить свою новую пассажирку всеми удобствами, каких только она может пожелать.