Карфаген смеется - Страница 153

Конечно, я был вне себя от радости. Я восхищался тем, что моя маленькая девочка смогла о себе позаботиться во время нашей долгой разлуки. Придя в восторг, я почти не обратил внимания на новости Гарри о Каллахане. Mayn froy. Sie fährt morgen![283] Я показал письмо миссис Корнелиус. Она внимательно прочитала его, сначала со сжатыми губами и хмурым взглядом, затем со странной улыбкой. Естественно, я совершенно не понимал того, что обычная женская ревность может исказить самую объективную информацию. Миссис Корнелиус в этом отношении оказалась типичной женщиной. Она многозначительно спросила:

— И ты шо, с’бирашься ей послать ’сю наличку, Иван?

— В том–то и проблема. У меня нет нужной суммы. И мне трудно раздобыть больше. Конечно, она должна получить билет первого класса.

— Лучше напиши и дай ей знать, шо ты не мож е ’о купить, верно?

— Я не могу так поступить, миссис Корнелиус. — Она меня удивляла. — Эсме — моя суженая. Мы собираемся пожениться. Я оставил ее только потому, что у нее не было паспорта.

— Она е’о шо–то очень легко п’лучила.

— Итальянский. Не французский. Вы можете представить, что ей пришлось испытать? Она даже не говорит об этом. Просто не хочет вспоминать. Я знал, что Коля ее не бросит. Все эти проклятые буржуа! Эта Анаис! Я всегда считал ее высокомерной. Злобная сука! Но, слава богу, Аннибале проявил великодушие. Я у него в долгу. Он был истинным другом для нас обоих.

— Ясно дело. — Миссис Корнелиус, похоже, ревновала. — И вдоба’ок идеальная леди, черт’ва монахиня. Остается чистенькой, нетронутой, б’режет сьбя для будуще’о мужа. Просто обрыдаться можно. — Миссис Корнелиус посочувствовала мне. — У тьбя доброе сердце, Иван, при ’сей твоей к’шмарной жизни. Если б у тьбя была хоть капля здравого смысла, ты бы сразу разорвал эт’ ’роклятое письмо.

Конечно, я не последовал ее совету. Миссис Корнелиус, как и в Константинополе, хотела только добра. Но она не встречалась с Эсме. Как только я познакомлю ее со своей избранницей, все разъяснится. Я изо всех сил пытался заработать денег. Миссис Корнелиус в итоге успокоилась. Наверное, она поняла серьезность моих намерений. Она больше не пыталась переубедить меня. Она согласилась, что я сам хозяин своей жизни. Все, о чем она просила, — чтобы я тратил свои средства, а не деньги труппы. Ей не следовало ничего опасаться. Я мог честно зарабатывать обычным способом. Мне нужен был только покровитель, способный заплатить за патенты. К счастью, я оказался в нужном месте. Лос–Анджелес и Сан–Франциско, не говоря уже о пятистах милях между ними, привлекли внимание состоятельных людей, таких как Хьюз и Дэвенпорт; многие крупные промышленные предприятия разместились в этом штате. Но я понятия не имел, к кому обратиться и с чего начать. Я находился в затруднительном положении, потому что никак не мог связаться с Вашингтоном или со своими старыми партнерами по клану, а рассказ Гарри Галиано о Каллахане просто испугал меня. Я не смел больше обналичивать чеки. Мне приходилось проявлять величайшую осмотрительность в поисках финансовой поддержки. Все патенты были выписаны на мое имя. Мне требовался сочувствующий слушатель и доверенный партнер с открытой чековой книжкой.

Поэтому я должен был предложить свои патенты кому–то, готовому сохранить тайну до тех пор, пока я не очищу свое имя и не стану гражданином США. Гарри Галиано, очевидно, еще не проявлял интереса к промышленности. У него, однако, могли быть друзья, которые занимались индустриальными проектами. Точно так же люди из мира кино, как всем известно, опасались вкладывать капиталы во что–то серьезное, за исключением фильмов. Я вышел на сцену в каком–то ошеломлении, я говорил и жестикулировал совершенно автоматически. Я мысленно перечислял фирмы: Гилмор, Кертисс, Локхид, Дуглас, Студебеккер, Мартин и так далее. В большинстве своем они занимались какими–то авиационными проектами. А я утратил веру в дирижабли и самолеты и не хотел с ними связываться. Они принесли мне слишком много бед. Нефть — вот о чем я подумал. Я доработал свой проект автомобиля, работавшего на газовом топливе, машины, использующей побочные продукты нефтедобычи. Такое топливо обошлось бы гораздо дешевле обычного бензина. Единственная серьезная техническая проблема заключалась в том, как хранить и подавать газ. Он был гораздо менее стабилен, чем нефть. Чтобы решить этот вопрос, я изобрел новый тип цилиндра и, попутно, безопасный метод зажигания, который используется и сегодня. Все знали, сколько стоит очистка калифорнийской сырой нефти, и понимали, чем все в конечном счете закончится. Обработка газа обходилась куда дешевле. В отличие от бензина его можно было производить, а не добывать. Казалось неизбежным, что мой газовый, а возможно, и динамитный, автомобиль в скором времени заменит обычные машины. Параллельно с этими проектами я создал новую конструкцию насоса и метод быстрой очистки, которые радикально уменьшили бы затраты на обслуживание и обеспечили бы миллион баррелей в день на каждую нынешнюю тысячу. К тому времени, когда мы закончили вечернее выступление, я пришел к выводу, что вскоре раздобуду более чем достаточно денег.

Я направился из театра в ближайший офис «Вестерн Юнион» и телеграфировал Эсме: «Получил письмо, все понял и в ближайшее время пришлю билет». Я вернулся в свою берлогу примерно в три часа ночи, отпраздновав чудесные новости в дешевом притоне, где подавали джин. Я проживал в «Апартаментах Мальвани» на Джонс–стрит, неподалеку от театра. Там была необычная стеклянная дверь, укрепленная проволочной сеткой; стойка располагалась в вестибюле между этой и другой такой же дверью. Когда я забирал ключ у ночного портье–японца, он мне что–то прошептал. Я подумал, что он интересуется, не нужна ли мне женщина (тогда все ночные портье по утрам задавали подобные вопросы). Я сказал ему: «Нет». По другую сторону второй стеклянной двери я увидел чей–то силуэт; высокий человек, сидевший у лестницы, теперь поднялся мне навстречу. Сначала я испугался, подумав, что это Бродманн. Но мужчина был гораздо выше. Я открыл вторую дверь и зажег в коридоре свет. Чуть заметно улыбаясь и держа руки глубоко в карманах плаща, передо мной стоял офицер Каллахан; вел он себя очень вежливо, даже скромно. Я не думал о причинах. Эсме была совсем близко — и теперь, похоже, меня задержат и не позволят встретиться с ней. У меня не было визы, только поддельные документы. Меня посадят в федеральную тюрьму, а потом вышлют. И это было лучшее, на что я мог надеяться.

— Полагаю, сейчас я беседую с мистером Палленбергом, — сказал Каллахан.

Я не отвечал. Я продолжал смотреть на него, я был почти готов его убить. Я пришел в отчаяние. Я не мог больше страдать в разлуке со своей девушкой, это было немыслимо.

— Итак, — Каллахан отвел от меня взгляд, — где вы хотите поговорить, сэр?

Я провел его вверх по лестнице и отпер дверь в мою комнату. Он подождал, пока я войду, а затем последовал за мной. Как только я зажег лампу, первым делом осмотрелся по сторонам, чтобы проверить, не осталось ли где–то на виду кокаина. Порошок был спрятан, но если бы Каллахан решил осмотреть мой багаж, то легко бы его отыскал. Я вытер пот со лба.

— Вы знаете, что ваши счета заморожены, верно, сэр? — Ирландец посмотрел на кровать. Она не была застелена. Он наклонился, поправил изношенное покрывало, затем уселся, расстегнул плащ и вытащил тот же самый блокнот, который я уже видел в поезде. — Мы заметили, что вы не пользовались счетом. За исключением одного только чека.

— Полагаю, это была моя единственная ошибка, — сказал я.

— Возможно. Вы ничего хорошего не добились, сбежав из Уокера и не оплатив счет за гостиницу.

Я не был уверен, что следует ему рассказывать. В подобной ситуации я оказался в России, в ЧК. Я давно понял, что информацию нужно придерживать. Я ждал, не раскроет ли Каллахан карты.

— Это было бессмысленное, мелкое преступление, — сказал он. — До тех пор руки ваши были чисты, по крайней мере, по нашим сведениям. А за это вас можно привлечь.