Искатель. 1978. Выпуск №3 - Страница 20

Джаз громыхнул старое аргентинское танго, и Чачин без смущения пригласил девушку. Танцевать он умел. Все шло чин чином: Лялечка раскрылась, и можно было, перебросившись словами-пустышками, задать ей еще вопросы, и посерьезнее.

— А почему вы все-таки Лялечка, а не Оля? — спросил Чачин мимоходом для начала.

— С детства прозвали. Вот и осталось. А вам что, не нравится?

— Нет, почему? Не нравится мне одно: и стодолларовая бумажка Ягодкина, и ваши отношения с Челидзе. Да и связь его с Ягодкиным, честно говоря, непонятна.

— Не думайте, что я продажная, — обиделась Лялечка. — Доллары я взяла, почему не взять, если дают. Подумаешь, марку переслала по какому-то адресу — тоже мне преступление. А Жорка обыкновенный хахаль, не жадный и не ревнивый. И что его связывает с Ягодкиным, меня не интересует. Ездил куда-то на днях, говорит, на какую-то электростанцию под Москвой, и помчался Ягодкину докладывать. А мы с Раей Немцовой — это пассия Михаила Федоровича — как раз у него и были в гостях, пили кофе с ликером. Позавчера, что ли? Ну да, позавчера. Жорка ворвался небритый, темный как ночь. Ты бы хоть побрился, Жора, говорит ему Ягодкин, неудобно ведь перед дамами. А тот еще более взъерошился и бряк: не до бритья, мол, теперь, Михаил Федорович, сорвалось дело — не вышло. «А ты у него был?» — спрашивает Ягодкин. «Конечно, был. Он отказался. Все, говорит, отрезано!» Мы в недоумении, сами понимаете, молчим, слушаем. А Жора Ягодкину: «Убрали бы вы этих баб, Михаил Федорович, не до гостей нам сейчас». Ягодкин сжал губы, посмотрел на нас, подумал, а потом вежливенько так сказал: «Вы бы и вправду прошли в соседнюю комнату, магнитофон включили, а нам с этим юным хамом надо поговорить как следует». Ну, мы и ушли. А потом Ягодкин объяснил, что речь шла о продаже крупной суммы в долларах и что покупатель в последнюю минуту отказался. А паникует Жора напрасно: ничего ему не грозит, никаких долларов нет и не было. Потом ко мне Жорка пришел злющий презлющий и говорит, что из-за Михаила Федоровича он в такое болото залез — не вылезешь. Ведь это он какому-то Еремину валюту возил, а не Ягодкин. «Тот, — говорит, — чист-чистехонек, от всего откажется, а мне, дураку, отвечать», «За что ж тебе отвечать, — спрашиваю, — если твой Еремин долларов не взял?» — «Так ведь это я ему предлагал, — кричит, — я! Если он заявит куда следует, Ягодкин вывернется, а мне сидеть за спекуляцию иностранной валютой. Ну, не найдут у меня никаких долларов, а пятнышко на репутации останется. И вообще, — говорит, — я у нашего Ягодкина в таком капкане сижу, что впору хоть без ноги, да уйти». — «Куда ж ты уйдешь?» — спрашиваю. «А у меня брат, — говорит, — в Тбилиси. Мигом в Горную Сванетию переправит. Захолустье отчаянное, но прожить можно, пока шухер с валютой не уляжется. И самое страшное, — говорит, — не валюта, а то, что я ее Еремину предлагал». Я, честно говоря, ничего не поняла, только Жорку с тех пор не видела. Может, и в самом деле на Кавказ сбежал.

Лялечка залпом выпила рюмку ликера, отхлебнула кофе и по тому, как зазвенела чашка о блюдце, можно было судить о взволнованности девушки. Даже щеки у нее запали. Выложилась, как говорится…

— Знаете что, Сережа, — вдруг сказала она, стирая подтеки под глазами, — расклеилась я что-то. Пойдемте отсюда. Неподходящее у меня сейчас настроение.

Чачин молча встал. Что ж, сорвалась с обрыва девочка и захлебывается. А девочка неплохая. Видимо, поняла, что связь с Челидзе была не просто временным увлечением, а чем-то более серьезным и страшным.

— Только вы никому не говорите, Сережа, о том, что я вам сейчас рассказала. Не сдержалась, крашеная дура. — И, резко повернувшись, пошла к выходу.

Итак, появилась новая фигура — Еремин. Надо его найти, и как можно скорее. А тут еще неожиданный звонок Линьковой.

— Рад вас слышать, Елена Ивановна. Что-то случилось?

— Случилось. Только что видела латыша, о котором вам тогда рассказывала. Он отпустил бородку, но я его все-таки узнала. Это тот самый Лимас или Лимманис, как его назвал Ягодкин. Они оба стояли вместе у подъезда гостиницы «Националь» и вместе же вошли в холл, когда я подошла по ближе. Меня они не заметили — это точно.

— Сложи так, — говорю я Жирмундскому, передав ему суть услышанного от Линьковой, — и срочный розыск Еремина, и наблюдение за Ягодкиным. Нам теперь важно знать и учитывать каждый его ход в игре. И немедленно пошли кого-нибудь в «Националь». Пусть разузнает, какие иностранцы поселились за последние дни в этой гостинице и не было ли среди них худощавого человека с бородкой. Я не очень-то верю, что его зовут Лимманисом, но выяснить имя совершенно необходимо. Кстати, учти, что генерал через пару дней возвращается и мы должны быть во всеоружии. Ведь речь идет уже не о гипотетической версии, а о цепочке достоверных уличающих фактов.

— Понял, — говорит Жирмундский.

В кабинете его уже нет. А в приемной меня ждет Шелест. Проходя к себе, я уже заметил его: растерянный, щуплый юноша с длинными прямыми волосами, в темном, видимо, парадном, костюме и даже при галстуке, что совсем излишне при такой свирепой жаре.

Но, прежде чем принять Шелеста, я вызываю по телефону Чачина.

— Сережа, — говорю я без предисловий, — слушайте и запомните. Пора уже сообщить Ягодкину, что вы выезжаете за границу, скажем, послезавтра и что паспорт у вас на руках. Поэтому пусть он передаст вам то, что хотел, завтра или в крайнем случае послезавтра утром. Затем встретитесь с ним, когда ему будет удобно, лучше на улице, на остановке троллейбуса или автобуса. От приглашения на дом уклонитесь: времени у вас, мол, в обрез. Если на свидании он попросит вас, допустим, из любопытства, что ли, показать ему ваш заграничный паспорт, скажите, что при себе у вас его нет, оставили дома. Возможно или даже вероятно, что он предложит вас подвезти, не отказывайтесь, но только до аэропорта. Рейс во Франкфурт-на-Майне поздний, и Ягодкину ждать его незачем. Если он будет настаивать, обидьтесь и скажите, что его заботливость переходит в недоверие. Допускаю, что и тогда он найдет способ остаться и наблюдать издали за вашим отъездом, но в пассажирской сутолоке на пути к самолету вы, конечно, от него ускользнете. А у начальника аэропорта, куда вы пройдете через служебный вход, вы найдете Жирмундского. Ясно?

Остается Шелест.

Он входит решительно и спокойно — видимо, здравый смысл преодолел его растерянность, подсказав ему, что ничего больше свидетельских показаний в этих стенах от него не потребуют и, следовательно, тревожиться не о чем. Входит он молча, без приглашения садится в кресло у стола против меня и ждет.

Мне это нравится. Можно быть официальным без излишних любезностей.

— Шелест Яков Ильич? — начинаю я.

— Точно.

— Женаты?

— Холост.

— Живете с родителями?

— Нет. Они мне выстроили однокомнатную квартиру на улице Руставели.

— Где работаете?

— По окончании Московского автодорожного института оставлен на кафедре.

— Год рождения?

— Тысяча девятьсот пятьдесят второй.

— Есть личная автомашина?

— Средства не позволяют. На ставку младшего научного сотрудника автомашины не приобретешь.

— Можно приработать.

— Пытаюсь.

Мальчик мне нравится все больше.

— Вы член Общества филателистов?

— Давно. Еще со школы.

— Нас интересуют ваши отношения с одним из членов того же общества. Я имею в виду Ягодкина Михаила Федоровича.

Шелест отвечает сразу же, не обдумывая ответ:

— Отношения несложные. Работодатель и работник. Поручающий и порученец. В общем, помогаю ему пополнять его коллекцию.

— Каким образом?

— Во-первых, я сотрудничаю в журнале «Филателия СССР» и все сведения о новых почтовых марках получаю, так сказать, из первых рук. Знаком я и с рыночной стоимостью любой редкостной марки. Кроме того, я одессит, и в Одессе у меня в Черноморском пароходстве уйма знакомых. Есть среди них и мои коллеги по страсти к почтовой марке. Вот я и связал Ягодкина с одним таким собирателем, а именно с барменом теплохода «Колхида» Тихвинским, которого все называют просто Кир. У Ягодкина связи с некоторыми специализированными магазинами за границей. Он хотел послать несколько новых советских марок, в частности, блок «Союз» — «Аполлон», и обменять их в Марселе на марки, посвященные антарктической Америке и дрейфующим полярным станциям США. Кир это сделал, и марки я Михаилу Федоровичу привез. Не бесплатно, конечно.