Хроники последнего лета (СИ) - Страница 13

Эта история не имела для майора Мамедова далеко идущих последствий, за исключением двух обстоятельств: при приближении жены он стал инстинктивно прикрывать голову руками и полностью перестал употреблять за ужином горячительные напитки.

Можно ли вообразить, что столь высокое должностное лицо как заместитель руководителя администрации президента Российской Федерации может страдать от любовной горячки?

Виктор Сергеевич целый день был не способен заниматься делами. Колушевский, угадавший состояние шефа, объявил его больным и отменил несколько встреч и совещаний. А Загорский с отсутствующим видом сидел в кресле, отказываясь отвечать на телефонные звонки. Анечка, почувствовав неладное, отправила полсотни истеричных эсэмэсок.

Сам же Виктор Сергеевич, если и вспоминал об умнице-красавице Анечке, то исключительно как о неприятной помехе. Нет, его отношение к жизни и собственное понимание слова «честь» полностью исключали формулу «с глаз долой — из сердца вон». Он, безусловно, позаботится о перспективной девушке, замолвит словечко, а, возможно, и пристроит в хорошие руки. Но все это — потом. Сейчас все мысли занимала Наташа.

Воображение рисовало образ женщины безупречно-прекрасной, можно сказать, совершенной. Она казалась высшим существом, к которому не то, что прикоснуться — посмотреть боязно. Загорский уже корил себя за то, что осмелился свободно с ней разговаривать.

В кабинет змеей проскользнул Добрый-Пролёткин. Он обладал феноменальным умением проходить мимо любой охраны. Говорят, его замечали даже в новом бункере Президента, куда допуск закрыт всем без исключения.

Добрый-Пролёткин на удивление спокойно воспринял отсутствующе-мечтательный взгляд своего непосредственного начальника.

— Виктор Сергеевич, а я с идейкой!

Загорский, услышав чарующий голос советника, сделал усилие и посмотрел на него вполне осмысленно, попутно обнаружив, что перед ним лежит пачка бумаги, изрисованная женскими профилями. Он отбросил ручку и спросил с раздражением:

— С какой идейкой?

— Я могу быть откровенным?

— Вы вообще о чем?

— Значит, могу. Я заметил, что вы обратили внимание на супругу нашего пациента.

Виктор Сергеевич от такой откровенности даже вздрогнул. Это оказалось неприятным, словно его застали за чем-то недостойным.

— Я не имею в виду ничего предосудительного, — заторопился Добрый-Пролёткин, — Наталья Владимировна Воробьева — несомненно, спокойная и уравновешенная особа. Исходя из этого, я предлагаю внести небольшие коррективы в наш план.

— Какие именно? — поинтересовался пришедший в себя Загорский.

— Очень просто. С ее помощью мы сделаем нашего противника другом. Наши спецы составили психологические профили Воробьевой и Рудакова. Интересная вещь получается: Воробьева — одна из немногих, кто может повлиять на Рудакова. А с ней продуктивный контакт возможен.

— Прекрасно. Но это не решает вопроса с Султаном. Он уже два дня в Москве, встречаться отказался, дал три дня на выдачу своего человека. В противном случае — перережет глотку Рудакову. Я так понял, по линии МВД — без результата?

Добрый-Пролёткин тяжело вздохнул и прижал руки к груди, показывая, насколько трудная идет работа.

— Как сказать… ведем переговоры.

— Может, пришло время моего разговора с министром?

— Рано пока. У меня есть комбинация, при которой эмвэдэшники не получат ничего, а Султан будет полностью удовлетворен.

— Это противоречит первоначальному плану?

— Да. Производим, так сказать корректировочку.

Виктор Сергеевич задумчиво взял ручку и нарисовал на листе церковный купол с крестом и полумесяцем. Добрый-Пролёткин наклонился, беспардонно взглянул на рисунок и тонко улыбнулся:

— Хорошие у вас мысли.

Загорский отбросил ручку и сердито сказал:

— Вы лучше расскажите о своей корректировочке.

— С радостью! — воскликнул Добрый-Пролёткин. — На самом деле базовая идея проста: если мы заручимся дружбой Воробьевой, то все, что произойдет с Рудаковым, будет ассоциироваться исключительно с Султаном. В конце концов, официально за охрану отвечает МВД.

— Вы предлагаете отдать Рудакова Султану?

— Ни Боже мой! Мы же не звери, в конце концов!

— Это радует. Тогда что?

— Мы проанализировали ситуацию, поработали с адвокатами. Формально позиция МВД простая — совершено нападение на Рудакова, потом на сотрудников, да еще с применением огнестрельного оружия. Вроде бы и взят на месте преступления. Но! Джигит с самого начала находился в отключке — это его Рудаков урной приголубил…

— Улавливаю… На него есть только показания Рудакова…

— Показаний Рудакова нет, есть показания свидетелей. Он, видите ли, считает все своим личным делом и не хочет что-либо подписывать.

— А свидетели? Вы хотите с ними поработать?

— Вовсе нет. Пусть говорят то, что видели. Вопрос интерпретации.

— Интересно…

Виктор Сергеевич поднялся с кресла, и прошелся по кабинету, заложив руки за спину. Остановился перед портретом Столыпина и посмотрел ему в глаза, словно хотел прочитать мысли. Но бывший председатель Совета министров Российской Империи, по всей видимости, не попадал в щекотливые ситуации с кавказскими горцами, а вопросы с прессой решал весьма кардинально, и поэтому полезных рекомендаций в данном случае дать не мог.

Загорский повернулся к Доброму-Пролёткину и задумчиво произнес:

— Но это все время. Следствие может тянуться годами. Султан не шутил, когда давал три дня. Нам что, воевать в Москве с горцами?

— Воевать не надо! — горячо сказал советник. — Есть одна комбинация. Как говорится, поменяем полярность.

— Интересно… Поподробнее, пожалуйста.

Виктор Сергеевич размышлял. Приказал подать чаю, устроился поудобнее в кресле, положил перед собой лист бумаги и взял немецкую гелевую ручку. Рисование, знаете ли, стимулирует мыслительный процесс. Итак, начали: слева — звездочки, справа — крестики.

В предложении Доброго-Пролёткина, безусловно, есть рациональное зерно. Да что уж там — это на самом деле выход. Надо оценить реакцию всех действующих лиц. А для этого требуется прикинуть, что они хотят, и что получат.

«Султан… Да кто же знает, чего он вообще хочет? В данном конкретном случае — свободы своему джигиту и рудаковской крови. Что получит? Реабилитированный и чистый как ангел джигит выйдет на волю, а Рудаков будет наказан. Без членовредительства, но достаточно жестко. Минусы. А куда же без них? Возможно, произойдет задержка с выходом джигита. Небольшая — дней пять, все зависит, насколько упрутся эмвэдэшники. Вроде бы сильно не должны — при новых раскладах фигура Загорского выходит из-под удара, а бодаться с Султаном им не с руки…»

Виктор Сергеевич хлебнул из стакана и недовольно поморщился: чай успел остыть. А это — неправильно. Чай должен быть обжигающе-горячим, чтобы пить его маленькими глотками, ясно ощущая вяжуще-горький вкус. Именно тогда можно отличить настоящий напиток от столовских помоев. Виктор Сергеевич вызвал секретаря, велел заварить заново и подать колотого сахару. Вспомнилось, как говорила матушка: «Думать надо вприкуску».

Секретарь как будто читал мысли начальника: он появился в кабинете с подносом через несколько секунд после вызова шефа. Виктор Сергеевич окунул в стакан кусочек рафинада, хрустко откусил и сделал глоток. Вот сейчас — то, что надо!

«Министр МВД. Его интерес простой — позиция замгенпрокурора для своего человечка. Дело Рудакова ему интересно с точки зрения давления на меня, чтобы вывести из игры. Хочет торговаться и ждет переговорщиков. Исчезнет возможность давления — интерес пропадает. С Султаном ссориться точно не захочет, так что, если юридически очистим джигита — должен его отпустить. Альтернатива — разборка с Султаном».

Еще пару глотков — с наслаждением, смакуя вкус. Жаль, что бросил курить, сейчас сигарета не помешала бы.

«Президент. А ему — все равно. Смотрит, как мы тут разбираемся между собой. Все прекрасно знает и понимает. Если поднимется лишний шум, то по голове получат все, кроме, конечно, Султана. У него с президентом особые отношения. А остальным шум не выгоден. Сейчас хуже всех придется мне, а после пролёткинской комбинации — министру МВД. Это, кстати, хороший стимул для компромисса».