Херувим - Страница 7

Владимир Марленович привязывался к некоторым мелким вещицам настолько, что, если они портились и терялись, он чувствовал почти физическую боль, как будто галстучная булавка, запонки, ручка, зажигалка, чашка и прочие мелочи были частями его тела. Конечно, такому солидному человеку глупо огорчаться оттого, что почернел серебряный корпус его любимого «Паркера». Но он вдруг вспомнил, каким черным стал его любимый серебряный подстаканник, который он брал в руки утром и вечером, когда пил чай дома. Ему впервые пришло в голову, что серебро, соприкасаясь с его кожей, чернело и теряло блеск. Но этого мало. Золото нательного креста и обручального кольца приобрело тусклый красноватый оттенок, хотя золото в принципе не окисляется. Под кольцом на пальце образовалась несмываемая черная полоса. Ладони его, всегда сухие и теплые, в последнее время стали ледяными и влажными, и даже появилась неприятная привычка украдкой вытирать их о брюки. Ему казалось, что изменились структура его кожи, запах тела, вкус во рту.

Прислушиваясь к себе, он не обнаруживал ничего тревожного. Он, безусловно, был здоров. Это подтверждали и результаты анализов, и специальные компьютерные исследования, которые он не поленился пройти. Правда, в последнее время он стал набирать вес, но волноваться не стоило. Пару месяцев назад он бросил курить, и, естественно, его слегка разнесло. Надо просто встряхнуться, несколько раз сходить в сауну, попрыгать на теннисном корте, возобновить утренние получасовые пробежки в любую погоду, и все будет хорошо.

– Владимир Марленович, вы что-то сказали? – Голос донесся издалека, он вздрогнул и растерянно огляделся. Ему показалось, что ледяной влажный туман мартовского утра просочился сквозь оконное стекло и заполнил все пространство кабинета. Он видел смутные силуэты людей, они открывали рты, качали головами, они причудливо извивались и распадались на части, которые продолжали двигаться самостоятельно, как дождевые черви, разрезанные острием лопаты. Его отделяла от реальности толща липкого тумана, он летел с огромной высоты в колодец, на дне которого шевелились смутные призраки его детства.

Лет пятьдесят назад в деревне Климкино Брянской области мальчик Вова Герасимов копал в огороде картошку, и потом ему снились комья рыжего суглинка и розовые толстые черви под острием лопаты.

Резкий телефонный звонок привел его в чувство. Он потянулся к трубке, как к спасательному кругу. Рука стала такой влажной, что трубка чуть не выскользнула.

– Да, – прохрипел он и с облегчением обнаружил, что туман рассеялся, за столом в его кабинете сидят знакомые, надежные, солидные люди, а вовсе не зыбкие чудовища из детского кошмара.

– Володя!

Он не сразу понял, что звонит жена. Она не могла звонить сейчас, поскольку отлично знала, что у него внеочередное заседание совета и беспокоить его нельзя категорически.

– Наташа, в чем дело?

– Стасика пытались убить. Здесь у меня следователь, я передаю ему трубку.

– Погоди, я не понял…

– Владимир Марленович… товарищ генерал… – теперь с ним говорил незнакомый мужчина, – добрый день. Старший следователь Чижов.

– Очень приятно, – машинально отозвался Герасимов, – что случилось?

– Сразу скажу, чтобы вы не нервничали, товарищ генерал, с вашим сыном все в порядке, – звучал в трубке высокий бодрый голос. – Сегодня ночью двое неизвестных прикрепили к днищу его машины взрывное устройство, к счастью, никакого взрыва не было, но у нас есть серьезные основания опасаться, что покушение повторится.

– Где это произошло?

Герасимов знал, что в доме Стаса имеется подземный гараж с сигнализацией и круглосуточной охраной. Взрывное устройство могли прицепить к машине только в чужом дворе. Если бы Стас ночевал дома, он не поленился бы загнать в гараж свой новенький «Фольксваген»-каплю.

– Станислав Владимирович ночевал у своей знакомой, – кашлянув и понизив голос, произнес следователь. Показалось даже, что он прикрыл трубку ладонью. – Это произошло во дворе возле ее дома, в Коньково. Нам нужно срочно встретиться и поговорить. Станислав Владимирович пока отказался отвечать на наши вопросы.

– Где он?

– Вот именно об этом я и хотел вас спросить, товарищ генерал. Дело в том, что ни один из его телефонов не отвечает, его нет ни дома, ни на работе, нигде.

– А что с машиной?

– Ее пришлось эвакуировать в автосервис. Повредили немного, когда обезвреживали взрывное устройство.

– На чем же он уехал?

– Честно говоря, не знаю, – смутился следователь, – на метро, наверное. Или такси поймал.

– И куда, тоже не знаете?

– Он мне не доложил, товарищ генерал.

Пока Владимир Марленович беседовал по телефону, совет директоров сидел молча. Двенадцать пар глаз уперлись в бледное, блестящее от пота лицо председателя. Все поняли: у железного Вовы произошло нечто серьезное, и всем было интересно, что же. Наконец он положил трубку и глухо произнес, ни на кого не глядя:

– Прошу прощения. Мне надо срочно ехать домой.

– Владимир Марленович, что случилось? – Надежда Федоровна сидела ближе других и, протянув руку, притронулась к влажным пальцам генерала. – Мы можем помочь?

– Спасибо. Все свободны, – он одернул кисть, словно его ударило током. – Заседание переносится на завтра. Жду всех здесь к девяти утра.

Получилось нехорошо, обидно. Надежда Федоровна поджала губы и принялась поспешно собирать бумаги. Совет директоров загремел стульями, никто больше не задал ни единого вопроса, все удалились молча, и только в коридоре принялись бурно делиться предположениями.

Отправляясь наконец домой, Юлия Николаевна Тихорецкая заметила у своего кабинета в кресле одинокую фигурку. В коридоре был полумрак, и она не сразу узнала сегодняшнюю изуродованную певицу. Анжела дремала, положив на высокий подлокотник голову, замотанную черным платком.

– Почему ты не едешь домой? – спросила Юлия Николаевна.

Девушка сильно вздрогнула, поспешным и уже привычным движением надела огромные темные очки.

– За мной должен был заехать Гена, мой продюсер, но он исчез. Телефон его отключен, а денег на такси у меня нет, даже на метро нет. Гена меня привез и должен был забрать.

– Далеко живешь?

– На Вернадского.

– Ладно, пойдем, отвезу тебя домой.

– Спасибо. – Анжела встала и вяло поплелась за Юлией Николаевной вниз по лестнице.

Когда они оказались в ярко освещенном холле, Юля взглянула на карикатурно трагический профиль в огромном зеркале. Платок и очки многое скрывали, но уродство все равно бросалось в глаза, и Юля с раздражением подумала, что погорячилась. Вряд ли удастся вернуть Анжеле прежний облик. Это будет маска, пусть даже идеально правильная, но неживая. Девочка как будто прочитала ее мысли.

– Я никогда больше не стану нормальной? – спросила она монотонным хриплым шепотом.

– Ты будешь очень красивой.

– Ни-фи-га… – она помотала головой и оттянула платок у шеи, словно он душил ее, – я не верю.

– Веришь, – жестко сказала Юлия Николаевна, – во всяком случае, должна, иначе зачем приехала сюда?

– За тем, что надо ведь что-то делать, не выходить же в люди с такой рожей! Когда вы намерены меня оперировать?

– Думаю, завтра начнем готовиться.

Новенького «Форда» доктора Мамонова на стоянке уже не было, вместо него рядом с Юлиной «Шкодой» стоял чей-то скромный «жигуленок» – точно так же, бампер к бамперу.

Когда она выехала из ворот клиники, было девять часов. Моросил мелкий ледяной дождь. Юля включила печку в машине, поставила музыку. Анжела сидела рядом с ней, смотрела вперед, но вряд ли что-то видела в темноте сквозь черные очки.

– Кто же это сделал с тобой? – тихо спросила Юля.

– Их никогда не найдут, – хрипло отчеканила Анжела, – трое ублюдков напали ночью во дворе, когда я гуляла с собакой. Собаку убили. Меня, в общем, тоже, потому что жить с таким лицом нельзя.

– А какая была собака?

– Пекинез. Меньше кошки. Ладно, хватит об этом. Меня и так затрахали всякие оперативники, следователь.