Херувим - Страница 6

– Да, кстати, я тебя поздравляю с днем рождения! – выпалила она и засмеялась.

– Разве сегодня пятое января? – удивился он.

– Нет. Сегодня второе февраля 1999 года. Запомни дату. Вчера ты родился во второй раз, с чем тебя и поздравляю. У нас тут, конечно, не роддом, однако новорожденные иногда появляются. Ты, например.

Она рассказала, что госпиталь находится под Москвой, ближайший населенный пункт – город Талдом Московской области. Доставили его сюда в бессознательном состоянии с тяжелой формой дистрофии, и ноги его представляли собой фарш, истыканный обломками костей.

Ему показалось, она нарочно так много говорит, чтобы он не задавал лишних вопросов.

– И еще у тебя был педикулез. Вши. Ну и чесотка, само собой. Ты был как бомж. А тощий, Господи! Тебя можно было спокойно выставлять в качестве учебного пособия по анатомии. Пузо к позвоночнику прилипло, ребра как стиральная доска. А в довершение всех безобразий у тебя было ОРЗ. Острое респираторное заболевание, в очень тяжелой форме. Температура тридцать восемь и пять.

Он продиктовал Кате телефон своей мамы и попросил позвонить в Москву. В ответ она молча кивнула. А когда он спросил на следующий день, позвонила ли, она, не глядя ему в глаза, ответила, что пыталась, но там никто не подходит.

– Тогда отправь телеграмму. Я продиктую адрес.

– Какие телеграммы, Бог с тобой! Здесь лес кругом. – Она покраснела, и лицо ее сморщилось в мучительно-фальшивой улыбке. – Ближайшее почтовое отделение в Талдоме, в пятидесяти километрах.

– Совсем не умеешь врать, – прошептал он еле слышно.

– Что? – вспыхнула Катя.

– Ничего… В пятидесяти километрах, говоришь? Но ведь не пустыня.

– Не пустыня. Секретный объект, – Катя надулась и отвернулась.

– Ладно, не обижайся. Я понял. Но ты не живешь здесь круглый год, хоть иногда ездишь и в Талдом, и в Москву.

– Только в отпуск. Сейчас февраль, а отпуск у меня в августе.

– Катюша, ну помоги мне, пожалуйста, у тебя ведь тоже мама есть. – Он попытался взять ее за руку, но она резко поднялась и вышла.

А через десять минут явился Аванесов, ни слова не говоря осмотрел его ноги, потом поднял пижамную куртку, стал слушать, долго сосредоточенно водил холодным фонендоскопом по груди, хмурился, бормотал себе под нос: «Хорошо, хорошо». Снял фонендоскоп, поправил одеяло и сердито произнес:

– Зачем к девчонке с дурацкими вопросами пристаешь? Не может она твоей маме позвонить. Не имеет права, понимаешь?

– Нет.

– А куда ты попал, тоже не понимаешь?

– Нет.

– Ну ладно. Чтобы больше не было проблем, запомни. Это госпиталь при учебно-реабилитационном центре Федеральной службы безопасности. Сверхсекретный объект. Мы не имеем права никому сообщать о наших раненых.

– Почему ФСБ? – процедил он сквозь зубы, не надеясь услышать ответа.

– Так получилось. Тебя наш спецназ подобрал. Загрузили в военный самолет, уже в фольге, как труп. Ну потом, при посадке, то ли тряхнуло тебя, то ли подействовал перепад давления, но ты застонал, зашуршал, в общем, везли покойника, привезли живого. – Аванесов хохотнул, подмигнул. Воспоминание об ожившем покойнике его развеселило. Сергей готов бы повеселиться вместе с ним, но быстро, на одном дыхании спросил:

– Моя мать знает, что я жив?

– Пока нет, – помотал головой Аванесов, – ей пришло официальное сообщение, что ты пропал без вести. Но ты не забывай, мать такие вещи сердцем чувствует. Не бойся, не похоронила она тебя, точно не похоронила. Столько времени ждала, подождет еще немного. Так надо. Почему, зачем, понятия не имею. Одно могу сказать: что ты жив, не знает вообще никто. Лежи и не рыпайся, отдыхай, глупый ты человек, радуйся, что дышишь, что ходить будешь и даже бегать, а вопросов больше не задавай, понял?

– Нет.

– Ну тогда просто прими на веру. Считай, это приказ. Ты кто? Майор, да? А я полковник медицинской службы. Вот я тебе приказываю радоваться жизни и не задавать вопросов, даже о маме. Все. Прости, дорогой. Потерпи немного.

Внеочередное заседание совета директоров коммерческого банка «Прометей» проходило не в конференц-зале, как обычно, а в уютном просторном кабинете председателя. Собралась верхушка совета, всего тринадцать человек. Следовало обсудить стратегию банка в свете последних, совершенно неожиданных событий. Сразу пятеро крупных государственных чиновников, которые являлись почетными клиентами и покровителями банка, оказывали ему множество законных и незаконных услуг, слетели со своих постов. Слетели почти одновременно, но по-разному. Трое подали в отставку, а на двоих были заведены уголовные дела по статьям о взяточничестве и превышении служебных полномочий.

Председатель, Владимир Марленович Герасимов, высокий лысый толстяк с нездоровым отечным лицом, говорил взволнованно, отрывисто, с хриплой одышкой:

– Мы все взрослые люди и понимаем, что вопрос о взятках в данной ситуации даже не вторичен. Он стоит на десятом месте. Сейчас главное, во всяком случае для нас с вами, это грядущее кардинальное обновление среднего руководящего звена и слияние департамента лицензирования банковской и аудиторской деятельности с департаментом контроля за деятельностью кредитных организаций на фондовых рынках. В связи с этим мы обязаны прямо здесь и сейчас разработать не только тактику, но и стратегию…

Секретарша бесшумно вкатила сервировочный столик, заполненный чайными и кофейными чашками. При ее появлении повисла напряженная пауза, собравшиеся принялись помешивать сахар, прихлебывать, не глядя друг на друга. Владимир Марленович не притронулся к своему кофе. Он сидел понурившись, вертел в толстых пальцах антикварную паркеровскую ручку и не мог оторвать глаз от красивой дорогой вещицы, с которой никогда не расставался. Два дня назад он собственноручно разобрал ее и почистил серебряный корпус специальным составом. Но серебро опять почернело.

– Повторяю, – произнес он, кашлянув, – не только тактику, но и стратегию, долгосрочную безошибочную программу действий… – Одышка усилилась, лицо побагровело. Он несколько раз судорожно сглотнул и почувствовал необычный, неприятный вкус во рту. – Слияние департаментов предполагает значительные кадровые перемены, по моим данным, придет совершенно новая команда. Надежда Федоровна, – обратился он к моложавой седовласой даме в розовом костюме, – пожалуйста, зачитайте нам список.

Дама залпом допила свой чай, поправила аккуратную челку и, достав из пластиковой папки несколько листов бумаги, принялась перечислять фамилии кандидатов на важные чиновничьи посты в новом департаменте, сопровождая каждую кратким жестким комментарием. Собравшиеся переглядывались, вздыхали, качали головами, многозначительно закатывали глаза и поджимали губы. В список входило десять человек, то есть по два кандидата на должность, и, как назло, все это были какие-то неопределенные фигуры с темным провинциальным прошлым.

Когда Надежда Федоровна закончила, стало тихо. Каждый думал: сколько усилий пропало напрасно! Что значит для коммерческой структуры чиновник? Все. Абсолютно все. При дикости законов, при зверском коварстве налоговой системы единственный способ выжить – это подружиться с нужным чиновником, понять его слабости и пристрастия, научиться радовать его, чтобы при твоем появлении он внутренне сиял, как дитя перед новогодней елкой. В один день и за копейку такое невозможно. Но только все наладится, только возникнет сладкое чувство надежности и крылья вырастут за спиной, как заваривается очередная кадровая чехарда и твой влиятельный друг, весь такой родной, податливый, мягкий, прогретый твоей горячей благодарностью, откормленный, облизанный собственным твоим языком со всех сторон, сегодня в отставке, завтра под следствием, а на его месте новый, чужой, голодный, твердокаменный, и давай начинай все сначала.

Совет директоров молчал и вопросительно глядел на председателя, Владимира Марленовича, на железного Вову, отставного генерала ФСБ. С ним ничего не было страшно. Он благодаря своим старым связям и доступу к секретным архивам мог быстро добыть необходимую информацию о новых кандидатах на заветные должности. Все ждали от него если не утешения, то хотя бы внятных комментариев, однако он продолжал крутить свою ручку и, казалось, вовсе не замечал тревожного нетерпения присутствующих.