Гузи-гузи - Страница 4

Он был не только расторопным и находчивым, но и безупречно вежливым и деликатным при необходимости, его горячий южный темперамент, как норовистый конь, держался в узде безупречным воспитанием и свойственной ему прохладной отстраненностью восточного советника.

Это парадоксальное качество было тонко подмечено его товарищами, которые наградили его прозвищем Визирь. Кроме вышеперечисленных достоинств, Алискер не курил, выпивал только по праздникам или по необходимости и обладал харизмой, против которой редко какая женщина могла устоять. Если к этому добавить, что Алискер никогда не покупал готовые костюмы, а шил их у портного, то становиться понятным, почему Вершинина так дорожила этим сотрудником.

– Когда Буторин приедет, я хочу, чтобы ты присутствовал при нашем разговоре. – Вершинина поставила локти на стол и положила свой округлый подбородок на сцепленные пальцы рук.

– Само собой, – отозвался Алискер, – если, конечно, он не будет возражать, вы же знаете, каковы все эти важные чины.

– Ну, некоторые не так напыщены и спесивы, как привыкли считать простые смертные, – Вершинина лукаво улыбнулась, вспоминая о своих двух встречах с Коломийцем Иваном Кузьмичем.

– У меня есть информация, что в недалеком будущем «Провинциалбанк» откроет новый филиал на Первопроходной.

– Ценная информация… – Вершинина рассеянно смотрела на круглые часы, висевшие над дверью, – думаешь о заказе?

– Предполагаю, они будут не против иметь с нами дело. Выполнение нами их прошлого заказа настроило их на самый оптимистический лад. Руководство, насколько мне известно, меняться там не собирается, так что…

– Из каких источников, Алискер, ты оплачиваешь услуги своих информаторов? – поддела она Визиря, – или какая-нибудь смазливая понятливая блондинка… Ты, вообще, кончай во время работы шашни крутить!

– Валентина Андреевна, – с обидой в голосе отозвался Мамедов, – я просто слушаю людей, иногда задаю им вопросы, вот и весь секрет. Большинство людей любят поговорить и поговорить в основном о себе. Им очень трудно найти того, кто мог бы не перебивая внимать их речам. Попробуйте с неподдельным интересом выслушать их, и они наговорят вам такого, они выложат любые секреты, только бы их слушали и поддакивали им. После этого они назовут вас самым красноречивым собеседником, хотя вы не сказали за время беседы больше двух-трех фраз…

Раздался стук, и, не дожидаясь ответа, в кабинет вошел высокий сухощавый мужчина в добротном костюме кофейного цвета. Его заостренное книзу лицо нельзя было назвать приятным, и озабоченно-напряженное выражение не придавало ему обаяния. При ходьбе он рассекал воздух резкими, угловатыми движениями.

Прямой негнущийся корпус вошедшего как бы силился поспеть за его выступающим вперед подбородком, который он нес подобно носовой части галеры. Обведенные темными кругами колючие глаза смотрели с холодной недоверчивостью.

Вершинина даже слегка поежилась под властным и оценивающим взглядом незнакомца, которому можно было дать немногим больше пятидесяти. Он сухо поздоровался и уточнил, действительно ли он попал к начальнику службы безопасности.

Прежде чем представиться незнакомец прошел и безо всякого приглашения сел напротив Алискера, закинув ногу на ногу. Вершинина с недоумением наблюдала за вошедшим, ей казалось удивительным, что этот «стальной» стержень смог принять сидячее положение.

Голос господина вполне соответствовал его колючей внешности: он был резким и надтреснутым.

– Моя фамилия Буторин, – безапелляционно заявил он, словно хотел тут же распределить роли в предстоящей беседе.

– Очень приятно, – правдоподобно соврала Вершинина, – Михаил Анатольевич предупредил меня о вашем визите. Так что, можете не мешкая приступить к делу.

– Я бы хотел говорить с глазу на глаз, – он покосился на слегка оторопевшего Мамедова, – вопрос требует большой деликатности.

Он многозначительно кашлянул и замолчал, как бы давая время Алискеру для того, чтобы тот поднялся и вышел. Алискер вопросительно посмотрел на Вершинину, которая, сделав рукой едва заметный жест, означающий «останься», невозмутимо перевела взгляд на Буторина.

– Игорь Семенович, кажется, так вас по имени-отчеству, – медленно проговорила она, – хочу вас сразу же предупредить, останется ли Мамедов здесь или уйдет, он в любом случае будет знать о нашем с вами разговоре, и мне бы было удобнее, чтобы он остался. Со своей стороны могу заверить вас, что все, произнесенное в этой комнате, не выйдет за ее пределы. Если вас устраивает такая постановка вопроса – перейдем к делу, если же нет… – она развела руками.

– Хорошо, – нетерпеливо отчеканил Буторин, словно хотел этой поспешностью вычеркнуть из памяти собеседника факт своего компромиссного решения, – как вам будет угодно. Так вот, я выяснил, что у меня на даче все-таки произошла кража. Украдена видеокассета, имеющая большую ценность. Я разговаривал с вашим начальником, он сказал, что вы занимаетесь подобного рода расследованиями и могли бы помочь мне вернуть эту кассету.

– Значит, у вас украли только эту кассету?

– Именно так. – Буторин, наконец, оторвал глаза от безымянной точки, которую рассматривал на противоположной стене, и смерил Валандру своим ледяным немигающим взглядом. – Я со своей стороны могу вас заверить, что ваши услуги будут щедро вознаграждены.

Последнюю реплику он произнес как-то устало, точно подавленный тем обстоятельством, что был вынужден в столь важном вопросе довериться людям, за которыми с трудом признавал даже простое человеческое достоинство.

– Не сочтите это за простое женское любопытство, – Вершинина повела свою роль, – но я должна знать, что на этой кассете.

Буторин поморщился словно от боли, о которой его вынуждают рассказывать посторонним.

– Я не могу вам этого сказать, – твердо произнес он, глядя в упор на Вершинину.

– Я понимаю, что существуют вещи, в которые иногда нецелесообразно, да и просто опасно посвящать кого бы то ни было, – дипломатично продолжила Валандра. – Но если я берусь за ваше дело, это означает, что мы с вами в одной упряжке. Жил-был во Франции в тревожные времена Фронды некий моралист, граф де Ларошфуко, сказавший как-то раз, что ничто так не оживляет беседы, как взаимное доверие.

Она адресовала Буторину многозначительный взгляд, но он продолжал свои, как представлялось Вершининой, бессмысленные наблюдения за соседней стеной.

– Я не могу вам сказать, что на этой проклятой кассете, – упрямо повторил он, делая акцент на слове «не могу», – да и, в конце концов, какое это имеет значение для вас?

Буторин высокомерно посмотрел сначала на Валандру, потом на Алискера.

– Эта информация могла бы сделать поиски более эффективными… – попыталась пронять этот «стальной стержень» Вершинина.

– Давайте сразу определимся, – продолжая сидеть нога на ногу, Буторин с непонятным вниманием воззрился на носок своего ботинка, – вы больше не будете интересоваться кассетной записью, и мы немедленно перейдем к делу. Я обещаю рассказать вам все, что может хоть как-то помочь вашему расследованию. Вы можете спрашивать меня о чем угодно, только не о том, что на пленке. Даже в случае неудачи я гарантирую достойную оплату вашего труда.

Буторин поднял глаза и прошелся испытующим взглядом по непроницаемому лицу Валандры. Вершинина поняла, что настаивать бесполезно: перед ней был не то что упрямый осел, – неприступная крепость.

– Очень жаль, что вы отказываетесь сказать, что на пленке… – сказала она, обдумывая ситуацию и мысленно призывая мещеряковское самообладание с не меньшим пылом, чем Гамлет – тень своего отца. – Тогда я поделюсь с вами своими соображениями. Не оставляет никаких сомнений тот факт, что похитителю кассеты было известно ее местонахождение. Он проник на вашу дачу с целью выкрасть ее у вас. Таким образом, он в курсе содержания кассеты и по достоинству оценил его, если отважился на такой поступок, как кража из помещения, находящегося на сигнализации. Он располагал мизером времени, чтобы осуществить свой план.