Город Зверя(сборник фантастических романов) - Страница 8

Кожа его была темной, крапчато–синей. Подобно народу Варналя, он не носил того, что мы сочли бы одеждой. Тело его было сплошь покрыто тегляем[1], на кажущейся безволосой голове была жесткая шапка, тоже из подбитой кожи, дополнительно защищенная металлом.

Лицо его было широким, но суживающимся к подбородку, с глазами–щелками и огромной прорезью рта, который смеялся в предвкушении моей скорой кончины. Рот полон зубов, неровных и острых. Уши были заостренными и большими. Руки голые, если не считать поручей, с сильными мускулами фантастических размеров. Пальцы покрывали кольца с грубо обработанными драгоценными камнями.

Его дахар был беспокойным, не таким, на котором сидел я. Он казался таким же свирепым, как и его всадник, и рыл лапой нежный зеленый мох поляны.

Воин–арзгун издал несколько гортанных звуков, которых я не смог понять, хотя они явно были произнесены на том же языке, который я недавно освоил.

Фаталистическое предчувствие своей скорой кончины не сковало, однако, меня, и я потянулся к одному из дротиков в своей седельной сумке. Воин снова глумливо рассмеялся и взмахнул мечом, пришпорив массивными ногами бока своего рысака, приказывая ему двигаться вперед.

На выручку мне пришла моя реакция.

Я быстро выдернул из сумки один из дротиков, уравновесив его в руке, а затем швырнул в лицо противника.

Он зарычал, когда увидел мое движение, и с невероятной для такого существа скоростью отбил его в сторону мечом.

Но к тому времени я держал в руке другой дротик и заставил своего нервничающего скакуна повернуть в сторону от надвигающегося воина.

Увернувшись, я почувствовал, как он просвистел в дюйме от моей головы. Меч пронесся мимо, увлекаемый силой собственной инерции. Я развернул своего зверя и метнул другой дротик, в то время как противник пытался повернуть своего рысака, который был хуже обучен.

Копье попало ему в руку.

Он заревел от боли и ярости, и на этот раз его скорость была больше, чем прежде, когда он набросился на меня.

У меня осталось только два дротика.

Я метнул третий, когда он надвигался, держа перед собой меч, подобно земному кавалеристу во время атаки.

Третье копье прошло мимо. Поскольку враг был ранен мной в руку, которой он держал булаву, мне предстояло бороться только с мечом. От меча я не мог уклониться. Что же делать? На решение оставались доли секунды.

Схватив оставшееся копье, я метнулся вбок с седла и упал наземь, как раз в тот момент, когда лезвие разрезало воздух там, где должен был быть я.

Покрытый синяками, я едва успел вскочить на ноги. В руке я все еще сжимал последний дротик.

Это был мой последний шанс в этом поединке.

Я пригнулся, дожидаясь, когда противник повернется, упершись пятками в землю, следя за гигантским пыхтящим варваром, который боролся со своим животным, пытаясь развернуть его кругом.

Затем он остановился, смеясь тем же утробным смехом, откинув назад свою синюю голову.

Это была его ошибка.

Благодаря в душе провидение за доставившуюся мне возможность, я со всем уменьем и силой швырнул копье в открывшуюся на миг шею.

Оно вошло на несколько дюймов, и короткий миг смех все еще доносился из его смертельно раненного горла. Затем смех сменился бульканьем, сильный вздох — и мой противник свалился с дахара и уже мертвый лежал на земле.

Как только животное избавилось от своего седока, оно галопом ускакало в лес.

Я остался в живых, тяжело дыша и совершенно ошеломленный, но неизмеримо благодарный провидению за оказанную мне возможность жить. По всем законам я уже должен был быть мертвым. Но я был жив и цел.

Я ждал смерти, не рассчитывая на невероятную глупость противника, который был настолько уверен в победе, что подставил под удар жизненно важный орган.

Я стоял над огромным телом. От него исходил тяжелый запах, но не смерти, а общей нечистоты. Глаза–щелки смотрели в небо, прорезь рта улыбалась.

Я осмотрел его меч.

Это было огромное оружие, которым мог пользоваться только трехметровый гигант. И все же по пропорциям это был почти короткий меч — чуть больше полутора метров длиной.

Я взвесил меч в руке, чувствуя себя значительно лучше, благодаря месье Кларке, моего старого учителя фехтования, научившего меня управляться с любым клинком, каким бы странным или грубым он сначала ни показался.

Держа меч за темляк, я влез на своего зверя, пристроив меч на коленях, и поскакал к городу в такой необычной позе. Путь был неблизок, и я должен был спешить, чтобы предупредить город о грозящей опасности.

Но когда я ехал вверх по холму и вниз по долине, то снова подвергся нападению еще одного арзгунского гиганта, выскочившего на меня с правого фланга.

Он не смеялся. Он в самом деле не издал ни звука, когда направился ко мне. Очевидно, вблизи города он опасался насторожить кого–нибудь, кто мог оказаться рядом, своим громким голосом.

У него не было булавы — только меч.

Я встретил его первый рубящий удар недавно приобретенным оружием. Он удивленно посмотрел на него, узнав в мече клинок, сработанный его народом.

Его удивление сослужило мне службу. Эти арзгуны быстро двигались для своих размеров, но плохо соображали, что стало теперь совершенно ясным.

Пока он пялился на мой меч, я в то же время замахивался своим для удара; я вогнал его туда, где, как я подумал, находится сердце. Я молил, чтобы его доспех не оказался слишком плотным.

Меч пронзил его, хотя и не так быстро, как я надеялся, и когда лезвие прошло сквозь кожу, а затем мясо, кости и сухожилия, его меч опустился в конвульсивном движении и скребанул меня по правой руке. Рана оказалась пустяковой, но в тот миг болезненной.

Меч выпал из его обессилевшей руки, болтаясь на темляке, пока он, пьяно качаясь, сидел в седле и ошарашенно смотрел на меня.

Я понял, что он тяжело ранен, хотя и не смертельно.

Когда он пошевелился, я протянул руку и попытался не дать ему упасть. При моей собственной раненой руке это оказалось довольно трудно, но я сумел удержать его так, пока осматривал причиненные мною повреждения.

Слегка скользнув по тегляю, меч вошел как раз под сердце. Я спешился, все еще придерживая его, снял с седла и положил на мох.

Тут он заговорил со мной. Он казался крайне озадаченным.

— Что? — произнес он с невероятно грубым акцентом.

— Я спешу. Я остановил кровь. Похоже, рана не смертельная. Твои соплеменники позаботятся о тебе.

— Ты не убиваешь меня?

— Не в моих обычаях убивать безоружных.

— Но я потерпел поражение — арзгунские воины до смерти замучают меня за это. Добей меня, победитель!

— Это не в моем обычае! — стоял я на своем.

— Тогда… — Он с трудом двинул рукой к ножу на поясе. Я вынудил его огромную руку остановиться, и, истощенный, он откинулся на спину.

— Я помогу тебе укрыться в подлеске, — сказал я и указал на густой кустарник поблизости. — Ты можешь спрятаться там, и они тебя не найдут.

Я понял, что оказываю ему большую милость, чем он ожидал, и, помогая ему, я задерживался. «И все же, человек есть человек, — подумал я. — Он не может делать то, что противоречит его кодексу чести».

Вот почему я помог этому странному существу, которого я победил. Как я сказал ему, таков был мой обычай.

Как только я уволок существо под защиту ветвей кустарника, я отправил гигантского дахара галопом прочь и вскочил на своего.

В несколько минут я достиг городских ворот и с огромной скоростью пронесся под ними, выкрикивая предупреждение:

— Нападение! Нападение! Идут орды арзгунов!

Люди выглядели пораженными, но, очевидно, они узнали меч в моей руке. Ворота за мной сразу же стали закрываться.

Я проскакал прямо к дворцовой лестнице и спрыгнул с измученного дахара, взбежал наверх, спотыкаясь от боли, от тяжести меча — доказательства того, что я должен был сообщить.

Шизала выбежала в главный зал. Она была растрепанной, и лицо ее все еще носило следы прежнего гнева.