Город в осенних звездах - Страница 47

- Ваши абстракции, сударь, навевают на меня скуку смертную. Если Господь с Сатаною-не просто символы, а действительно некие личности, то им давно бы пора уже разрешить этот их спор к обоюдному удовольствию. Но они почему-то нас не известили, так?

- Предок фон Бека знал обо всем, что между ними произошло.-Тут Клостергейм заметил, что я не сплю.-И вы, фон Бек, тоже, клянусь! Все вы любимчики Дьявола, все!

- С Дьяволом я знаком только по великолепному описанию в Le Diable boiteux Ла Сажа, сударь. Но тот, насколько я понимаю, был далеко не таким благоприличным господином, как ваш бывший хозяин. Зато обладал более острым умом.

- Господин мой был мудрейшим и прекраснейшим из созданий.-Сие громкое заявление, прозвучавшее так прозаично и в то же время так искренне, заставило меня призадуматься. Похоже, в холодной застывшей душе Клостергейма сохранились еще искорки жизни. Подобно тому, как сам Люцифер бросил вызов Богу, Клостергейм тоже восстал против единственного существа на свете, которое он действительно любил. И теперь наказание ему-отвергать до скончания вечности своего господина, которого однажды он предал. И разве его положение не отражало, как в зеркале, мое собственное, за тем лишь исключением, что я предал идею и через идею-себя самого? Меня весьма беспокоил данный вопрос, но подумать над ним у меня не достало ни мужества, ни, может быть, мудрости. Рука Либуссы легла мне на лоб, но слова ее обращены были к Клостергейму:

- Иоганнес, разговор сей туманен и в нем мало проку.

От прикосновения теплой ее руки кровь прилила к голове моей исступленным потоком, и я больше не мог уже думать. Вообще ни о чем.

Я чувствовал: наша страсть уже скоро должна будет осуществиться. Она просто не может терзать меня еще дольше.

- Усните,-сказала она. И я вновь впал в томный транс. Нам судьбой предназначено быть любовниками... нам предопределено Единение, вечная гармония... хотим мы того или нет...

В следующий раз меня разбудило прикосновение руки ее к моим губам. Из темноты доносился голос шевалье. Гондола тихонько покачивалась подо мною.

- Посмотрите веред! Посмотрите!-в изумлении кричал шевалье.-Ну посмотрите же!-Все его мрачное настроение развеялось. Он едва ли не свешивался через борт гондолы, в то время как Клостергейм стоял рядом с ним, всем своим видом являя нетерпеливое раздражение. Руки его теперь были затянуты в черные перчатки, лицо-сокрыто в тени широкополой шляпы, а сам он-закутан в плащ.-О, фон Бек! Посмотрите, дружище!

Либусса помогла мне подняться на ноги,-меня немного шатало со сна,-и подвела меня к борту гондолы, где я встал между Клостергеймом и шевалье. Она молча указала на северо-восток, где в мареве света, изменяющего свои краски, простиралась большая долина, по дну которой несла свои воды река-широкая, спокойная. Нас несло прямо туда. Корабль наш постепенно снижался; а меня вдруг охватил странный озноб, узнавания. Я уже различал силуэты дивного города. Его черные с белым камни мерцали в свете огромных звезд, сочетающихся в неведомых мне созвездиях. То были иные звезды: жарче и старше тех, что сияют в небе ночи нашего мира. Бледные, но различимые их цвета,-алые и пурпурные, желтые и насыщенно золотые,-изливались туманным сиянием на просторы долины, на изумительный город. В городе этом, казалось, смешались все стили архитектуры. То был Майренбург-разумеется, Майренбург-только как бы подчеркнутый, преувеличенный. Майренбург, еще более прекрасный и невообразимо законченный. Совершенный. Барочные башенки из темного нефрита, древние строения с фронтонами из потертого от времени обсидиана и наружными балками из молочно-белого мрамора... безупречный негатив того Майренбурга, который я знал.

Город был тих, неподвижен, только вихрь едва различимого желтого света, вспарывая темноту, проносился то и дело над остроконечными крышами, но потом и этот свет поблек, растворившись в ночи, точно последние вспышки пламени догорающей свечи. Источником сего взвихренного света было далекое заходящее солнце. Или, может быть, несколько солнц.

- Герцогиня...-Сент-Одран вновь стал учтив и любезен.- Приношу вам свои извинения за то, что повел себя с вами невежливо, и искренне благодарю вас, ибо-какие бы цели вы ни преследовали-без вас мы никогда не узрели бы этот чудесный город. Как я понимаю, он подобен зеркальному отражению того Майренбурга, откуда отправились мы в путешествие, но он также есть воплощение идеи совершенного града. Будь я проклят, мадам, если он, город этот, не олицетворяет мечту, каковой грезили зодчие многих веков, каковую стремился, наверное, воплотить всякий каменщик, взявший в руки резец.-Он глубоко вдохнул воздух. Мне показалось даже, что шевалье мой готов разрыдаться.

- Город в Осенних Звездах,-скучающим тоном изрек Клостергейм.

- Где решится судьба всех нас,-добавила герцогиня.

Сент-Одран вопрошающе поглядел на нее. Она лишь кивнула. Шевалье схватился за краник клапана и осторожно его повернул, выпуская газ из купола шара.

Снизу к нам поднимались запахи: восхитительный аромат свежей листвы и ночных цветов, запах каких-то пряностей, кофе, изысканной снеди, соусов и маринадов, ароматических масел, старого пергамента, кожи, плесени и вина, серы и дыма, пыли и раскаленного металла, сточных канав, щелока, человеческий соков... все это смешивалось, создавая особенную, неповторимую сигнатуру, присущую всякому большому городу. Однако же, никогда прежде мне не доводилось вдыхать такого экзотического аромата,-ни в Константинополе, ни в Александрии, ни в каком ином городе, каковые я проезжал по пути в Самарканд,-как в этом таинственном Майренбурге. В нем было что-то от каждого города понемножку: и от шумливого эклектизма Лондона, и от беззаботной древности Рима, от вычурного орнамента Праги и искрящейся энергии Парижа, от надменного зловония Венеции и от хрупкого дрезденского гранита. В городе этом слились воедино все эпохи истории человечества: Халдея, Мемфис, Иерусалим, Афины, Берлин, Санкт-Петербург... Он неподвластен был времени-вечный град в блистающем черном мраморе и безупречно белом алебастре. Его линии и углы, его плоскости и изгибы... то был своеобразный язык изысканных знаков и символов. Речь камня и извести повествовала о многообразии нажима и напряжения, о взаимозависимости и непримиримом противостоянии, об укоренившейся неизменности и непрестанных переменах. Он, город этот, повествовал еще о печали, о боли и радостном торжестве.

Клостергейм повернулся, невыразительный взгляд его остановился на мне. Неуклюжим движением он протянул руку вперед, словно показывая мне город, как однажды пытался уже показать мне снежинку. Голос его прозвучал бесстрастно. Он лишь повторил свое заявление, как будто я был тугодум, не способный уразуметь с первого раза:

- Город в Осенних Звездах.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В которой переживаем мы опыт, неведомый нам доселе. Князь Мирослав Михайлович Коромко. Алхимические раздумья. Долготерпение вознаграждается. Единение без гармонии.

Корабль наш наконец приземлился. Мы с Сент-Одраном закрепили его прямо за высокою городскою стеною этого дивного городаквинтэссенции Майренбурга. Мы вошли в город,-все вчетвером,- перед самым рассветом, когда мерцание древних звезд отступало уже перед светом солнца. В домах Майренбурга зажигались уже очаги. Над крышами появились первые струйки дыма. Где-то выкрикивал неутомимое свое утреннее бахвальство петух. У ворот из синего обсидиана нас встретил единственный стражник с опухшим со сна лицом этакого буколического пастушка. Зевая и застегивая на ходу ворот серой с желтом рубахи, он поприветствовал нас вялым небрежным взмахом руки и пропустил всех четверых, даже и не взглянув на нас лишний раз. Однако Сент-Одран,-переживая о том, что наше золото могут украсть,-подошел к нему и попросил хотя бы в полглаза приглядывать за воздушным шаром, который мы прикрепили веревками к дубу, что рос на лугу в пределах видимости от городских ворот. Стражник, в свою очередь, пояснил, что он поставлен здесь не для того, чтобы что-то вообще охранять и допытывать тех, кто выходит из города или входит в него, а для того, чтобы отвечать на расспросы всякого странника, с городом незнакомого; он, впрочем, пообещал присмотреть за шаром, хотя при этом и насупился недовольно. - А он останется таким, как теперь, ваше превосходительство, или изменится как-нибудь? Я, знаете ли, опасаюсь всякого колдовства. Сент-Одран открыл было рот, чтобы объяснить, что к чему, но потом передумал и сказал просто: - Уверяю вас, нашего корабля вам бояться не нужно.-Мы были теперь в том Майренбурге, где рационализм нам мог бы быть понят несколько неадекватно. Дорогу, похоже, знал один Клостергейм. Город оказался совсем не таким, как оставленный нами Майренбург, хотя многие здания и расположение улиц были мне знакомы. Городская архитектура по большей части представляла собою строгий, даже какой-то безликий стиль, безо всякого барочного налета, каковой можно было бы ожидать: стиль, я бы сказал, классический, в подражание зодчеству Древней Греции.